Царь нигилистов 3 (СИ) - Волховский Олег - Страница 37

Саша закрепил лист на пюпитре, взял перо и начал писать:

«Бесценный папа́!»

Содрал лист, скомкал и выбросил в несостоявшуюся парашу. Обращение казалось слишком вычурным и лицемерным в сложившейся ситуации.

И он начал сначала:

«Любезный папа́!»

Еще не легче! «Любезный» — это к равному или низшему по званию. Это аптекарю Илье Андреевичу можно написать «любезный».

И в ведро отправился второй лист.

«Всемилостивейший ГОСУДАРЬ!» — написал Саша.

Мало того, что слишком официально, так еще означает: «Ты мне, конечно, государь, а я тебе подданный, но больше не сын после такого».

Ну, нет! Саша совсем не это хотел сказать. И в урну полетел третий лист.

И тут Саша понял, что бумага кончится раньше, чем эпитеты. Ладно, будем подбирать варианты на одном листе. Все равно придется переписывать. Хотя Саша терпеть не мог что-либо переносить с черновика на чистовик.

«Государь», — написал он на четвертом листе. Простенько и со вкусом. Не так официозно, как в предыдущем варианте, в официальной переписке вообще недопустимо, хотя привкус отчуждения остается. Герцен так пишет: «Государь». Ага! Так пишет Герцен.

Ладно, пока так. Сначала надо написать текст письма, а потом уже думать, какое обращение подойдет к тексту.

Если не знаешь, что писать, пиши, что думаешь. Ибо потом можно отредактировать.

«Сложившаяся ситуация для меня крайне неприятна, горька и досадна. И дело не в том месте, где мне приказано быть. Я не собираюсь строить из себя стойкого оловянного солдатика и делать вид, что это меня никак не трогает. Трогает, огорчает, мучает.

Но не это главное.

Самое печальное не тюрьма, не жесткая постель и скудная еда. Учитывая место и его назначение, жаловаться тут не на что. Все более чем прилично.

Самое печальное, что все мои усилия, направленные на благо и страны, и династии воспринимаются как несогласие и бунт. Страшна не моя несуществующая вина и не твоя несправедливость. Страшно непонимание между нами.

Для меня есть вещи принципиальные, и есть — не очень.

Я мечтаю о том, чтобы народ наш расправил плечи, выпрямился, поднял голову, стал самостоятельнее, инициативнее и смелее. Чтобы он научился думать. И это совсем не революционные мечты. Напротив, такой народ труднее будет обмануть мошенникам, зовущим его к топору ради некоего идеального общества.

Мне кажется, что мои песни для этого, они помогают подняться. Однако, если они воспринимаются как нечто ужасное, я готов их больше не петь.

То же касается моих литературных занятий с Никсой. Могу обещать, что не буду больше пересказывать ему запрещенные шедевры. Это нужно было для избавления его от розовых очков и выработки адекватного взгляда на «любезных подданных». Для различения реальных деревень от потемкинских. Ну, и просто потому, что шедевры. Но да Бог с ним! Мой брат и так достаточно твердо стоит двумя ногами на земле. Иногда прочнее меня.

Переписка с Герценом. Для меня это во многом развлечение, так что могу от этого отказаться. Хотя мне кажется, что для нас полезно иметь связи на той стороне. Ибо могут пригодиться. Вот он уже прислал мне Маркса. Но это была моя инициатива. Как я понимаю, автор «Наемного труда и капитала» пока молод и не столь авторитетен в революционном движении.

Я бы вообще попросил Герцена сделать обзор современного состояния демократической и социалистической мысли. Сделает, не сомневаюсь. Он, по-моему, претендует на роль одного из моих учителей.

Моя позиция здесь неизменна. Я считал и считаю, что открытое обсуждение и научный анализ много эффективнее в борьбе с лжетеориями, чем запреты.

У его «Колокола» еще есть ценный капитал: наработанная аудитория определенного толка. И если мы захотим что-то донести до этой аудитории, можно воспользоваться готовой площадкой. Тем более, что Герцен, как мы видели, печатает статьи, с которыми он не вполне согласен.

Конституция… Я прошу у тебя, папа́, позволения завершить проект. Неважно, где. Могу и здесь. Перо и бумага есть, свечи мне дали.

Но это важно, поскольку стабилизирует ситуацию и выпустит пар. Только мы можем не успеть. Крайний срок, думаю, год 70-й. Потом господа революционеры нам этого уже не дадут.

Обещаю, папа́, что ты будешь первым моим читателем.

Кроме революционных настроений и веры в социалистическую утопию, нас ждёт еще одна опасность — это рост национализма.

Я не только европейские конституции прочитал, я посмотрел все, что есть по истории Царства Польского и Великого княжества Финляндского. Мне надо было понять, почему там такая разная ситуация.

Финский сейм реально собирается, его реально слушают и решения учитывают. Финскую культуру не давят, университеты не закрывают, религию не трогают, на финском языке ведут делопроизводство. И мы видим спокойную страну, которая ни разу не бунтовала. Единственное, что мне кажется неправильным — это отсутствие единого экономического пространства с Россией. Ну, зачем надо, чтобы финны делали специальный паспорт для въезда на территорию метрополии? Зачем нужны таможенные барьеры? Главное преимущество империи — это большая родная страна, в которой нет внутренних границ, общий рынок, единая валюта, свободная торговля и свобода передвижения без всяких виз по всей территории. Так было в Риме. Почему мы это не заимствуем?

Царство Польское. Здесь ситуация прямо противоположна и совсем не радостна. Начиналось все неплохо: в 1815 года Александр Павлович дал конституцию. Пока конституция действовала все было спокойно. Но уже в 1820-м император зачем-то начал конфликтовать с сеймом. Я честно не понимаю, почему. Ни один спорный вопрос не показался мне принципиальным. Здесь прежде всего надо понять, зачем они нам нужны. Если в качестве буфера с Западом, источника рекрутов, ресурсов и налоговых поступлений, то какая нам разница, есть ли у них суд присяжных.

И зачем мы им нужны. Вассальная клятва — это двухсторонний договор. Если мы забираем у них независимость, должны что-то дать взамен. Например, преимущества империи вроде общего рынка, защиты от внешних врагов, свободного обмена знаниями и идеями, инвестиции, наконец. А если сюзерен их в грош не ставит, закрывает университеты, грозится сравнять с землей столицу, преследует местных лидеров мнений, уничтожает язык — на что им такой сюзерен?

Нельзя сравнивать холодных спокойных финнов и поляков с их гонором и воспоминаниями о Великой Польше? Я не очень верю в национальный характер. Но, даже если так. Поляки горды, зато финны упрямы: одно другого стоит. И учитывать это надо. Зачем наносить дополнительные раны их драгоценному польскому гонору, если можно без этого обойтись? Вот и рвануло при дедушке. Боюсь, что не последний раз. Там столько дров наломано, что я не уверен, можно ли вообще исправить ситуацию. Там Россия четверть века сидит на штыках. Думаю, что в течение 5-10 ближайших лет будет новый мятеж.

Вопреки тому, что говорил Талейран, на штыках можно долго сидеть. Но стоит ли? Это же трата ресурсов: каждое подавление протестов обходится как маленькая война. И что возьмешь с мятежного региона: собираемость налогов плохая, рекруты ненадежны (а их и не берут), промышленность в упадке, и население нас ненавидит всеми фибрами души и только и повторяет про себя, как молитву: «Не забудем, не простим!»

Что делать?

Собирать сейм опасно, они могут сразу отложиться. Возвращать конституцию 1815 года — тоже, по той же причине. Если только освободить крестьян. Тогда у нас появится социальная база в борьбе против мятежной шляхты. Но тоже опасно, как всякая экономическая перестройка. Может вызвать падение жизненного уровня и недовольство населения.

Но этого мы и в России не минуем.

Чего нельзя делать точно — так это русификацию. Это контрпродуктивно. Пусть себе изучают родной язык, издают на нем литературу, гордятся родной историей и с тоской вспоминают магдебургское право.

Будет им право лучше магдебургского. Судебная реформа все равно нужна.