Замечательный сосед (СИ) - Десса Дарья - Страница 64

За эти четыре недели мы успели сделать многое. Закончили ремонт в квартире, оборудовав ее по последнему слову техники (наш новый холодильник, кажется, даже умеет решать задачки для пятого класса, но это неточно). Вот только уволиться с работы пока не решались. Помнили еще то отчаяние, которое нас охватило, когда мы оказались и без бизнеса, и без денег. Это сродни страху, которого натерпелись люди во время войны: каждый раскат грома им кажется началом обстрела.

Катя однажды рассказала о своей прабабушке. Та была маленькой девочкой, когда началась блокада Ленинграда. Вся ее семья погибла от голода, она же была чудом обнаружена в ледяной квартире и отправлена на «Большую землю». Но всю жизнь потом очень трепетно относилась к хлебу. Никогда его не выбрасывала, а когда кушала, то сгребала ладонью крошки со стола и отправляла в рот. Боялась, что он может внезапно кончиться, как это случилось в ту страшную осень 1941 года.

Вот и теперь мы, потихоньку тратя деньги, переданные нам Верой (прямо классика жанра – миллион в кожаном «дипломате»), никак не могли свыкнуться с мыслью, что этой крупной суммы достаточно, чтобы начать своё дело и покончить с пресловутыми штрафами. Но все же тратили, поскольку очень хотелось начать новую жизнь. Катя, например, давно мечтала о посудомойке, я – о большом мониторе для компьютера, и вместе мы – о том, чтобы сделать наш маленький мир комфортным. Потому на третьей недели, решившись, пошли в банк и погасили ипотеку с кредитом на машину, чем немало удивили менеджера. Она стала нам предлагать новые займы, но мы вежливо отказались. Хватит уже ощущать финансовое ярмо на шее.

В бар, где мы впервые с Германом пили пиво, я приехал в прекрасном настроении. Утром мы с Катюшей ходили в частную клинику, где любимой моей сделали УЗИ.

– Хотите знать пол будущего ребенка? – спросила доктор с разноцветной шапочкой на голове. Я так понимаю – это чтобы создавать у пациентов положительный настрой. Модная нынче тенденция и очень правильная.

Катя вопросительно смотрит на меня. Я – на нее. Поворачиваемся к доктору и одновременно произносим я – «да», Катя – «нет».

– Удивительное единодушие во мнениях, – рассмеялась доктор. – Сообщите, когда придете к общему знаменателю. – И стала водить по округлившему животику Воробышка аппаратом. Но сколько я ни всматривался в монитор, так ничего там рассмотреть и не смог. Что-то шевелится, а очертания очень странные.

– Что же вы, папа, не видите разве? – интересуется врач.

Отрицательно мотаю головой.

– Вот голова, вот ручки и ножки, а вот, видите, крошечное и словно трясется?

– Да.

– Сердце вашего малыша.

– Господи... – выдохнул я, наконец увидев. – А кто там у нас?

– Эй, мы еще не обсудили! – слышу шутливый возглас Катюши.

– Да-да, конечно, Воробышек. Прости.

Катя делает вид, что смилостивилась, но неожиданно обращается к доктору:

– Так кто там у нас?

– У вас будет девочка.

– Боже... – говорим мы с женой одновременно. Лица у обоих такие счастливые, что врач тоже улыбается. Потом она сообщает, что с плодом всё прекрасно, и мы с Катюшей через десять минут едем домой, обсуждая, как назовём малышку. И снова общий знаменатель нам пока не дался. Но ничего. До появления ребенка на свет есть еще несколько месяцев, успеем придумать.

Потому я вхожу в бар со счастливой улыбкой, и наплевать, что обо мне могут подумать эти брутальные мужики в кожаных куртках и потрепанных джинсах, с большущими бородищами и банданами на головах. Они смотрят на меня хмуро, поскольку я внешним видом сильно от них отличаюсь. Но когда видят, как здороваюсь с Германом, отворачиваются: если он меня так приветствовал, как старого приятеля, значит, я почти свой.

Мы здороваемся, и хотя Герман по-прежнему довольно хмур, я всё равно в прекрасно расположении духа.

– Ну, что-нибудь узнал? – спрашиваю у него. Что может мне в такой день испортить настроение? Да ни одна вещь на свете!

