Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный - Хантер Эван (Ивэн) - Страница 57

— Успокойтесь же, миссис Томлинсон, вытрите слезы, хорошо? У нас к вам много вопросов. Не хотелось бы…

— Я совсем не собиралась вам лгать…

— Может быть, и так, но вы не сказали нам правду.

— Я знаю.

— Но почему, миссис Томлинсон?

— Потому что я знала, что вы могли подумать.

— Ну и что именно?

— Что это сделала я.

— Сделали что?

— Убила собственную дочь. Неужели вы думаете, я способна на такое?

— Не знаю, миссис Томлинсон. Может быть, вы нам все расскажете?

— Я не убивала.

— Она была застрахована на десять тысяч долларов?

— Была! Неужели вы думаете, что я смогла бы убить собственную дочь из-за десяти тысяч долларов?

— Есть люди, способные убить своего ребенка из-за десяти центов, миссис Томлинсон.

— Нет… Нет… — она затрясла головой, по щекам ее ручьем потекли слезы. — Я очень хотела, чтобы у нее были эти деньги.

— Тогда почему же вы сразу не переписали на нее страховой полис?

— Я бы это сделала. Если бы она попросила. Но она не открывала мне своих планов до последнего времени, и мы считали, что проще подождать до тринадцатого мая, когда наступит срок выплаты страховки, я хотела, чтобы у нее были деньги. Неужели вы этому не верите? Ведь я сама подарила ей этот полис, когда ей исполнился лишь год. Мой муж, пусть земля ему будет пухом, не имел к нему никакого отношения. Я полагала, что она сможет воспользоваться этими деньгами, чтобы получить образование, или сделать, что ей захочется, когда достигнет зрелого возраста. И вы теперь думаете, что я не хотела отдавать ей эту страховку? Ежегодно она мне стоила четыреста шестьдесят два доллара и семьдесят центов. Вы полагаете, мне было легко накопить за год такую сумму денег, особенно после смерти бедняги мужа?

— Ну вам, кажется, это удалось, миссис Томлинсон.

— Это не всегда было легко. Но я делала это для нее, для Маргарет, а теперь вы полагаете, что я убила ее, чтобы вернуть деньги? Да нет, нет, нет и нет. Поверьте! Нет, нет, нет и нет…

— Не волнуйтесь так, миссис Томлинсон, — утешал ее Карелла. — Вам просто надо было сказать нам правду с самого начала.

— А вы бы все равно плохо подумали обо мне, сочли бы, что это я убила собственную дочь.

— Ну не волнуйтесь, же, миссис Томлинсон. Так вот почему она откладывала поездку в Рено! Ждала выплаты страховки?

— Да, — миссис Томлинсон шмыгнула носом и кивнула головой.

— А могла она не получить этих денег?

— Что вы имеете в виду?

— Миссис Томлинсон, возможно, ваша дочь и совершила самоубийство, мы не знаем. А если она так поступила, значит, у нее на то были» причины. В записке, которую мы нашли, было сказано, что другого выхода нет. Но вполне вероятно, она видела другой выход, надеясь получить те десять тысяч, которые давали ей возможность воспользоваться ими. Мне хочется знать, не произошло ли между вами какой-нибудь ссоры, не сказали ли вы ей или не дали понять, что она не получит этих денег?

— Нет.

— Вы знаете, на что я намекаю?

— Да. Если бы она подумала, что денег не будет, она могла бы почувствовать, что нет другого выхода. Нет, она знала, что это — ее деньги. Я сказала ей об этом уже тогда, когда она была способна что-либо понять.

— Миссис Томлинсон, — вдруг попросил Карелла. — Мне бы хотелось взглянуть на ваш шкафчик для лекарств.

— Зачем?

— Наш лаборант упоминал о том, что вашей дочери и Томми Барлоу могли подмешать какую-нибудь отраву. Я помню, вы говорили, что каждый вечер принимаете снотворное. Мне хотелось бы посмотреть, какие именно таблетки есть в вашей аптечке.

— Я ничего не делала. Клянусь памятью покойного мужа, покойной дочери. Пусть я ослепну! Господь свидетель, я ничего не делала! Я клянусь! Клянусь.

— Прекрасно, миссис Томлинсон. Тем не менее нам бы хотелось осмотреть ваш шкафчик.

Он был в ванной комнате, в центральной части дома. Мейер опустил сиденье и крышку стульчика, сел, скрестив ноги, открыл блокнот и приготовился записывать, а Карелла открыл шкафчик:

— Бог ты мой, — воскликнул он.

— Что такое?

— Битком набит!

— Я готов, — произнес Мейер. — Валяй!

«Содержимое аптечки миссис Чарльз Томлинсон, Федерико Драйв, 1635, Санд Спит:

Верхняя полка: флакон аспирина, бутылка мертиолата, пузырек либриума^[27], упаковка лейкопластыря, пакетик шпилек, пузырек смеси поваренной соли с глюкозой, тюбик гидрокортизона, один ножичек для бумаги».

— Записал?

— Да, — подтвердил Мейер. — Валяй дальше!

«Вторая полка: пузырек Эзидрекса^[28], тюбик вазелина, флакон репелента от насекомых, коробка спичек, лосьон для загара, пузырек секонала, зубная щетка, мужская бритва, шесть новых лезвий для бритья, два — старых, черный блокнот для записи адресов с золотым тиснением на обложке, пузырек димедрола»…

— Знаешь, о чем я подумал? — прервал Кареллу Мейер.

— Да… О чем же?

— Будь я писателем, как Селинджер, список всей этой чертовщины в аптечке сочли бы литературным достижением высшего класса.

— Просто безобразие, что ты всего лишь Мейер Мейер, — сострил Карелла.

«Третья полка: пузырек нитола, три стержня для механического карандаша, флакон фиоринала…»

ГЛАВА X

— Кто сказал, что они приняли снотворное? — поинтересовался у детективов лейтенант Сэм Гроссман.

— Ты же сам сказал, что, вероятно, так оно и было, — возразил Карелла. — Ты же говорил, что самоубийцы такого типа иногда принимают снотворное, чтобы смерть была хорошей и приятной. Разве ты этого не говорил?

— Ну, хорошо. Я действительно говорил что-то в этом роде, — нетерпеливо проронил Гроссман. — Но разве я тебя просил присылать мне четырнадцать дерьмовых пузырьков снотворного?

— Нет, но…

— Стив, у меня и так дел по горло, а ты еще посылаешь мне все эти пилюли. Что ты предлагаешь мне с ними делать?

— Я просто хотел узнать…

— Стив, что говорят результаты вскрытия? В них упоминалось что-то о снотворном? '

— Нет, но «я думал…

— Тогда, пожалуйста, скажи, что я должен, по-твоему, делать со всеми этими четырнадцатью пузырьками? Что ты хочешь от меня услышать? Могут ли они тебя усыпить? Да, могут. Убьет ли тебя слишком большая доза какого-нибудь из них или всех? Да, конечно, если принять некоторые из них в большом количестве, возможен летальный исход. Устраивает? Ну, что еще?

— Не знаю, что еще и сказать, — робко ответил Карелла.

— Ты хватаешься за соломинку, но ведь этому делу еще нет и недели.

— Ты прав, я хватаюсь за соломинку. Послушай, Сэм, это ты первый сказал, что это убийство, помнишь?

— Кто? Я? Не хочешь ли сказать, что ты считал это самоубийством?

— Не знаю, что я считал, но почему бы и нет? Как доказать, что это не самоубийство?

— Ну, ладно, Стив, не злись.

— А я и не злюсь!

— Ну хорошо, ты хочешь чуда? Колдовства? Абра- ка-дабра, а, да! Понятно… Минуточку. Хрустальный шар проясняется…

— Иди к черту, Сэм!

— Мне же не с чем сравнить эти твои проклятые пилюли, — заорал в трубку Гроссман. — И кого, черт возьми, будут волновать какие-то еще снотворные, если уже установлен явный случай отравления окисью углерода? Ты знаешь, сколько сейчас в морге трупов ожидают вскрытия? Нет?

— Но кого-то этот вопрос ведь должен волновать? — закричал в ответ Карелла.

— Это не по моей части! — все орал Гроссман. — И вообще ты не прав. Никого он не должен волновать! Бог ты мой. На это потребовалось бы несколько недель! Ну и ради бога? Чтобы доказать, что им подсыпали снотворное?

— Тогда стало бы ясно, что их убили!

— Ерунда! Ничего не стало бы ясно. Они сами могли пойти в аптеку, купить пилюли и принять их. Только и всего. Не зли меня, Стив!

— А ты меня! — орал Карелла. — Кто-то там в больнице свалял дурака, и ты это знаешь!

— Ничего подобного! Отвяжись от меня! Хочешь скандала? Звони в эту чертову больницу! Ты и мне позвонил, чтобы поругаться?