Маневры. Дилогия (СИ) - "АЗК" - Страница 56

— Ну, и как дальше жить мыслишь боец? Когда в родное село придешь, и тебя спросят соседи, почему вернулся, что им ответишь? Невеселая браток, будет у тебя жизнь дома... Прямо скажем, скучновато будет...

Красноармеец встал и дрожащей рукой попытался застегнуть воротник...

— Все пропало, товарищ командир, наши бегут, а немца — силища!..

В глазах красноармейца отражались растерянность и беспредельная тоска.

— Да кто бежит? Твои товарищи честно сражаются, а ты говоришь: "Бегут"... Бежал только ты да еще пяток, ну от силы десяток, что вон там, за деревьями, прячутся; а другие дерутся... И заруби себе на носу: Мы победим! Чего бы это ни стоило, победим! Просто хотя бы потому что нас больше! Только слезами и соплями тут не поможешь! Подними винтовку и иди приведи сюда вашего командира, вон к тем березкам! Я рукой показал куда. — Этих, что к кустам жмутся, с собой захвати! Спросишь лейтенанта Куренного. Приказ понятен, товарищ красноармеец?

— Да, товарищ лейтенант! Разрешите выполнять?

— Действуй, только умойся сначала, разгладь волосы, одень пилотку… Кто тебя в таком виде послушает? — С этими словами протянул ему свою флягу с деревянной биркой на которой было указаны мое звание и фамилия с инициалами.

— Как зовут-то тебя? — Задал вопрос, когда парень вытаскивал из-за ремня свою пилотку.

— Матвеев Захар.

— Ну, ступай, красноармеец Матвеев, выполняй приказ!

Спустя минуту, за кустами раздались команды: "Становись!", "По порядку номеров — расчетайсь!".

Еще через несколько минут, к березкам подошли двое: Матвеев и коренастый мужчина в каске, с несколькими треугольниками в петлицах и медалью на прямоугольной колодке с лентой красного цвета.

— Старшина Хильчук!

— Лейтенант Куренной. Какой части будете старшина?

Глянув на меня, из-под густых бровей, старшина не дрогнув, ни одной мышцей лица, сказал:

— А Ваши документики, глянуть можно, товарищ лейтенант?

В один момент, мне стало ясно, что этого старшину, на горло не возьмешь, лучше сказать правду, а самое лучшее — сказать ему не всю правду.

— Понимаешь старшина, в разведку нас послали. А в разведке действуют без документов. Приказ у меня — установить линию соприкосновения с немцами. Связи с войсками нет, что и где происходит — не известно. Вот такие, вот дела, Хильчук.

— Верю, товарищ лейтенант. Если бы Вы диверсантом немецким были, нашлись бы и документы, и все остальное. А так все правильно. Хотя форма ваша, да и оружие — не встречал я такого.

— Неделю назад выдали, а одел только сегодня ночью.

— Правду вы говорите, товарищ лейтенант. Не обмялась еще Ваша форма, да станком ткацким еще пахнет — совсем новая! Я в этом деле понимаю, поскольку старшина роты я, в третьем батальоне шестьсот двадцать второго стрелкового полка.

— Ну, а я — командир взвода управления отдельного артиллерийского дивизиона.

— Из укрепрайона?

— Нет, старшина, не из укрепрайона. Извини, больше не могу ничего сказать.

— Да чего извиняться, товарищ лейтенант! Мы люди военные — понимаем!

В это время, из кустов, где стоял замаскированный БТР, раздался крик моего наблюдателя:

— Товарищ лейтенант! Немцы!

Вместе со старшиной, подойдя к крайнем деревьям рощи, я поднял бинокль и увидел вдали немецких мотоциклистов. Они мчались по дороге, подымая пыль и судя по вспышкам, прочесывали обочины дороги пулеметным огнем. Я уже хотел дать команду на постановку неподвижного заградительного огня, как впереди звонко ударили пушки, и вся группа мотоциклистов пропала в разрывах. Судя по выстрелам, стреляли трехдюймовые орудия, приблизительно — артиллерийский взвод.

Как-то резко наступила тишина, и было слышно как у меня под ногами деловито жужжит шмель. Присев под деревом и раскрыв офицерскую сумку, я стал рассматривать карту. Подошедший Хильчук, постояв пару минут рядом со мной, сказал:

— Товарищ лейтенант, а карта у Вас, тоже какая-то новая?

