История гестапо - Деларю Жак - Страница 14

– Я не сотрудник судебной полиции, я министр, – отвечал Геринг. – Для меня гораздо важнее заниматься делами партии, идеи которой движут миром, за что она несет ответственность.

Так он попал в сеть, расставленную Димитровым, перейдя к политической дискуссии. Несмотря на то что он был великим стратегом национал-социалистической партии, ему было не сравниться с мастером марксистской диалектики. В мгновение ока допрос обернулся лекцией по коммунистической пропаганде. Герман, выйдя из себя, брызгал слюной и постоянно оскорблял соперника.

– Ублюдок, – кричал он, – по вам веревка плачет!

Судья вмешался и напомнил Димитрову, что ему уже было запрещено заниматься пропагандой.

– Ограничьтесь вопросами, прямо относящимися к делу, – добавил он примирительным тоном.

– Спасибо, – ответил Димитров. – Я вполне удовлетворен ответами господина министра.

– Негодяй, – кричал Геринг, – негодяй, проваливай! Я еще до тебя доберусь!

Когда Димитрова выводили из зала заседаний, посреди всеобщей суматохи он повернулся к Герингу:

– Уж не боитесь ли вы, господин министр? Уж не страшно ли вам?..

Обвинение ван дер Люббе и остальных четверых подсудимых основывалось на том факте, что ван дер Люббе был коммунистом. Тем не менее в ходе судебного разбирательства обнаружилось, что если ван дер Люббе и был когда-то коммунистом, то вышел из компартии в 1931 году. Расследование, организованное уголовной полицией, это доказало.

23 декабря суд вынес приговор: ван дер Люббе был приговорен к смертной казни, остальные четверо подсудимых были оправданы. Мировая пресса широко комментировала события, немецкие эмигранты торжествовали. Несмотря на приказ свыше, судьи не смогли приговорить к смерти невиновных. Узнав о приговоре, Гитлер впал в один из своих приступов ярости, которых так боялись его подчиненные.

Геринг отказывался выпустить свою добычу. Он сказал однажды Димитрову: «Я до тебя доберусь». И он действительно до него добрался. Несмотря на оправдательный приговор, четверо коммунистических лидеров были заключены в тюрьму. Они были освобождены 27 февраля под давлением международного общественного мнения, все громче выражавшего свое возмущение. После выхода из тюрьмы Торглер был направлен в концлагерь. За свое освобождение он был вынужден заплатить переходом на сторону нацистов.

10 января было объявлено, что в лейпцигской тюрьме приговор ван дер Люббе был приведен в исполнение. В Германии многие сомневались в правдивости этого заявления. Утверждалось, что семья ван дер Люббе, в соответствии с законодательством, несколько раз обращалась с просьбой выдать им тело покойного, чтобы похоронить его в Голландии. Однако им не удалось получить от немецких властей такое разрешение. Становится непонятно, почему нацисты не могли избавиться от столь неудобного свидетеля в полном соответствии с буквой закона? Гестапо не любило оставлять следов.

На дымящихся развалинах рейхстага хочется написать латинское изречение: «Is fecit cui prodest?» («Кому это было выгодно?») Для нацистов этот пожар был провидением Господним, он был им необходим для оправдания репрессий, усиления роли гестапо и проведения своей предвыборной кампании.

Час спустя после обнаружения поджога Гитлер и Геринг наблюдали, как горит здание. Дильс сопровождал их по еще свободным от огня коридорам и докладывал, в чем преуспели его люди, принявшиеся за работу.

Завороженный языками пламени, Гитлер воскликнул: «Это знамение Господне! Никто не помешает нам теперь уничтожить коммунистов».

31 января Геббельс писал в своем дневнике: «На совещании у Гитлера были намечены основные направления борьбы с красным террором. На данный момент мы воздерживаемся от контрмер. Мы ударим в удобный момент, когда коммунисты начнут свою революцию».

Таким образом, чтобы приступить к контрмерам, следовало дождаться, когда коммунисты «начнут свою революцию». Однако время шло, революция не начиналась, приближались выборы. И пожар, как подарок небес, произошел как раз за неделю до выборов. Доктор Геббельс сумел из этого события извлечь немалую выгоду.

