Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Рейд Пол - Страница 82

Черчилль и британцы дожили до конца года, который Черчилль назвал «самым прекрасным, как и самым ужасным, годом в нашей длинной английской и британской истории». Этот год, как он написал позже, превзошел год испанской Армады, кампаний Мальборо, побед Нельсона над Наполеоном, даже всей Первой мировой войны. В течение 1940 года «наш небольшой древний остров… оказался способным вынести всю тяжесть и удары судьбы мира… В одиночестве, но при поддержке всего самого великодушного, что есть в человечестве, мы дали отпор тирану на вершине его триумфа»[606].

Он и его соотечественники, действительно не отступив и не дрогнув, бросили вызов тирану. Но пока не победили его.

Они сражались в новом 1941 году. В одиночку.

Вскоре после полуночи 1 января 1941 года Черчилль телеграфировал Франклину Рузвельту: «В этот момент, когда Новый год начинается в шторм, я чувствую, что мой долг от имени британского правительства, да и всей Британской империи, сказать Вам, господин президент, насколько сильно наше чувство благодарности и восхищения незабываемым заявлением, с которым Вы обратились в последнее воскресенье года к американцам и свободолюбивым народам на всех континентах». Он вновь поборол желание напомнить президенту, что он и британцы понятия не имеют, что именно собирается делать Америка, как и когда. Он не знал подробностей относительно билля о ленд-лизе, который будет внесен в палату представителей США, и, конечно, не мог знать содержания билля, когда он вышел из сената, если он вообще выходил из сената. Когда билль начал свой путь через конгресс, то делал это на условиях Вашингтона, а не Черчилля. Если бы на это потребовалось слишком много времени, то Великобритания обанкротилась бы, довольно печальное обстоятельство для величайшей империи в истории, а теперь с вермахтом, готовым пересечь Канал, к тому же и фатальное. Тем не менее в последний день старого года Черчилль, по мнению Колвилла, был в хорошем расположении духа. Телеграмма Рузвельту выявила это хорошее настроение, приняв форму праздничных приветствий, в которых он обошел молчанием очевидную истину, которую не мог выразить открыто: если 1940 год окажется последним мирным годом для Америки, то, может, 1941 год окажется первым годом надежды для Великобритании[607].

Хотя Черчилль заявлял, что у него «одна-единственная неизменная цель» – уничтожить Гитлера, те, кто работал с ним, часто не имели понятия, как он собирается достигнуть ее. «Его беспокойный ум», написал лорд Ноэль Аннан, который в 1941 году, будучи молодым человеком, работал в военном министерстве, «рождал одну идею за другой». Каждое утро, приходя на работу, Аннан задавался вопросом: «Интересно, какого кролика на этот раз вытащат из шляпы». Может, это будет «план Черчилля по высадке в Бордо или на Шпицбергене, Сардинии, в Северной Африке, на оконечности Суматры? Только Черчиллю было известно, в чем состояла цель этих экспедиций и как они могли избежать уничтожения превосходящими силами противника». Картами были чистые холсты, которые он усеивал булавками, и на которых рисовал стрелки – свои стрелки – в разных направлениях к желанным блестящим победам в неких отдаленных местах[608].

Побежденные континентальные государственные деятели, члены королевских семей и голландское, бельгийское и польское правительства в изгнании встречали Новый год в лондонских клубах, отелях и частных домах. Король Албании Зогу жил в отеле «Риц». Норвежский король Хокон обедал в ресторане отеля «Кларидж», где вечером в меню появлялись мясо, рыба и фрукты, недоступные большинству лондонцев. Королева Нидерландов Вильгельмина жила в «Кларидже» и, бродя по коридорам в шерстяном халате, останавливала незнакомых людей, чтобы узнать последние новости. Чехословацкий президент в изгнании Эдуард Бенеш поселился в столице империи, которая двумя годами ранее предала его, создал правительство Чехословакии в изгнании и возглавил его в ранге президента. Когда осенью король Румынии Кароль II, Король-плейбой, искал убежище, министерство иностранных дел отказало ему на том основании, что он содержал любовницу. Черчилль немедленно отреагировал, отправив записку в министерство иностранных дел: «Да, у него есть любовница… но с каких пор нравственный облик является помехой для предоставления убежища?» Кароль получил разрешение отправиться на Бермуды. Его несовершеннолетний сын, Михай, вступил на престол, остался в Румынии и ждал подходящего момента, чтобы расправиться с диктатором Ионом Антонеску. Ожидание было долгим. Короли Греции и Югославии появились позже весной, после вторжения вермахта в их королевства. Король греков Георг II поселился в «Кларидже». Петр, семнадцатилетний король Югославии, любил смотреть американские вестерны с балконов кинотеатров в Вест-Энде[609].

Польский премьер-министр в изгнании Владислав Сикорский большую часть времени проводил в Шотландии, где была расквартирована 20-тысячная польская армия. В то время как поляки проходили обучение в Шотландии, «свободные французы» томились в ожидании на юге Англии. Шарль де Голль – многие на Уайтхолле называли его «этот упрямец де Голль» – с июня 1940 года засел в своей убогой штаб-квартире. Хотя в октябре он создал «государство» «Свободной Франции» в Браззавиле, Французская Экваториальная Африка, на самом деле, чтобы добраться до французских колоний в Азии и Северной Африке, ему было достаточно просто подойти к старым картам, висевшим на стенах его кабинета. Де Голль, Вильгельмина, Бенеш, Сикорский – все побежденные лидеры – мечтали о том дне, когда они победителями вернутся на родину. И Лондон должен был стать командным центром Свободного мира[610].

Более 600 тысяч детей из английских городов были эвакуированы в сельскую местность, но за границу их больше не отправляли. Они до конца оставались в Англии. Копию Великой хартии вольностей отправили в Вашингтон, но по распоряжению Черчилля британские произведения искусства остались в стране. «Спрячьте их в подвалах. Ни одно не должно пропасть. Мы должны победить», – заявил он. Теперь Лондон стал последней цитаделью для искусства империи, для высокородных беженцев с континента и простых людей, которые прибывали в город в течение двух лет, последней остановкой для многих из них, включая Черчилля[611].

Томас С. Элиот, ответственный за пожарную безопасность в издательстве «Фабер», где он работал редактором, в пяти словах отразил суть тяжелых испытаний, выпавших на долю народа: «История – ныне и Англия»[612].

1 января Черчилль, возмущенный желанием Рузвельта утянуть в Америку оставшееся в Южной Африке британское золото, сказал Колвиллу, что любовь Америки к совершению удачных сделок может помешать ей стать добрым самаритянином, а это обернется фатальными последствиями для Великобритании. Он написал, а затем удалил из телеграммы, отправленной в канун Нового года, слова, отражавшие его недовольство политикой Рузвельта: «Я с удовольствием распоряжусь о погрузке золота на военные корабли, которые Вы сможете отправить в Кейптаун… Однако я считаю, что не должен забывать о своих обязанностях в отношении народа Британской империи, если, без малейших признаков, свидетельствующих о том, что наша судьба решается в Вашингтоне, мне придется расстаться с этим последним запасом, на который мы могли бы в течение нескольких месяцев покупать продовольствие». Так можно было сказать только другу. Рузвельт и Черчилль продолжали обмениваться телеграммами, хотя еще официально не оформили партнерство[613].