Совок 5 (СИ) - Агарев Вадим - Страница 48

В растерянности я присел рядом. Будить и выпроваживать из тепла на улицу это, без сомненья, несчастное существо мне было жалко. Оставлять её спящую у стены, мне тоже представлялось негуманным. Повернётся во сне и запросто съерашится на пол. Нести в постель совсем не вариант. Сколько блох и грязи на ней, даже думать не хочется. Да и понять она может неправильно такой мой маневр. Испугается и заблажит еще, чего доброго. И ведь ничего ей не объяснишь, нипочем не поверит она в мои добрые побуждения. Ишь, как давеча в угол шарахнулась! Н-да...

Что ж, старина де Сент был прав, порой приходится испытывать некоторые неудобства из-за тех кого накормил и обогрел. Так и не решив, как поступить, я устроился напротив через стол и принялся чистить лук, морковь и картошку. В морозилке давно уже завалялся кусок заиндевевшего мяса и я решил приготовить нормальной человеческой еды. Ну и присмотреть за спящей беспризорницей заодно. Кстати, времена нынче не лихие и до девяностых еще далековато. Тогда откуда этот вопиющий социальный нарыв? Никак не должно быть об эту пору беспризорников в стране победившего социализма.

Стараясь не шуметь, я провозился больше часа. Но, как ни берёгся, спящую царевну-дворняжку побеспокоил. Открыв глаза, она сначала встрепенулась и зашуганно заозиралась. Потом память ей, судя по проходящему испугу, что-то напомнила. Девчонка огляделась и с интересом принюхалась к доносящимся от плиты запахам.

— Скоро готово будет! — заверил я её, — Только у меня просьба к тебе..

— А можно я помоюсь? — покраснев, перебила меня малолетняя бродяжка.

Именно об этом я и хотел попросить её, но хорошо, что не успел. Девчонка еще не окончательно опустилась и определённо стесняется своей бомжеватости.

— Пошли! — опять повёл я её в ванную. — Погоди пока раздеваться, я полотенце тебе принесу! — оставил я замарашку и снова пошел в комнату Паны. Выбрал там один из халатов и большое полотенце.

— Держи! Если хочешь, постирайся. Вот таз, вот порошок!

— А можно я ванну наберу? — намытыми щеками девчонка краснела теперь гораздо ярче.

— Можно! — я заткнул пробкой сливное отверстие и пустил воду, — Смотри не усни в воде! — выйдя в коридор, я услышал щелчок шпингалета.

Хмыкнув на этот оскорбительный пассаж сопливой ссыкухи, пошел на кухню заправлять доходящее варево специями.

За окном смеркалось. Похоже, сегодня придется оставить сопливку с ночевкой. И еще надо будет расспросить её, что у неё не так. Если девка тырит еду у граждан и не моется длительное время, значит, не всё у неё ладно.

Супец получился знатный и от его запаха у меня давно уже начался процесс слюноотделения. Однако садиться за стол в одиночку в текущей ситуации было бы неправильно.

То, что вышло замотанным в халат из ванной комнаты, сразу же напомнило мне тех самых кур. Которые, стройными синими трупиками, ровными рядами лежали на лотках в гастрономе.

Девчонка синей не была. Напротив, она была распаренной и розовой. Но своей худобой она могла посоперничать с теми синими птицами. Счастьем и благополучием, она, по всему судя, с теми курами сильно не отличалась.

— С лёгким паром! — поприветствовал я отмытое и отчаянно трусящее существо, — Садись, я суп сварил. Ты чего дохлая-то такая?

Её ноги, торчащие из-под халата, натурально напоминали ноги тех самых кур. Что советской торговлей были оценены в девяносто шесть копеек.

— Я не дохлая! — возмутилась отроковица, — Сам ты дохлый! — с присущей всему женскому сословию безупречной логикой, возразила она мне.

— Тоже верно! — не стал я спорить, — Тогда давай, поедим!

Я начал наполнять тарелки, а ершистая недоросль так и осталась стоять на пороге кухни. По громкому сглатыванию слюны было понятно, что настырная девка не против моей кулинарной инициативы. Но и свой бродяжный форс она тоже хотела соблюсти.

— Ты зря кобенишься, я для тебя второй раз разогревать не буду! — нарезая хлеб, пуганул я строптивицу, — Меня, кстати, Сергеем зовут! — девчонка кивнула, но промолчала, — К тебе-то как можно обращаться?

— Лиза! — поперхнувшись простуженным горлом, представилась она.

— Садись за стол Лизавета! — повторил я приглашение, — Ужинать будем.

