Чудаки - Комар Борис Афанасьевич - Страница 9

— Да ты присмотрись, присмотрись! — не отставал Игорь. — Такого ни у кого нет. А если еще дощечку покрасить…

— Откуда он у тебя?

— Сделал.

— Сам сделал? — не поверил я.

— Нет, не сам. Кое-кто помогал… — ответил загадочно. — Осталось только дощечку покрасить. Тебе какой цвет больше нравится — красный или зеленый? Володька говорит, что зеленый будет красивее.

«Ясно, ясно, кто ему помогал…» — догадался я.

И такое зло меня разобрало…

— Ну и целуйся со своим Володькой! — процедил я сквозь зубы, схватил портфель и побежал к подъезду.

— Вот ненормальный! — прокричала мне вслед Оксана. — Ромашка-дурашка!

Папы дома не было. На столе лежала записка: пошел в гастроном за продуктами.

На плите в кастрюле стоял еще теплый борщ, в сковородке — котлеты. Это папа сам приготовил. Он у нас отличный кулинар, умеет готовить не хуже мамы. Однако есть мне не хотелось, хотя целый день не ел. Сел за уроки. Но в голову ничего не шло, и я отложил книги. Стал слоняться по квартире, не зная, куда себя девать.

Вспомнил про Оксану. Надо пойти к ней и выспросить, что там наговорили обо мне Игорь и Володька.

Но Оксаны во дворе не было. Подружки сказали: пошла с Игорем к Володьке.

Опять Володька… Почувствовал, что могу возненавидеть его. Все неприятности начались из-за него, только из-за него.

Темнело. Оксане пора быть дома, а ее все нет и нет. Чего ей вздумалось отправиться к Володьке?

Я медленно шел по улице, надеясь встретить Оксану, когда она будет возвращаться домой. Раз прошелся, другой, третий, а сестры все нет!

Уже стемнело совсем.

Что делать? Теперь мне от папы достанется. Может, зайти к Володьке? Но очень не хотелось к нему идти…

Володька жил на первом этаже. Окно его комнаты светилось, через открытую форточку доносились голоса.

Интересно, о чем они там толкуют?

Я подошел к окну, ухватился за карниз, подтянулся и заглянул.

О-о, и Сергей там! И его заманили…

Оксана стояла возле ребят. Она что-то сказала, и все засмеялись. Я не расслышал ее слов, но почему-то был уверен, что сказано было обо мне и что смеялись надо мной. От жгучей обиды мне хотелось крикнуть им что-нибудь язвительное, хлесткое.

Хлопнула входная дверь. Я отскочил от окна, перебежал на другую сторону улицы и спрятался в тени деревьев. Не пойду к Володьке! Буду ждать, когда Оксана сама выйдет.

Вскоре на улице показались все четверо. Оксана держала в руках какой-то сверток.

Ребята остановились возле подъезда, о чем-то пошептались, точно заговорщики, и разошлись: Володька вернулся домой, Сергей пошел по тротуару направо, а Игорь с Оксаной — налево, к нашей улице. Выждав некоторое время, пошел домой и я.

На кухне папа выкладывал из сумки свертки, пакеты, кульки.

— Поздновато гуляете, — упрекнул меня.

Оксана вертелась возле папы. Ощупывала кульки, разворачивала каждый пакет, заглядывала в каждый сверток. Делала она это с таким видом, словно все куплено не на мой праздник, а для нее, по ее заказу.

— Хватит, хватит уж тебе, сорока, заглядывать! — сказал папа. — Давайте быстренько все уберем, поужинаем — и спать, завтра встанем пораньше.

Убрали со стола покупки — что в холодильник, что в буфет, — попили чаю с бутербродами и улеглись.

Я долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, вздыхал и думал про Игоря и Володьку. Нет, не честно, не по-товарищески они поступают. И почему? Что я им сделал?.. Жаль, конечно, но теперь, пожалуй, придется искать себе других товарищей, друзей — вернее, надежнее…

Уснул, когда на улице перестали ходить трамваи и троллейбусы.

Утром меня разбудил знакомый вкусный запах. Поднял голову с подушки, глянул сквозь открытую дверь в соседнюю комнату — и глазам своим не поверил: там на столе стояло блюдо с большим пирогом, источавшим аромат на всю квартиру, а рядом с ним — красивая хрустальная ваза с красными и белыми тюльпанами.

«Мама приехала!..» — подумал я и от радости мигом вскочил с постели, бросился на кухню, откуда слышался звон посуды.

Мамы на кухне не было. Оксана мыла тарелки, стоя возле мойки на скамеечке.

— А где мама?

— Как где? Разве ты не знаешь? — Оксана совсем по-взрослому, как мама, подняла брови. — В командировке.

— Не обманывай! Она приехала.

— Тебе небось приснилось.

— А вот и не приснилось! Пирог, пирог кто же испек?

— Папа. Это тебе от него подарок.

— И цветы, скажешь, папа поставил на стол? — никак не мог я поверить, что мамы нет дома.

— Нет, цветы я принесла. Выпросила вчера для тебя у Сергея. У него в саду много-много тюльпанов.

Приятно было, что папа испек пирог, что Оксана подарила цветы. Но в то же время и горько, что мама все-таки не вернулась домой.

Присел на табурет возле окна, за которым уже высоко поднялось солнце. Оксана поглядывала на меня — видно, ждала, что я стану ее расспрашивать. Но я молчал. Знаю ее: лучше помолчать — тогда она не вытерпит и сама все расскажет.

Так и вышло.

— Ромчик, ты больше ничего не увидел? — спросила она немного погодя.

— Нет. А что?

— Пойди посмотри в нашей комнате.

Я вошел в комнату и сразу же увидел возле моей кровати самокат — тот самый, который мне вчера показывал Игорь, только дощечка выкрашена в зеленый цвет. На передке была нарисована яркая красная звезда, а на руле торчал маленький флажок, к которому был привязан конверт.

Я раскрыл конверт, вынул записку.

Я стоял с запиской в руках, любовался самокатом и чуть не плакал от радости и от стыда. Ну как же я мог так плохо думать о своем закадычном, верном друге Игоре, о Володьке, да и о Сергее?! Незачем мне искать других друзей, они у меня есть — настоящие, верные!..

для меня, как я уже говорил, математика. Из-за нее у меня одни неприятности еще с первого класса.

Когда я пошел в школу, то читать, писать, рисовать научился быстро, а вот считать… По всем предметам получал пятерки и четверки, а по математике — одни тройки. Из-за этого я с самого начала и невзлюбил ее.

А если не любишь какой-либо предмет, то — вы же сами знаете — не очень хочется учить его.

Так было и со мной.

Порой, чтобы не ломать голову над домашним заданием, списывал у одноклассников уже готовенькое. Не понимал тогда, что этим только хуже себе делаю. Потому что со временем, когда начали учить сложение и вычитание, а потом умножение и деление, я и совсем запутался.

Папа часто и подолгу сидел со мной, помогал решать примеры, задачи и всегда удивлялся, что я такой несообразительный.

Весной прошлого года он впервые повел меня показать свой завод.

При входе стоял большущий стенд с портретами заводских ударников труда. Там был и папин портрет.

Осмотрев литейный, сверлильный, штамповочный и другие цехи, пошли в папин инструментальный.

— О, к нам прибыло пополнение! — увидев меня, сказал мастер.

— Нет, нет, еще не прибыло, — улыбнулся папа. — Вот закончит школу, тогда, может, и прибудет. А сейчас только познакомится с заводом.

Подходило время приступать папе к работе. Он хотел проводить меня до проходной, но я попросился еще побыть с ним.

— Ладно, садись вон там, возле станка, — указал на ящик с какими-то продолговатыми железками, — и подожди, я пойду переоденусь.

В синем комбинезоне папа стал похожим на тех рабочих, которых рисуют в книгах и на плакатах.

— Вот я беру этого поросеночка, — сказал папа, нагнулся над ящиком и взял из него тяжелую железку.