– Мы тут с парнями копнули. Сначала не очень. Потом глубже. Да... – Герман достает сигару, прикуривает, окружая себя клубами ароматного дыма. – Короче, сначала мы нашли одну видеокамеру. Частная, один любитель у себя на дома повесил. Это рядом с твоей бывшей автомастерской. Стали искать записи той ночи, когда пожар был. У того мужика всё записывается сразу в интернет, потому сохранилось. Короче, там заметно, как к зданию едет мотоцикл. Номер видно. Пробили. Это некий Фело... Фила... Чёрт, имя дурацкое. Филарет, что ли?

– Феофилакт, – подсказываю я, и мое распрекрасное настроение мгновенно портится.

– Да, точно. Видно, как он едет сначала туда, через несколько минут обратно, а потом сразу пожарные мчатся. В общем, нет сомнений – это его рук дело. Ну понятно: маньяк же был. Потом еще трёх человек положил, – говорит Герман.

– Надо же... но ему-то зачем это было нужно, не пойму? – рассуждаю вслух.

– Может, вы с ним поссорились?

– В тот момент нет. То есть он, конечно, приставал ко мне однажды. А ты не знал? Он был геем. И влюблен в одного моего друга, – поясняю то, что не прибавляет ясности расследованию.

– Так-так, – хмурит Герман лоб. – Может, он тебе отомстил за отказ?

– Вряд ли. Особенно-то и не приставал, так, клеился. И потом, он же влюблен в Глеба был – так друга зовут, а не в меня, – ловлю себя на мысли, что Глеба уже второй раз другом называю. Странно, прежде он был просто соседом.

– Вот здесь заключается еще одна заковыка. Мы взломали аккаунт этого Филимона... Тьфу, Феофилакта...

– Мы его для краткости звали Филом.

– Да, так лучше. Короче. Там много всякой требухи. Фотки, видео, которые он делал сам. Но есть одно очень интересное. В нем Фил на телефон себя записывает и признается, что выполнит любой приказ Глеба, поскольку он – его господин. Что у них был секс, и хотя ему, Филу, пришлось несладко, он очень гордится этим. Мол, я за своего любимого в огонь и воду пойду. Причем в огонь уже ходил, когда ездил в одно место с парой бутылок зажигательной смести. Кстати, а что показало расследование пожара?

– Я об этом ничего не знаю.

– То есть? Как это?

Приходится Герману рассказать о страховом агенте Марке Львовиче, который выковыривал мне мозги своими вопросами, хотя должен был как раз выяснить причину пожара. Но вместо этого сообщил об оффшорной компании, которой якобы владел мой лучший друг и бизнес-партнер Макс, и после этого – всё, ничего.

– А когда я приехал к нему домой, чтобы поговорить по душам, старик отдал Богу душу, – говорю Герману. Уверен: он не побежит в полицию на меня заявление писать. Да и смысл? Вдруг я всё это сочинил. Доказательств-то моего визита никаких. И уж тем более невозможно связать мой приход со смертью вредного старика.

– Что было дальше? – интересуется Герман.

– Через некоторое время страховая возместила ущерб, и всё.

– И так не сказала, почему горело?

– Нет, да я и не спрашивал. Как-то обрадовался деньгам, и всё.

– Ладно, разузнаем, – говорит Герман. – В общем, у меня пока на этом всё.

– Как ты думаешь, что значит признание Фила про господина, приказы и прочее?

– Пока не могу утверждать. Но есть у меня одно подозрение. Надо проверить, – говорит бывший десантник.

На этом мы расстаёмся.

Но проходит буквально три дня, и Герман снова приглашает с ним встретиться. Я спрашиваю, почему не по телефону, он в ответ многозначительно молчит. До меня сразу доходит: это четкая рекомендация того следователя по особо важным делам, который работает в охранной фирме «Кремень». Что ж, достойно уважения. По крайней мере, одно дело пользоваться услугами сотовой связи, которая в плане подслушивания для некоторых спецов что раскрытое окно, и совсем другое – общаться тет-а-тет.

Приветствуем друг друга в баре, и Герман сразу переходит к делу. На этот раз, кстати, перед ним не привычное тёмное пиво, а черный кофе без молока и сахара. Но в большой чашке, из которой бывший десантник шумно прихлебывает – от напитка поднимается пар, очень горячий.