Квартирник (СИ) - Путилов Роман Феликсович - Страница 18

— Ты, начальник, не жмись. Мне на тюрьме чалиться надоело, я поэтому к вам дней на десять заехал. Ты давай, корми меня и будем дальше писать, а сейчас у меня от голода ручка в руке не удержится.

Дверь мы закрыли на замок, после чего, на расстеленной газетке разложили копченную колбасу, хлеб, несколько беляшей и порцию еще теплых мант под острым соусом, шпроты. Под давящим взглядом Глазырина, старший опер достал из сейфа бутылку водки и стопку.

— Не, начальник, я один не пью, принцип у меня с детства, папаней моим вбиты. Если не в падлу со мной выпить, то наливай на всех, а потом дальше писать будем.

Старший опер посмотрел на зека долгим взглядом, но потом, приняв решение, вытащил еще три стопки из вчерашнего Громовского «подгона», и если Глазырину досталась посудина с удочкой и щукой на боку, то менты пили из емкостей с видом Ленинграда

Посидели хорошо. Купленная на деньги с оперативных расходов закуска под «беленькую» пошла на "ура". Старый жулик оказался хорошим тамадой, говорил чисто, без мата и обычного блатного косноязычия. Когда водка закончилась, и приободрившийся капитан прибирал остатки колбасы в сейф, Глазырин попросился в туалет и после чего запарить ему чифирь, для полнейшего удовольствия. Я, повинуясь взгляду старшего, взял в руки хромированную кофеварку и повел задержанного вниз, в туалет. Пока Глазырин, что-то бормоча, возился со своим «хозяйством» над провалом в полу, заменявшим у нас унитаз, я спускал воду, чтобы первая, желтоватая жидкость, скопившаяся в трубах старого дома, оставляя на раковине следы, стекла из крана. В какой-то миг бормотание жулика прервалось, а через мгновение, моя голова, начавшая поворот в сторону писсуара, со всего маху, впечаталась в мутный осколок зеркала, прикрученный к старой кафельной плитке. Кофеварка выпала из руки, и дребезжа, покатилась по полу, расплескивая набранную воду, а сверху, ничего не видя подбитым глазом, в эту мерзкую лужу рухнул я. Пока я, тряся головой, пытался подтянуться на металлической раковине, за спиной бзынькнули стекла в рассохшейся раме и что-то резиновое заскрипело по кафельной стене. Я что-то слабо крикнул, успевая заметить синюю спортивную задницу, что быстро исчезла в проеме подвального окна, через приямок выводящем беглеца на городскую улицу. Звякнула решетка, и Глазырин, ловко подтянувшись, исчез из моего зрения окончательно.

Столько мата в свой адрес, сколько услышал я, через пару минут ворвавшись в кабинет, неся в одной руке помятую кофеварку, а в другой — крышку от нее, с утерянным где-то, на полу туалета, коричневым колпачком, я не слыхал не разу в своей жизни. Сначала все долго матерились, потом разбежались в поисках беглеца, оставив меня кропать объяснительную, как я просрал арестованного.

— Скажи, Кадет, а тебе не сказали, что из этого туалета каждый год кто-то сбегает?

— Что правда? — я уставился на усмехающегося Громова.

— Правда. Только тебе это не поможет. Когда какие-то БОМЖи бегут, которые на хрен никому не нужны, просто в журнале доставленных ставят пометку «отпущен» и все. А ты прокакал арестованного, да не просто арестованного, так еще и арестованного из СИЗО, за чужим районом числящегося. Так что молись, чтобы его нашли побыстрее.

— Что здесь за хрень написана? — сержантишка взял в руке стопку явок с повинной, оставшейся на после беглеца: — Как он в квартиры проникал?

— Как-как. Там же написано, через крыши пристроенных магазинов на балконы вторых этажей, а дальше через форточки.

— Ну, поздравляю. Жулик вас и здесь поимел. Он всегда двери вскрывал. Старый он уже через окна лазить, не пацан же.

Громов сел на стул старшего опера, брезгливо понюхал забытую на столе стопку, потом вновь повернулся ко мне.

— Давай, вспоминай, по каким адресам заезжали.

— Тебе это на хрена? Иди вон на улицу, лови его, как все ловят.

— Ты, Кадет мне еще поогрызайся. Сейчас я встану, и тебе будет больно об этом вспоминать.

Я вздохнул в глубине души. Хорошо этому борову, больше меня что в ширину, что в длину, сука тупая.

— Заезжали в дом девятнадцать по улице Полярников, дом двадцать по улице Нерчинской, дом пять по Бродвею, дом двенадцать по улице Основоположника и дом девять по улице Путейцев.

— Так, стоп машина. В доме девять же нет магазина?