На вопрос старшины, я буркнул:

— Хильчук, какую выдали, с такой и работать приходиться! Смотри! Высотка, на которой мы находимся, практически перекрывает дефиле между двумя болотистыми поймами вот этих речушек. Поэтому для немцев единственным удобным направлением для наступления в километрах пяти-шести в каждую сторону является наше направление. Согласен?

— Похоже, что так, товарищ лейтенант.

— Сколько у тебя людей, старшина?

— Девяносто семь, семь ручных пулеметов и один ротный миномет!

— Боеприпасы?

— Почти полсотни цинков с патронами и семь ящиков гранат, ну и то, что есть у личного состава.

— Добре! А что с ранеными?

— Тяжелых успели еще до отхода отправить в тыл, а легких — двенадцать, фершал наш, уже перевязал и отдыхают в тенечке.

— Вот, что старшина! Пошли пяток бойцов потолковее с пулеметом вперед, пусть они выяснят, кто так добре причесал мотоциклистов и надо чтобы эти ребята продержались пару часов, пока мы здесь организуем оборону. На фланги отправь по отделению из десяти человек с одним пулеметом, пусть смотрят за флангами, а также собирают и отправляют сюда всех отступающих и отставших от своих частей. Я повторяю — всех! На машинах, повозках, лошадях — всех! Остальным окапываться. Если успеем окопаться, считай немцы будут воевать с батальоном, а не с неполной ротой!

Тут старшина неожиданно задал вопрос:

— А Вы давно в армии, товарищ лейтенант?

— Чуть меньше года старшина, а что?

— Понятно! Кадровый лейтенант уже бы нарезал участки, указывал сектора огня и места установки пулеметов на местности, проверил бы наличие у бойцов шанцевого инструмента и распределил их среди личного состава.

— Вот вы этим и займитесь товарищ старшина. Я смотрю, у Вас боевой опыт есть? Кивнул я на "Боевые Заслуги".

— Есть, товарищ лейтенант.

— Вот и отлично. Да-а! Я видел нескольких связистов, сколько их? И что из связи есть?

— Неполное телефонное отделение. Шесть телефонистов, семь полевых телефонов, девятнадцать катушек кабеля.

— Отлично! Добавь в каждое отделение на фланги по одному телефонисту с аппаратом, а в разведгруппу добавь двоих, и пусть сразу два кабеля тянут от тех артиллеристов — так надежнее. Понятно?

— Да, понятно, товарищ лейтенант!

— Выполняйте старшина!

Земля на высотке нетрудная. Думаю за час, максимум полтора, у нас уже должна быть траншея в полный профиль. Медаль старшины напомнила мне один очень интересный рассказ моего деда, который уцелел на этой войне. Уже в сорок втором, а может даже в сорок третьем стояли они в обороне, и сильно досаждал им фашист обстрелами. Считай после каждого в полку потери, и убитыми и раненными, кроме одной роты — дедовой. Начали выяснять — назначили комиссию. Думали дед потери скрывает чтобы на мертвые души довольствие получать, в первую очередь спирт и табак. А секрет оказался прост, он приказал отрыть окопы даже не полного профиля, где заглубление в грунт метр десять плюс уже насыпной бруствер, который если сделать уже чем положено насквозь пробивается стандартной винтовочной пулей, а такой глубины, чтобы самый рослый его солдат с винтовкой на плече с примкнутым штыком не выглядывал над поверхностью, плюс бОльший бруствер. Когда это дело распространили на весь полк, то за все время пока они были на этой позиции, не было даже одного раненого после обстрела. За свою рационализацию деда тогда наградили медалью как у Хильчука — «За боевые заслуги».

Впереди, до кромки леса расстилалось белое поле цветущей гречихи, кое-где прерываемая полосками каких-то других растений и уже попятнаное воронками от бомб. Казалось, гречишное поле покрыто глубоким свежевыпавшим снегом. Тишина такая, словно и не было войны. За нами метров на восемьсот в глубину, до самой железной дороги, тянулся луг с редким кустарником, справа и слева у насыпи ограниченный небольшими вишневыми садиками. В километре на юго-востоке в густых садах пряталась железнодорожная станция. Отсюда, с высоты, была видна водокачка.