Курс на юг - Батыршин Борис - Страница 12

– Да, остается только сокрушаться, что у нас нет специального судна-тарана, бронированного, низкобортного, несущего кроме орудий самодвижущиеся мины, – поспешил согласиться с начальством вахтенный офицер. – Ведущие морские державы, Франция и Англия, уже строят такие. Нашим умникам из правительства не худо бы задуматься о приобретении подобного корабля. Например, заказать у нортамериканос. Чем плохо? И через океан не надо тащить. Вспомните, как вы в свое время намучились с «Уаскаром»… Одна только потеря лопасти винта во время шторма в Центральной Атлантике чего стоит!

– Я слышал, янки строят на Западном побережье мониторы для обороны прибрежных городов, – подал голос Кукалон, внимательно прислушивавшийся к беседе. – Наверняка их тоже оснастят таранами – передовая в плане техники нация, иначе невозможно. Вот бы подать мысль сеньору президенту выкупить один из них. Сейчас, после потери «Эсмеральды», он нам очень пригодился бы, а то два других наших монитора, «Манко Капак» и «Атауальпа», годятся разве что для защиты акваторий портов – в океан им лучше не соваться.

Адмирал в раздражении вскинул голову и обратил на репортера взор, полный гнева. Смешанного, впрочем, с удивлением – словно чугунный палубный кнехт вдруг заговорил, и мало того, сказал нечто, заслуживающее внимания.

Щелкопер, в самом деле, прав. Конечно, им пока везет, но ведь нельзя же в одиночку противостоять всему чилийскому флоту? После того как «Эсмеральду» сожгла ее собственная команда, «Уаскар» остался единственной броненосной единицей перуанского флота, способной всерьез противостоять чилийским «Адмиранте Кохрейну» и «Бланко Энкалада», и это не считая выводка корветов и канонерок вроде давешнего «Магальянеса».

Конечно, казна республики пуста, но, может, президент Луис Ла Пуэрта сумеет раздобыть деньги? Скажем, взять займ. Британцы не дадут, они поддерживают чилийцев, но что если обратиться к их заклятым врагам, нортамериканос? Или к французам – те в последнее время активно лезут в латиноамериканские дела. Адмирал согласился бы даже принять помощь от Испании. В конце концов, испанцы далеко, а чилийский флот – вот он, под боком. Другое дело, что правительство Альфонсо XII испытывает сейчас серьезные трудности и вряд ли захочет разбрасываться средствами для помощи своим бывшим колониям.

Уйти от погони не удалось. На следующий день, когда солнце уже стояло высоко над горизонтом, «Бланка Эскалада» и «Магальянес» нагнали наконец «Уаскар». Монитор давно сидел костью в горле у чилийского флота, и теперь командор Гальварино Риверос Карденас, командующий эскадрой, намеревался навсегда с ним покончить. Но на этот раз военное счастье приняло сторону перуанцев: машины корвета, измученные ночной погоней, стали сдавать, и он постепенно отставал от флагмана. «Бланка Энкалада» уверенно держал дистанцию в двенадцать кабельтовых, но, чтобы дать залп из погонных казематных орудий, броненосцу приходилось слегка доворачивать то вправо, то влево, сбивая и без того неверный прицел. С «Уаскара» ему отвечала единственная ретирадная сорокафунтовка, тоже без видимого результата.

На этом, собственно, все и закончилось. Чилийские снаряды ложились с большим разбросом, и через час такой канонады раздосадованный Карденас приказал задробить стрельбу и сбавить ход. Приходилось признать, что проклятый «Уаскар» снова сумел вырваться из челюстей чилийского флота в тот самый момент, когда те готовы были сомкнуться и сокрушить неприятеля.

