Царь нигилистов 3 (СИ) - Волховский Олег - Страница 29

Саша с беспокойством посмотрел на Никсу. Он тоже с непокрытой головой. А как же!

На Дворцовой набережной справа и слева от них выстроились полки армии, гвардии и флота. Увидев государя, встретили его громовым «ура!»

А прямо напротив Иорданского подъезда на льду Невы была выстроена временная деревянная церковь с зеленой крышей, усыпанной звездами. Скорее беседка, ибо без стен, только колонны и романские арки.

С набережной к ней вела покрытая ковром лестница.

Здесь, под сенью часовни во льду была вырублена прорубь в виде креста. Помещение было так мало, что под крышей уместилась только царская семья, митрополит и высшее духовенство. Остальной народ толпился на набережной и вокруг на льду.

И народу было столько, что удивительно, что лед не проломился.

Священник трижды опустил в воду крест. И грянули пушки Петропавловской крепости, а за ними — ружейный салют. Один залп сменял другой. Птицы взмыли со стен и кружили в небе.

— Сколько всего будет залпов? — спросил Саша Никсу.

— Сто один, — ответил брат.

Митрополит окропил святой водой из проруби расставленные вокруг гвардейские знамена и всех присутствующих.

Саша опасался, что придется лезть в прорубь в мороз, но обошлось.

Начался парад. Мимо императора церемониальным маршем проходили войска.

Только после парада семья смогла вернуться в свои покои.

И тогда народ ломанулся под сень.

Из окна дворца не было видно, что там происходит.

Только люди выходили оттуда с бутылками, ведрами и целыми бочонками с водой.

— Они действительно ныряют в прорубь? — поинтересовался Саша. — Она еще не замерзла? По-моему, еще при нас покушалась покрыться тонким ледком.

— Ныряют, не сомневайся, — сказал брат. — Еще как ныряют.

— Слушай, я хочу посмотреть на это действо, мне интересно.

— Надеюсь, сам туда не полезешь?

— О, нет!

— Чуть позже, — пообещал не участвовавший в шествии, но вернувшийся на службу Рихтер, — когда народ немного разойдется.

Когда они вышли из непарадного «Детского» подъезда Зимнего, на западе уже горел закат, окрашивая оранжевым и розовым снег на Невском льду и бросая на лед длинные синие тени от колонн «иордани» и копошащегося под ней народа.

Они подошли ближе, и то, что Саша увидел под сенью, повергло его в глубокий шок.

То, что мужики бросаются в прорубь в одних нижних рубахах, а то и нагишом, прикрыв руками причинной место, для Саши неожиданностью не было. То, что женщины всех сословий делают тоже самое, только в рубашках, в общем, тоже.

Но то были дамы, не отличавшиеся стыдливостью, ибо мокрое белье прилипало к телу и только подчеркивало все формы, а эпоха, знаете ли викторианская. Так что наиболее скромные прыгали в прорубь вообще во всем, что на них было, разве что сняв шубу, а иногда и не сняв.

Мужская половина купальщиков со смехом помогала им выбраться обратно.

При этом никаких раздевалок прорубь не предусматривала.

Рихтер взглянул на Сашу и понял все неправильно.

— Может быть, вам не стоило сюда спускаться, Александр Александрович, — задумчиво проговорил гувернер.

— Я не на то смотрю, Оттон Борисович, — сказал Саша. — Никса, они что так домой и пойдут? В мокрой одежде?

— А как еще? — спросил брат.

— Им обычно недалеко, — успокоил Рихтер.

— Да хоть рядом! — возмутился Саша. — Мороз же! