Егерь: Назад в СССР 3 (СИ) - Рудин Алекс - Страница 3

У-м-м!

Сладковато-солоноватый наваристый бульон расплескался по нёбу, чуть обжёг кончик языка перечной остротой, обдал запахом лука и лаврового листа.

— Готово! — громко объявил я.

Ели тут же, на улице. Вместо стола положили несколько широких досок на спинки двух стульев, а сидели на принесённых от дровяного сарая чурбаках. Разложили на газете толсто нарезанные ломти ржаного круглого хлеба, солёные огурчики, домашнее сало. Горкой насыпали соль, а рядом, на тарелке — луковицу, нарезанную толстыми кольцами.

Уху неторопливо хлебали из котелка, по очереди зачёрпывая ложками.

Владимир Вениаминович разлил водку по стопкам.

— За удачную охоту! — сказал Георгий Петрович.

Мы чокнулись и выпили. Я обмакнул кольцо лука в соль, торопливо хрустнул и закусил кусочком хлеба ядрёную горечь. Затем проглотил ложку горячего бульона.

— Хорошо! — улыбнулся генерал.

Он сидел, вытянув больную ногу, и с удовольствием смотрел на неторопливо текущую речку. Вода в Песенке уже стала холодной и по-осеннему прозрачной. Торчащий возле берега тростник пожелтел, пожух. Растущие на берегу ивы то и дело роняли в воду узкие жёлто-коричневые листья. Течение подхватывало их, и они уплывали, словно детские кораблики.

В нашем неторопливом пиршестве было что-то древнее, магическое, неподвластное быстрому бегу времени. Так первобытные люди собирались вокруг костра и хлебали из грубо вылепленного глиняного горшка горячую похлёбку.

Так ужинали наши предки и сто, и двести, и тысячу лет тому назад. И пока у нас есть время и возможность хоть изредка собираться у настоящего огня за общим столом — жизнь, несмотря на перемены, останется прежней, настоящей.

Ведь у стола собираешься только с теми, кому по-настоящему доверяешь. Неважно, какая опасность подкарауливает тебя за пределами освещённого костром пространства — саблезубый тигр, или житейские неурядицы. Когда ты не одинок, когда тебе есть, на кого положиться — ты запросто справишься, с чем угодно.

Вот только...

Если ты сам не до конца честен с близкими людьми — как ты можешь надеяться на них?

Я зачерпнул ещё ложку ухи. Неторопливо обсосал крупную щучью кость, положил её на край газеты.

— Георгий Петрович, — сказал я генералу. — Нам нужно поговорить. И... этот разговор будет долгим и серьёзным.

Владимир Вениаминович внимательно взглянул на меня.

— Мы договорились ни о чём вас не спрашивать. И договорённость остаётся в силе.

— Я знаю, — кивнул я. — Спасибо. Но бесконечно так продолжаться не может.

— Хорошо, Андрей Иваныч.

Генерал повернулся к водителю.

— Рустам, мы останемся в Черёмуховке до завтра. А потом Андрей Иванович отвезёт нас на автобус. Ты можешь ехать сегодня, а завтра у тебя выходной.

— Есть, товарищ генерал-лейтенант!

Рустам немедленно поднялся с места, но Георгий Петрович взмахом руки усадил его обратно.

— Сначала поешь спокойно, потом поедешь.

Он повернулся к нам.

— Давайте поедим, а потом поговорим за чаем.

Мы выпили ещё по стопке. Я сходил в дом, принёс чайник и поставил его на угли. В такой вечер неохота тесниться в душной кухне.

Не спеша, переговариваясь о чём-то незначительном, мы доели уху. Владимир Вениаминович сходил к речке и сполоснул котёл. Я смотрел, как он, присев на корточки, оттирает посудину песком. Психотерапевт был похож на большой серый валун, который неизвестно откуда взялся на берегу Песенки.

Для чая я наломал тонких веточек с куста смородины, который рос в дальнем углу огорода. Когда я бросил их в чайник — запахло детством, осенью и почему-то — солёными грибами.

А, вот почему!

Мама, когда солила грибы, всегда добавляла в них сушёный смородиновый лист.

Я подумал, что ещё могу успеть набрать грибов. Надо непременно это сделать и насушить их на зиму. Зимой нет ничего вкуснее пряного грибного супа, или картошки с коричневой подливой из сушёных грибов. Ешь, и вспоминаешь лето.

