Люби меня (СИ) - Тодорова Елена - Страница 23

Я не хочу уезжать.

© Александр Георгиев

Дождь как будто усиливается. По мере этого нарастает создаваемый им шум. Ничего кроме звука обрушивающейся на землю воды мы не слышим. Но в тот проклятый завораживающий миг ничего и не хочется слышать.

Я сказал то, что должен был. Признал, что схожу по ней с ума.

Это главное. Дальше будет легче.

Ведь будет?

Дождь льется на нас, по нам, между нами – непрерывно. Насквозь промокшие, подаемся друг к другу ближе. На расстоянии каких-то жалких сантиметров замираем. Хочу увидеть глаза Сони, но настроить зрительный контакт сейчас невозможно – дождь слишком сильный. Он то ли прибивает нас к земле, то ли напрочь сбить с ног намеревается.

Она ждет. Это мой ход.

И я его совершаю.

Сокращаю последние сантиметры, пока не сталкиваемся лицами. Одновременно задыхаемся. Мои плечи и грудь так резко вздымаются, что едва не рвут мышечные волокна. Распирает даже ребра. Если бы сохранялась возможность слухового восприятия, мы бы услышали, как трещат мои кости. Под кожей, несмотря на внешнее ледяное оцепенение, разносится жгучее энергетическое покалывание. А еще глубже – разрывается от натуги сердечный мотор. Сейчас он – самый мощный механизм. Во всем ебаном мире. К такому не готов даже мой собственный организм. Он не предназначен к таким нагрузкам. И как следствие – по всему телу деформация идет. Кажется, что скручивает даже позвоночник. Про остальное и отмечать нечего – каждая клетка, словно граната, из которой выдернули чеку. Разлетаюсь по воздуху.

Я никогда никого не целовал. Никогда.

Сейчас хочу.

Блядь…

Да, я очень хочу это сделать. Больше всего на свете.

Попробовать... Попробовать ее.

Но… Я боюсь сделать это неправильно. Ведь я знаю только то, чего сам желаю. И не могу знать, о чем именно мечтает Соня. Описания тех поцелуев, которыми она меня заваливала, были разными. Как мне теперь понять, чего она хочет?

Словно давая какой-то знак, Соня опускает одну ладонь на мое сердце, а вторую – мне на щеку. Добавляет вольтаж. Но это не убивает, несмотря на страшную силу воздействия. Работает как дефибриллятор. Трясет меня, конечно. Но не сжигает, как я ожидал, опасаясь к ней притрагиваться чем-то кроме лица.

Я и сейчас не касаюсь. Лишь губами по мокрой коже скольжу.

Судорожно вдыхаю. Каждый глоток воздуха ранит как сернистый газ. Если я сдохну, то пусть это случится позже.

Слизываю с губ дождь. Какой все-таки лютый поток. Словно сражение между небом и землей. Мы пока не знаем, какой последняя даст ответ. Возгорание? Для этого мы здесь? Все-таки для этого.

Лады. Забудь об инстинкте самосохранения. На хрен его. Я так больше не могу.

– Я без тебя не могу…

Вряд ли Соня слышит. Чтобы донести, надо бы орать. У меня же нет сил.

Снова слизываю дождь с губ. Прикрываю веки. И с отличительной нерводробительной дрожью прижимаюсь к ее рту.

Пиздец…

Словно на меня, как на елку, навешали тонны разнокалиберных гирлянд и резко врубили все эти мотки в сеть. Ловлю Соню руками под спину, чтобы не позволить нам на этих электрических ударах разлететься в стороны. Совершенно неосознанно хриплю, стону, зажимаю в кулаки ее одежду и волосы.

Все происходит очень медленно, потому как мое тело парализовано удовольствием.

Не знаю, как назвать то, что проделываю дальше… Не думаю, что сексуально озабоченные мудаки творят подобное. Не думаю, что так делают хоть какие-то взрослые особи. Не думаю, что это то, о чем Соня мечтала. Но я же на инстинктах иду. Меня несет первым желанием, и я ему поддаюсь. Слегка приоткрытыми губами жмусь к ее рту и отпускаю. Раз, второй, третий, четвертый, пятый… С соответствующими звуками и бешеной эмоциональной отдачей целую Соню. Ускоряюсь, когда она упирается обеими ладонями мне в грудь. Наверное, эти блядские чмоки ей не нравятся. Конечно, гребаный Тоха наверняка по-другому целовал. Лучше… Сердце взрывается, переходя на последнюю скорость, чтобы разорвать-таки к херам мое тело. Аномально детально проживаю процесс выхода языка изо рта. Чрезвычайно остро ощущаю первое движение между ее мягких и пухлых губ. Безумно ярко сгораю, слизывая ее солено-сладкий вкус. Самое прекрасное, что я когда-либо пробовал. Подсаживаюсь с первой дозы. Похрен на все возможные последствия. Я не то что сдохнуть готов… Я уже погибаю.

