Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный - Хантер Эван (Ивэн) - Страница 99

— Хорошо. — Он пошел к двери. — Будьте милы друг с другом, — сказал он. — Вы очень милые люди. Будьте милыми.

Он коротко поклонился и вышел. Тарталья вышел вслед за ним, закрыв дверь.

— Я думаю, дверь надо запереть, — хрипловато сказала Эмилия.

— Зачем?

— М-м-м, — хмыкнула она, хищно улыбаясь. — Нам многое предстоит, Роджер. Много приятного. — Она неуверенно поднялась на ноги, подошла к двери стенного шкафа, открыла ее и в удивлении отступила. Повернулась к нему и хихикнула, прихлопнув рукой рот. — Я думала, тут клозет, — сказала она. — Где тут у тебя клозет?

— В коридоре.

— Можно, я пойду умоюсь? — спросила она.

— Конечно, — ответил он.

— Сейчас вернусь, — сказала она и пошла к двери, открыла ее, повернулась и с большим достоинством сказала — Вообще-то мне надо пи-пи, — и вышла.

Роджер сел на край кровати.

У него вспотели ладони.

Он ударил ее совершенно неожиданно.

Он даже не знал, что собирается ударить Молли, пока его рука не нанесла удар, — не пощечину ладонью, а удар жестким, стиснутым кулаком. Он ударил ее в глаз и, снова размахнувшись, ударил опять. У нее потекла кровь. из носа. Он увидел, как она открывает рот, чтобы закричать. Для него все стало вдруг казаться странным: кровь пошла у нее из носа — и он тут же понял, что нельзя допустить, чтобы кровь попала на простыни; ее рот начал открываться — и он знал, что последует пронзительный вопль. Обе его громадные руки схватили ее горло и сжали. Неначатый крик затих в горле, оборвавшись коротким всхлипом, когда его пальцы сомкнулись у нее на шее. Он тут же снял ее с кровати, закинув ей голову так, чтобы кровь из носа потекла по ее лицу, по шее, по его рукам (он чуть не выронил ее, когда кровь потекла ему на руки), на ключицу, маленькие обнаженные груди. Только чтобы не потекла кровь на постель или пол. Только бы не было пятен крови ни на чем. Когда ее глаза чуть не вылезли из орбит, и она попыталась оттолкнуть его слабеющими руками, бесцельными движениями, как умирающая бабочка, он удивленно подумал, почему он делает это. Ведь он любит ее, она прекрасна, почему он делает это, почему ненавидит ее. Он все сжимал руками ее горло, из носа у нее лилась кровь, а глаза открывались все шире и шире, открылся рот, послышался странный рыгающий звук. Он подумал, что у нее может начаться рвота, отстранился как можно дальше, но все замерло. Он почувствовал, что она больше не сопротивляется. Вяло, безвольно она свисала с его рук. Он медленно опустил ее на пол, стараясь, чтобы не повернулась ее голова и кровь не попала бы ни на что. Он оставил ее голой лежать на полу и пошел в ванную помыть руки. Потом он сидел возле нее, наверное, полчаса, думая, что же ему теперь делать.

Он подумал, что, может быть, ему нужно позвонить матери и сказать ей, что он убил девушку. Но тут же у него возникла странная мысль — он ясно представил себе, как она скажет: «Сын! Немедленно приезжай домой, оставь ее там и приезжай домой». Он не считал, что должен поступить именно так.

Он все глядел на девушку, лежащую на полу. В смерти она выглядела еще некрасивее, и он не мог понять, как он мог думать, что она красива. Сам не зная зачем, он наклонился к ней и пальцем тихо и нежно провел по ее профилю. Потом закрыл ее широко раскрытые глаза.

«Я ее отнесу в полицию», — подумал он.

Он встал и пошел к стенному шкафу за ее пальто, думая, что нельзя нести ее в полицейский участок обнаженной. Он снял пальто с плечиков, расстелил его на полу рядом с ней, поднял ее и положил ее на пальто, как на одеяло, даже не попытавшись вдеть ее руки в рукава. Прошел по комнате, собирая ее одежду: блузку, юбку, лифчик с фальшивыми грудями, туфли, которые она сняла, потому что у нее нога болели от хождения в поисках работы, панталоны-пояс. Сложил все это, положил на грудь аккуратной плоской стопкой, не взяв только ее нейлоновые чулки. Запахнул пальто у нее на груди. Он не стал его застегивать. Взял один чулок, пропустил его у нее под спиной и руками и, затянув, крепко завязал на груди. Вторым чулком, обвязал ее по бедрам, чуть выше низа пальто, тоже крепко завязал узел. Он снова посмотрел на девушку.