22 февраля, за пять дней до пожара, Геринг подписал декрет о преобразовании СА во вспомогательные силы полиции. Без этих вспомогательных сил массовые аресты в ночь и на следующий день после пожара не удалось бы осуществить. Списки лиц, подлежащих аресту, были составлены заранее, и аресты требовали большой численности участников операции.

Еще один факт: пожар произошел в самый разгар предвыборной кампании. Гитлер, по своему обыкновению, принял в ней широкомасштабное участие. Его график выступлений, разработанный Геббельсом и 10 февраля переданный членам партии для ознакомления, был очень загружен. На каждый день у него было назначено выступление на собрании, ему нельзя было терять ни минуты из столь драгоценного времени. Однако удивительное дело – на 25, 26 и 27 февраля в его графике не назначено ни одного выступления, а 10 февраля все были оповещены о том, что 27 февраля фюрер нигде не будет выступать. Странное совпадение: как раз вечером этого дня рейхстаг и загорелся.

Что касается самого пожара: полицейские, первыми прибывшие на место пожара всего несколько минут спустя после его обнаружения, примерно в 21.15, были просто шокированы многочисленными очагами возгорания – от шестидесяти до шестидесяти пяти, разбросанными по всему зданию. Большинство из них, без сомнения, были произведены с помощью легковоспламеняющихся веществ; особенно столб огня, возносившийся до потолка в большом зале заседаний.

Консервативный еженедельник «Ринг», издававшийся Генрихом фон Глейхеном, членом «Геррен-клуба», в своем мартовском выпуске опубликовал статью, оканчивающуюся такими вопросами: «Как это все возможно? Неужели мы действительно являемся нацией слепых баранов? Где искать авторов преступления, так уверенных в том, что они делают?.. Может быть, эти люди из высших немецких или международных кругов?»

После выхода этой статьи «Ринг» был запрещен, но подобные вопросы возникали у всех.

Геринг и Геббельс провозглашали на всех волнах, что поджог мог быть организован только коммунистами. На следующий день после пожара гестапо и крипо (криминальная полиция) устроили обыск в доме имени Карла Либкнехта, который служил штаб-квартирой коммунистической партии. Несмотря на то что это здание уже обыскивали много раз, занимавшие его коммунисты покинули свой штаб месяц назад, и дом охранялся полицией, тем не менее там снова нашли «многокилограммовые», как сказал доктор Геббельс, папки документов. Их содержание свидетельствовало о наличии плана насильственного захвата власти коммунистами. А сигналом к началу красного террора должен был послужить пожар рейхстага. На всех углах рассказывалось о подробностях этого плана, который не удался лишь благодаря мерам, предпринятым нацистами-патриотами. Однако тексты, уличающие коммунистов, так и не появились в печати, несмотря на многочисленные просьбы иностранной прессы, ни одна страница не фигурировала в ходе судебного разбирательства по поводу поджога рейхстага.

Чем же занималась полиция, расследовавшая обстоятельства преступления? В ее распоряжении были все протоколы обследования места происшествия, у нее в руках был один из поджигателей, пойманный на месте преступления. Но больше не поймали никого, кроме Торглера и троих болгар. А Дильс лично «руководил» расследованием вместе с Артуром Небе, ветераном уголовной полиции, автором солидного учебника по криминалистике. Их расследование топталось на месте или уводило в самые неожиданные места.

Между тем в странных слухах назывались удивлявшие всех фамилии, и их отголоски не могли не добраться до ушей гестапо.

Некий доктор Белл, имевший много друзей в рядах Национал-социалистической рабочей партии Германии, рассказывал любопытные вещи о ван дер Люббе. Так, он утверждал, что ван дер Люббе имел широкие связи со штурмовиками, а он сам знает истину о происхождении пожара. 3 или 4 марта в национальном клубе на Фридрихштрассе он рассказал о том, что ему было известно, одному из своих друзей из популистской партии. Тот, в восторге от полученной информации, написал многим своим товарищам письма, делясь откровениями доктора Белла. Одно из таких писем попало в гестапо. Доктор Белл тут же обнаружил за собой слежку, жутко испугался и решил искать убежище по ту сторону австрийской границы в Куфштейне, мирном маленьком городке. 3 апреля, когда он уже начал отходить от своих страхов, его прикончили штурмовики, специально прибывшие для этого из Мюнхена.