Только вот Соня все равно отталкивает. Деликатно, но настойчиво разрывает контакт.

– Ты пьян, Саш… Не надо так… Завтра пожалеешь…

Это бред. Я способен думать и анализировать. Дело вовсе не в алкоголе. Но она ведь не знает, что я думал об этом до того, как накачался. А я… Не могу выдавить из себя это признание, даже несмотря на страх потерь.

Мне сложно. Адски, мать вашу, сложно. За раз выше неба прыгнуть очень тяжело. Как бы я не хотел.

– Нужно в укрытие… – доносится до меня шепот Сони, и я отмечаю, что дождь стал стихать.

Жду, что она попрощается, и разрубленное нутро сворачивает как чертову пахлаву.

– Я не хочу уезжать.

Лично для меня это признание – очередной прыжок в бездну. Но я, блядь, прекрасно понимаю, что Соня вовсе не обязана его ценить.

– Ладно… – выдыхает она. Сжимает мою ладонь, я безотчетно отражаю этот импульс. Ведь когда мы это делаем, по моим венам несется сыворотка счастья, и похуй, как стремно это звучит. – Идем со мной, – предлагает абсолютно неожиданно. – Только машину закрой.

Я, мать вашу, так ошарашен, что пошевелиться не способен.

Богданова зовет меня к себе домой?

– Саша? – окликает она.

А потом, очевидно, решает, что я слишком пьян, чтобы ее понимать. Сама бежит к тачке и захлопывает оставленную мной дверь. Мне остается лишь достать из кармана ключ и заблокировать замки, не зацикливаясь на том, сколько воды успело попасть в салон. Нонсенс, как похрен.

– Идем скорее, – Соня вновь за руку меня берет.

Я, конечно, не сопротивляюсь. И дело не в потрясении. Хотя и в нем тоже. Мать вашу, я просто не могу уйти. Пусть думает, что я бухой, если это пропуск в ее дом. Похуй, как это жалко.

Поднимаемся и заходим в квартиру. Она прижимает палец к губам, показывая, чтобы я не шумел. Жестами велит снять обувь. Без слов подчиняюсь.

С выбивающим ребра сердцем шагаю за Соней в ее спальню.

– С нас капает… – замечает очевидное, пока я застываю, словно статуя. – Снимай скорее одежду. Я принесу полотенца.

Ни хрена не соображаю, за что это счастье свалилось мне на голову, но я же не идиот, чтобы отказываться. Едва Богданова выходит, стягиваю все. До боксеров, хотя они тоже влажные. Не хочу ее пугать. Лучше уж заработать воспаление простаты. Сколько там этой гребаной жизни осталось?

«Не пиздеть лишнего. Нет, не пиздеть ничего! Не лапать Соню. Вообще не лапать! Держать подальше свой член!» – идеальный план.

С остальным разберусь утром.

– Держи, – шепчет возвратившаяся Богданова, тыча в меня полотенцем. – Вытрись, скорее, пока не заболел... – колеблется, задерживая на мне взгляд. В полумраке он сверкает, словно короткий раскат молнии. – И ложись под одеяло, – краснея, опускает ресницы. – Нужно согреть тебя.

Не могу ничего поделать… У меня встает.

Сука… Главное, не поворачиваться боком.

Сердце так разгоняется, что на какое-то время оглушает, и я не сразу понимаю, что Соня говорит, прежде чем сгрести мою одежду и снова покинуть спальню. Откидываю розовое одеяло, словно делал это именно здесь тысячу раз. Забираюсь в постель и, прикрывая веки, застываю. Тону в ее запахе. Кажется, он пьянит сильнее алкоголя, который продолжает бурлить по венам какими-то нелепыми остатками. И вертолеты в голове от Сони.

Признаю, блядь. Признаю.

– Я погашу свет, окей? – раздается совсем рядом нежный голос, который ранит, будто выстрелы.

Не открывая глаз, слегка киваю. Это для нее. А для себя – я на полной, мать вашу, скорости в стену лечу.

Матрас на ее появление практически не реагирует. Я же… Судорожно вздыхаю.