Кровь из носа перестала идти.

Но нельзя же ее просто нести на руках… Прямо по улице… Он подумал, сколько сейчас времени. Наверное, было уже два часа или несколько больше. Нет, нехорошо будет, если он понесет ее в полицейский участок прямо на руках. Нет. Он даже не знал, где находится полицейский участок.

Он подумал, что нужно сходить за грузовиком.

Можно будет положить ее сзади, в кузов.

Он снова посмотрел на нее, лежащую на полу, перевязанную в двух местах, — один чулок крепко затянут на груди, придерживает стопку одежды под пальто, второй завязан на бедрах. Голова торчит из воротника пальто, и нога высовываются снизу.

Он подумал, что с ней ничего не случится, пока ходит за грузовиком. Надел пальто и вышел, подергал дверь и убедился, что она заперта. Ему было слышно, как Фук храпит у себя в комнате, дальше по коридору. Он спокойно и осторожно спустился по лестнице, вышел на улицу и пошел к гаражу. Было не так холодно, как раньше. Это его удивило. Было очень ветрено, но совсем нехолодно. Пока он шел быстрым, пружинистым шагом, в голове у него все четко сложилось. Он возьмет грузовик и задом въедет на задний двор по узкому проходу вдоль дома, прямо к двери подвала. Он знал, что у подвала есть черный ход, потому что вчера видел, как служащий из электрической компании пошел к задней двери снимать показания счетчика. Он никогда не был в подвале, но знал, что в него можно попасть прямо из дома.

Ночной дежурный в гараже спросил его, и он ответил, что он действительно Роджер Брум и что ему нужен его грузовик «шевроле» 59-го года. Сторожу совсем не хотелось вставать и открывать ворота чуть ли не в полтретьего ночи, но Роджер предъявил ему регистрационный талон на свой грузовик. Дежурный поцокал языком, осудительно покачал головой, но выпустил грузовик, нехотя сказав: «Ладно, раз все в порядке с документами… Надеюсь, что все в порядке!»

Улицы в этот час были пустынны.

Он завел грузовик в проезд задним ходом. Выключив зажигание, он дал ему скатиться вниз во двор, там он круто вывернул руль, остановил грузовик как раз у стены дома, вылез и сразу увидел дверь подвала. Подергал ручку, но дверь была заперта. Он вернулся к грузовику, достал из-под сиденья монтажку и пошел к двери. Засунув один конец в щель между дверью и косяком, он начал отжимать дверь около замка. Дерево крошилось и расщеплялось, и наконец замок не выдержал. Он вошел в подвал и ощупью отыскал ступеньки, ведущие на первый этаж. Поднялся по лесенке, не включая свет, нащупал ручку двери и вошел в холл. Он оставил дверь открытой, вложив ключи от машины в щель у косяка. Потом он поднялся в свою комнату.

Девушка лежала на полу так, как он ее оставил.

Он подошел к кровати и проверил, не осталось ли пятен крови на простынях, внимательно осмотрел пол, потом оглядел всю комнату, убедился, что забрал все ее вещи. Он подтащил ее к двери, чуть приоткрыл ее и выглянул в коридор. Он и сам не знал, зачем он так тщательно проверял, нет ли следов крови и не осталось ли чего из ее вещей. Ведь его план состоял в том, чтобы поехать прямо к ближайшему полицейскому участку, войти и сказать им, что он убил эту девушку. Господи, вот это будет самое трудное. .

В коридоре никого не было, весь дом спал.

Он поднял ее на руки, она была легкая, как перышко. Понес в холл, удерживал ее одной рукой, пока освободившейся закрывал дверь. Потом взял ее на обе руки и быстро спустился по лестнице в холл, опять освободил одну руку, коленом поддерживая девушку, достал с пола из-под косяка ключи от машины, не дававшие двери закрыться. Пронес ее по ступенькам, ведущим в подвал,' который был освещен светом луны, падавшим через небольшие боковые окна, высоко расположенные в шлакобетонной стене. Глаза его понемногу привыкали к темноте. Он разглядел топку, старый холодильник у стены, велосипед с о^ним колесом. Он вынес Молли из подвала и положил ее в кузов. Тонкая струйка крови потекла из носа по верхней губе. Он уже собирался залезть в кабину, чтобы ехать в полицейский участок, когда задумался, что же он там им скажет. Он стоял на пустынном дворе. Над головой на веревке отчаянно и безмолвно хлопало на ветру белье. Ох ты, как же будет трудно войти к ним и рассказать, как все случилось. Он стоял у заднего борта, не сводя глаз с девушки, замотанной в ее собственное пальто.