Однако вовсе без потерь не обошлось. В разгар канонады неутомимый Кукалон покинул мостик и направился на ют. Пушечный дым, пальба, вид фонтанов, поднятых снарядами, бессильно падающими в отдалении от монитора, привели его в сущее неистовство. Как рассказывал позже в кубрике «Уаскара» артиллерийский унтер-офицер Хорхе Адоньес, ставший свидетелем этой сцены, «щелкоперишка скакал, размахивал руками, словно бразильская обезьяна, делал непристойные жесты и все время выкрикивал оскорбления в адрес преследователей». За что и поплатился: когда Грау, желая затруднить прицеливание чилийским комендорам, скомандовал правый коордонат, «Уаскар» резко накренился на полном ходу, и незадачливый репортер вылетел за борт, словно пробка из бутылки шампанского. Адоньес успел сорвать с лееров спасательный круг и швырнуть бедняге вслед, но круг затянуло под винт, и унтер успел разглядеть лишь мелькающую в пенной кильватерной струе голову в белом тропическом шлеме.

Когда Мигелю Грау доложили об этом происшествии, он лишь злорадно ухмыльнулся.

– Ничего, выплывет как-нибудь на своем дурацком колпаке. Он ведь, кажется, из пробки, как и спасательные пояса?

Адмирал как в воду глядел. Репортер (вернее, память о нем, поскольку самого Антонио более никто не видел) действительно «выплыл» именно благодаря своему примечательному головному убору. С тех пор по всей Южной Америке колониальные шлемы тропического образца, носимые гражданскими лицами, стали называть кукалонами. Кроме того, фамилия несчастного журналиста сделалась своего рода нарицательной для обозначения надоедливых штатских, лезущих без необходимости в дела военных. Что ж, не самая скудная эпитафия… Многие и того не удостоились…

Сутки спустя «Уаскар» бросил якорь на рейде Кальяо, а еще через три дня личный посланник президента Луиса Ла Пуэрты отбыл на французском пакетботе на север. При себе он имел письма к администрации Северо-Американских Соединенных Штатов и французскому консулу в Сан-Франциско касательно предоставления военного займа Республике Перу. Идея безвременно почившего Антонио Кукалона начинала обретать реальные очертания.

Июль 1879 г.

Северная Атлантика. 28° с. ш.

– Вот убей, не пойму, что нашему богоспасаемому Отечеству понадобилось в этом, простите мой французский, афедроне мира?! Всего ничего спуститься к югу – и можно заглянуть вниз с земного диска и полюбоваться хоботами тех самых слонов!

В детстве, помнится, как прочитал книжку с индийскими легендами, где о сем говорится, так мечтал свесить с края земного диска веревку и спуститься к слонам. Все меня занимало: что же они там едят? Судно находилось в море уже вторую неделю. Выйдя из Остенде, «Луиза-Мария» зашла сначала во французский Брест, где на борт поднялся Остелецкий.

– Конспирация, дорогой барон, конспирация! – объяснил он свою задержку. – Лишний раз перестраховаться не мешает, да и прихватить кое-кого требовалось после Парижа…

«Кое-кто» оказались дюжиной крепких молодцов, навьюченных металлически звякающими сумками и баулами.

– Мое, так сказать, сопровождение, – пояснил Остелецкий. – В краях, куда мы, Гревочка, направляемся, они лишними не будут. А пока вели устроить их где-нибудь, да так, чтобы с командой парохода лишний раз не пересекались.

Закадычные друзья беседовали, стоя на шкафуте. Форштевень с шуршанием режет воду, слепящие солнечные блики играют на мелкой волне, отскакивают от воды, словно от осколков зеркала, вспыхивают на бортах, на подволоках кают, весело прыгают по стенкам надстроек, по стоящим на кильблоках шлюпкам, по траурно-черному кожуху дымовой трубы и раструбам вентиляторов. Позади остался Бискайский залив и переход к Канарским островам. «Луиза-Мария», нарядная, сверкающая надраенной медяшкой, несет хозяев в свадебное путешествие, к далекому горизонту, где уже угадывается в полуденном мареве зубчатый профиль острова Тенерифе.

– То-то, что не поймешь, Гревочка. А вот твоя жена сразу обо всем догадалась. В том числе и насчет «Пасифик Стим»: кто, мол, это такой умный тебе советы дает?

Греве вздохнул. Камилла после завтрака закрылась в каюте, прячась от дневной жары, и теперь они с Остелецким были предоставлены друг другу. Но барон не питал иллюзий: вечером из него вытянут каждое слово, сказанное гостем из Петербурга. Сопротивляться бесполезно, у баронессы это получалось не хуже, чем у испанских инквизиторов. Правда, несколько иными методами.