Хлебали мы супчик молча. Новопредставленная мне Елизавета поглощала мой шулюм уже без прежнего остервенения, но всё же интенсивно.

— Ты же в мокром на улицу идти сейчас не собираешься? — начал я издалека, — Ляжешь в дальней комнате, там, кстати, защелка на двери есть, — добавил я, увидев, как напряглась моя обуза.

Лиза замерла, не донеся ложку до рта на мгновенье, а потом снова засёрбала. Похоже, она и сама уже приняла такое решение. Девчонке не хотелось в сумеречный апрель. Видимо, эта Лиза кто угодно, но только не дура.

Приём пищи был прерван дверным звонком. Кого это принесло? Я никого сегодня с визитом не ожидал.

— Продолжай! — успокаивающе бросил я только-только начавшей успокаиваться девчонке и пошел встречать того или тех, кто хуже татар.

— Тебе ведь есть, наверное, нечего? — перед дверью на площадке стояла Лидия Андреевна, — Я сготовила вот, — Лида с трудом держала в руках две разноцветные тряпочные котомки.

— Проходи! — я посторонился, пропуская добровольную баландёршу-начальницу в коридор. — Давай свои сидора! — подхватил я сумки из рук Зуевой, которые и впрямь оказались не лёгкими.

Дождавшись, когда она разуется и разденется, я повел ее на кухню. И только сейчас понял, как не вовремя в этом доме появилась Лизавета. Ей бы завтра меня нахлобучить.. Н-да...

— А кто это?! — глядя на мою съежившуюся нахлебницу, замерла начальница, едва войдя на кухню, — Корнеев, это кто?!! — от бескрайнего волнения она вдруг перешла на официальный тон и стала обращаться ко мне по фамилии.

Лиза, с намотанным на голову полотенцем и голыми ногами, которые она пыталась укрыть по максимуму, действительно смотрелась для Зуевой двусмысленно.

— Ну, а сама-то ты как думаешь? — попытался я выиграть хоть несколько секунд для осмысления хотя бы относительно правдоподобной версии.

Выдавать Лидии Андреевне ту, которая объективно соответствует реальности, я поостерегся. Ибо не всегда чистая правда выглядит истиной.

— Ты уже совсем всякий стыд потерял, Корнеев? — лицо Лидии Андреевны пошло пятнами, — Мало тебе взрослых баб, ты уже на детей кидаться начал? А ну пошла отсюда вон, мерзавка! — начала подступать она к бедной Лизе, агрессивно сжимая кулаки, — Ишь, расселась тут, шалава сопливая! — такой я Зуеву еще никогда не видел.

Лизавета попыталась отодвинуться, но оказавшись в углу, сделать этого никак не могла. В глазах её, как и совсем еще недавно был дикий ужас. Мне кажется, я впервые разозлился на свою начальницу по-настоящему.

— А ну, заткнулась, дура! — рявкнул я на Зуеву.

Как только не обзывали меня в прошлой и в этой жизни, но в педофилии обвинили впервые и это потрясло моё сознание, — Ты чего мелешь, овца безумная? Ты сама-то себя слышишь?! Это племянница моя! Лиза из Урюпинска, — уже нимало не сомневаясь в правильности своей версии, попёр я на озверевшее руководство.

Теперь уже Елизавета выпучила на меня глаза. Размером, никак не меньше зуевских. А та после моей отповеди закрыла в смятении рот ладонью и покраснела ярче варёного рака.

— Ой, господи! — отмерла через минуту общего скорбного молчания Лидия Андреевна, — Чего же я тут наговорила! И правда, ведь дура! Ты прости меня, деточка, пожалуйста!

Лида приблизилась к находящейся в ступоре девчонке и, присев на корточки взяла её за руку, — Что-то у меня в голове помутилось! И ты, Серёжа, прости! — повернулась в мою сторону она и посмотрела на меня снизу вверх виноватыми глазами.

— День сегодня какой-то сумасшедший! — начала слезливо оправдываться Зуева. — Сначала этот Агарков, потом Данилин с Дергачевым. И ведь всё из-за тебя, Корнеев!

Окончательно нас примирила совместная разгрузка лидиной поклажи. Сегодня через мадам Зуеву бог послал нам с Лизаветой всякого и многого. В двухлитровой банке под капроновой крышкой еще теплился фирменный лидин борщ. В двух объёмных судках были котлеты и депрессионная, пахнущая молоком, и сливочным маслом, картошка. Беляши и пирожки тоже присутствовали и в немалом количестве. Всю эту нежданную роскошь дополняла вторая двухлитровая склянка с компотом. Когда всё это Лидия Андреевна успела сотворить, я не понимал и терялся в догадках.