— Я не знаю, зашли в средний подъезд, он на втором этаже двери квартир, что на дорогу выходят пощупал, замки посмотрел и сказал, что надо ехать дальше, он все увидел. Мы вышли на улицу и поехали на Нерчинскую.

— Понятно, что ничего не понятно. — с умным видом пробубнил сержант и вышел вон, оставив меня наедине с моей болью.

Глава 10

Глава десятая. Дорога к Храму.

Громов.

Пистолет дежурный выдал без звука. Попросил бы автомат, дали бы и автомат, только притащи злодея, а иначе, через пару часов здесь будет не протолкнуться от проверяющих и достанется всем.

Дом девять по улице Путейцев был расположен не в самом лучшем месте, да и бежать туда на своих двоих было долго, поэтому я побежал на Студеную, где в кустах, прятался мой «кадиллак», и, заведя его, потарахтел к своему дому. Демон был весьма рад неурочному возвращению хозяина. Подняв ногу у парочки столбов, пес с огромным удовольствием разместился на резиновом коврике у переднего пассажирского сиденья «Запорожца», и высунув морду в приоткрытую форточку, отправился в поиск. Машину я запарковал метрах в ста от нужного мне адреса, оставив полуопущенными стекла дверей, надеясь, что местная шелупонь к моей машине подойти побоится. Двери на втором этаже среднего подъезда дома девять по улице Путейцев, что в пятидесятых годах методом народной стройки возвели для себя железнодорожники из того, что плохо лежало, были оббиты солидным черным дерматином, с золотистыми гвоздиками под фигурными шляпками. Дверь одной квартиры замыкали два блестящих замка одного типа, вторая была скромнее, замок был один, но похоже, кустарный, выполненный на заказ. Замки не имели повреждений или характерных царапин, геометрия дверей и дверных коробок была не нарушена, новых элементов я не видел. Черный кожзам был цел, ни лишних дырок, ни порезов, на его солидной, блестящей поверхности, я не наблюдал. Вот только на двери с нестандартным замком, из-под шнура, что шел по периметру, выглядывала еле заметная белая черточка. Я достал шариковую ручку — главное оружие опера, и сунув кончик стержня под шнур, осторожно потянул неизвестный предмет. Под узорным украшением притаилась банальная крошечная записка, в которой некто убористым, но разборчивым почерком уведомлял адресата, что он свинтил и просит забрать его у звонаря на колесах. Ну, кто свинтил — вопросов не было, гражданин Глазырин, убаюкав оперативников, как сладкоголосая сирена, будущими раскрытиями, сунул записку под кожзам. Вопрос стоял только в одном — кто такой звонарь? У меня было два варианта дальнейших действий. Первый -засесть здесь, чтобы проследить за получателем писульки в его дороге до звонаря — отметался сразу. В этих, малоэтажных домах, где все друг друга знали, сесть в засаду было абсолютно не реально. Через десять минут вся округа будет в курсе, что кого-то выпасают «мусора». Да и хозяина квартиры я не знал в лицо, поэтому изображать собаковода, который решил выгулять свою собаку в окрестностях тоже не стоило. Оставалось только забрать записку и ехать в то место в городе, где обитают настоящие звонари.

К началу перестройки в Городе оставался только один действующий храм. В прошлом году, выгнав архив документальных фильмов местной киностудии, слуги Господа вернули себе второй, главный, темно-красного кирпича, с которого, по моему мнению, и начинался Город. Поэтому, с прошлого года, количество звонарей в Городе резко выросло. Поэтому, не теряя время, я поехал к сторону ближайшего храма, что стоял бок о бок с Колизеем. В этой жизни здесь я был один раз, на прошлое Крещение, участвуя в эпической битве, где православные, имеющие право на обслуживание без очереди в предприятиях советской торговли, с удостоверениями и металлическими бидонами наперерез, бились с просто православными, за возможность пробиться первыми к водосвятным ваннам, потому что только первая вода в них настоящая. В той свалке меня промочили от тулупа до сапог, заехали в ухо какой-то металлической посудой, и пару раз обматерили. Больше мне в этом Храме бывать не приходилось. Я прошел мимо стаи нищих, что выставив свои костыли и гнойные конечности, протягивали руки за милостыней, корча жалостливые, опухшие с перепою, рожи, поправил пистолет, всунутый за ремень, перекрестился на святые ворота, надеясь, что Бог простит вторжение в его дом с оружием, и шагнул за ворота. В будке охраны, мимо которой я прошагал, мелькнуло знакомое лицо. Я стараясь не сбиться с шага и не смотреть в ту сторону, дошел до и нырнул в тьму собора, откуда доносились негромкие голоса и запах ладана. Через пару минут я прошел обратно, и быстро, почти бегом, двинулся в сторону машины, где уже радостно повизгивал углядевший меня издалека Демон.