Смерть на холме Монте-Марио - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/30
• Следующая

Террачини приказал пригласить в номер Олега Торчинского. Дронго, не высказавший своего мнения, сел в углу, ожидая развития этой драмы. Хеккет, предвкушая удовольствие от удачной «охоты», счастливо повизгивал. Комиссар был сосредоточен и мрачен.

Торчинский вошел в комнату и кивнул комиссару, снова без приглашения взял стул и сел у стола. У него был по-прежнему самоуверенный вид. Террачини, не спрашивая его разрешения, включил диктофон и положил его рядом с собой.

– Господин Торчинский, – начал комиссар, – у нас появились основания полагать, что вы были не совсем искренни, давая нам показания несколько часов назад.

– Какие основания? – мрачно поинтересовался Торчинский. – Или вы полагаете, что я не только задушил свою бывшую знакомую, но и убил ее мужа? Вам не кажется, что это несколько нелогично. Или мне нужно было убивать мужа, чтобы встречаться с женой. Или свою бывшую любовницу, если вам так хочется ее называть, чтобы избавиться от этой женщины. Но зачем тогда мне убивать ее мужа?

– Очень логично, – кивнул комиссар. Он дымил прямо в лицо Торчинскому, даже не спрашивая разрешения. Очевидно, Торчинский понял, что обстоятельства изменились и поэтому нервничал.

– На этот вопрос я хотел бы получить ответ от вас, – продолжал комиссар.

– От меня? – Торчинский улыбнулся. Потом оглядел собравшихся. – Я – известный в Европе тенор. Неужели вы думаете, что я мог совершить два таких грязных убийства? Сначала задушить женщину, а потом отравить ее мужа. Я бы скорее столкнул его с балкона, чем додумался бы до такого способа убийства. И потом, виски пили все и никто не умер. Может, у него внезапно остановилось сердце? Вам нужно еще проверить, отчего умер Марк Лабунский.

– Внезапная остановка сердца? – повторил комиссар. – Нет, все было не так. У него была отравлена сигара, которую он курил.

– Сигара? – удивился Торчинский. – Каким образом? Впрочем, тогда все понятно. Но в любом случае я его отравить не мог. Я даже не курю сигареты. И не выношу дыма, – с явным вызовом сказал он.

Но комиссара уже нельзя было смутить.

– Сеньор Торчинский, – ровным голосом произнес он, – я полагаю, что могу предъявить вам обвинение как минимум в убийстве Марка Лабунского, мужа вашей знакомой.

– Вы с ума сошли! – разозлился Торчинский.

Комиссар поднялся, подошел к столу, где под салфеткой лежал шприц, найденный в номере Торчинского.

– Вы отравили сигары, введя в них цианистый калий, – сказал комиссар, – самый распространенный яд в мире.

– У вас дикая фантазия, комиссар...

– Мы нашли шприц в вашем номере, сеньор Торчинский.

Комиссар эффектным движением снял салфетку и показал шприц. Торчинский вздрогнул. Он взглянул на лежавшие предметы, потом – на комиссара.

– Это дурная шутка, – пробормотал он.

– Это не шутка, – возразил комиссар, – мы нашли шприц в шкафу. У вас в номере. И я бы очень хотел, чтобы вы объяснили, каким образом он попал к вам, сеньор Торчинский.

– Вы... мы... вы... мне... – Торчинский был явно ошеломлен. Затем он поднес обе руки к лицу, пытаясь успокоиться.

– Признавайтесь, Торчинский, – негромко предложил Хеккет, – вы проиграли свою игру. Имейте мужество сознаться.

– Что? – крикнул Торчинский. – Я проиграл? Это я должен сознаваться? – он громко расхохотался. – Что вы такое говорите? Это я убил Марка и Катю? Это я их убил?

Он снова расхохотался.

– Успокойтесь, – сказал комиссар, – постарайтесь успокоиться и отвечать на мои вопросы.

– Успокоиться? – Торчинский вскочил со стула. – Вы хотите убедить меня, что нашли в моем номере эту гадость? Я даже не знаю, как им пользоваться. Проверьте отпечатки пальцев. Впрочем, что я говорю. Это не мой шприц, мне его подбросили.

– Успокойтесь, – снова повторил комиссар.

– Дайте мне его, я сейчас посмотрю.

Торчинский хотел взять шприц, но комиссар схватил его за руку.

– Не нужно дотрагиваться, – попросил он.

Торчинский попытался его толкнуть, но комиссар держал его руку достаточно крепко.