Рустам, не говоря лишних слов, попрощался с нами, сверкнул напоследок белозубой улыбкой и сел в «уазик». Затарахтел мотор, машина бойко рванула с места. Лежавший у ног хозяина Жека поднял курчавую морду и заливисто тявкнул. Ему из вольера ответили Бойкий и Серко.

Я поднялся и разлил по кружкам крепкий чай, пахнущий дымом и смородиновым листом.

Георгий Петрович сделал глоток чая, блаженно зажмурился. А потом посмотрел на меня.

— Так о чём ты хочешь поговорить, Андрей Иванович?

Я помолчал, собираясь с мыслями.

— Скажите — вы пробовали как-то использовать те сведения, которые узнали от меня?

Теперь уже молчал Георгий Петрович, глядя мне в глаза и о чём-то раздумывая.

Мы с ним словно прощупывали друг друга, только генерал был куда опытнее меня.

Владимир Вениаминович молча наблюдал за нами обоими.

Даже фокстерьер Жека насторожился, переводя умный любопытный взгляд с меня на Георгия Петровича.

— Ладно, скажу честно, Андрей Иваныч, — ответил генерал. — Я попытался кое-кого прощупать. Даже не прощупать, просто приглядеться.

— И к каким выводам вы пришли?

Георгий Петрович сухо усмехнулся.

— Всё уже идёт под откос. И я не вижу возможностей глобально изменить ситуацию.

Он наклонился, вытянув вперёд больную ногу, подобрал ветку и пошевелил ею догорающие угли. Угли вспыхнули оранжевым пламенем, затрещали и выбросили небольшой сноп искр.

Я перевёл взгляд на психотерапевта.

— Владимир Вениаминович, вы согласны с Георгием Петровичем?

Тот незамедлительно кивнул.

— Да, — пророкотал он.

И сейчас же спросил:

— А вы можете что-то предложить, Андрей Иванович?

Не забудьте добавить книгу в библиотеку — так вы не пропустите обновления!

— Ну, что ты думаешь о предложении Андрея, Володя?

Генерал нетерпеливо наклонился к собеседнику.

За пыльным окном купе отъезжал назад выкрашенный жёлтой краской вокзал, немного похожий на готический собор.

По дороге из Черёмуховки в Волхов они почти не говорили. Да и вчера вечером тоже. Слушали Андрея, опасаясь перебить его и сбить с настроения. И Георгий Петрович и Беглов достаточно пожили на белом свете. И прекрасно знали, когда надо высказывать своё мнение, а когда лучше его попридержать.

А Андрей говорил. Неумело, сбиваясь, путаясь в мыслях и воспоминаниях, он рассказывал им о том, что случится с их страной в следующие сорок пять лет.

Огромный срок!

Но и предстоящие перемены огромны, даже невообразимы!

Кто в своём уме мог сейчас представить, под какой откос покатится сильная и великая страна?

Сердце Георгия Петровича жгла невообразимая горечь. Горечь неминуемого поражения в заранее проигранной войне. Но генерал-лейтенант умел отбрасывать в сторону эмоции. Взглянув холодным взглядом на предложение Синицына, он был вынужден признать, что Андрей рассудил верно.

«Как ему это удаётся?» — подумал Георгий Петрович. — «Ведь совсем молодой парень ещё. Сколько ему? Двадцать пять? Двадцать четыре?»

И тут же одёрнул себя.

«В прошлой жизни ему было шестьдесят два. Побольше, чем тебе сейчас. И он наяву пережил всё то, о чём ты только слышал».

На вокзале генерал решительно двинулся в сторону касс дальнего следования. В скором поезде, который шёл из Котласа в Ленинград, нашлось свободное купе. Предъявив документы, Георгий Петрович забронировал все четыре места. Теперь у них с Володей были два часа, чтобы поговорить спокойно и откровенно.

— Так что ты думаешь? — повторил генерал, глядя на проплывающие мимо деревянные бараки Ленинградского тупика.

Прежде, чем ответить, Беглов повернул ручку на двери и запер купе изнутри.

— Я думаю, что Андрей нашёл наилучший возможный выход, — не колеблясь, сказал он.

— А не слишком он рассудителен? Понял, что в одиночку использовать свои знания не сможет, и предложил нам скооперироваться...