– Пустите! – крикнул Торчинский. – Вы хотите меня скомпрометировать? – и он снова начал смеяться. У него была истерика.

– Артист, – поморщился Хеккет.

– Паоло! – крикнул Террачини.

В комнату вбежал Паоло и помог комиссару посадить Торчинского на диван. Тот продолжал смеяться. На глазах у него появились слезы.

– Врача, – приказал комиссар, – срочно врача.

– Он симулирует, – подозрительно заметил Хеккет, обращаясь к Дронго. Но тот молча поднялся и вышел из номера, понимая, что его присутствие здесь будет лишним.

В соседнем номере все еще находились семьи Жураевых и Соренко. Обозов методично опустошал запасы мини-бара, но маленькие бутылочки в соседнем номере не могли его успокоить, а обе большие бутылки виски эксперты забрали с собой.

– Вот вы и пришли, – сказал Обозов, увидев Дронго, – мучаете теперь Олега.

– Он остался с комиссаром, – кивнул Дронго. – Извините меня, Клавдия, можно вас на минуту. Я хотел бы с вами поговорить.

– Опять эти разговоры, – поморщилась Соренко, – когда они кончатся. Мало того, что нас терзают эти полицейские, еще и вы, как репей, привязались. Не буду я с вами разговаривать. Не о чем нам говорить.

– Верно, – вступился ее муж, – тоже мне следователь нашелся. Тебя вместе с нами обыскивали. Значит, тоже подозревают. И не нужно строить из себя такого специалиста, все равно ты ничего не найдешь.

Очевидно, некоторые из бутылочек в мини-баре попали не только к Обозову. Супруги Соренко были несколько не в духе.

– Обращайтесь ко мне на «вы», пожалуйста, – попросил Дронго, – и не нужно так хамить. Это некрасиво.

– Кто ты такой? – рассердилась Клавдия, – пристаешь к нам, душу бередишь. А я, между прочим, сестру потеряла. Сестру любимую, – всхлипнула она.

– Я помню, – сказал Дронго, – вы собирались с ней поговорить, чтобы она дала вам очередную отсрочку по вашему долгу. Вы ведь платили только проценты, а сам долг возвращать не собирались.

– Ты кто такой? – икнул Леонид Соренко. – Ты еще будешь нас шантажировать? Откуда ты про долг знаешь?

– Я уже просил, чтобы вы называли меня на «вы». А про долг я слышал в ресторане, когда вы громко беседовали в ожидании семьи Жураевых. И даже услышал, как вы сказали, что с удовольствием придушили бы эту гадину, сестру вашей жены.

Елена Жураева испуганно ахнула. Соренко побагровел, начал краснеть. Он поднялся со своего места и сделал шаг к Дронго.

– Ты еще нас подслушивал. Да я тебя...

Он поднял руку. Дронго был выше него ростом и шире в плечах. И, конечно, был лучше физически подготовлен. Но драться с полупьяным родственником погибших не входило в его планы. Он отступил на шаг.

– Не нужно, – попросил Дронго, – сядьте и успокойтесь.

– Врежь ему, Леня! – взвизгнула супруга Соренко. – Пусть знает, как честным людям такие слова говорить. Нехай не брешет!

– Я тебя! – снова поднял руку Соренко.

– Я же просил вас обращаться по-другому, – улыбнулся Дронго.

Он перехватил руку Соренко и, вывернув ее, толкнул его на пол. Соренко рухнул как подкошенный и заревел от боли.

– Убили, убили! – запричитала Клавдия, бросаясь к мужу. – Убили мужа моего!

В номер вбежал Паоло. Увидев лежащего на ковре Леонида Соренко, он бросился к нему.

– Вы ранены? – спросил Паоло по-итальянски. Он не знал другого языка.

– Уйди, басурманин, – простонал Леонид.

– Он просто споткнулся, – сказал по-итальянски Дронго, – очевидно, они слишком много выпили. Не беспокойтесь, Паоло, ничего страшного не произошло.

Паоло взглянул на остальных, пожал плечами и вышел из номера.

– Ах ты, убийца! – закричала Клавдия, когда итальянец вышел. – Мужа моего убить хочешь?

– С ними бесполезно разговаривать, – мрачно заметил Обозов. – А ты тоже хороша, Клавдия. Значит, брала деньги у Кати? Сколько раз я тебя предупреждал, чтобы ты не лезла с подобными вопросами к сестре! Сколько раз она тебе долги прощала!

• Предыдущая
• 24/30
• Следующая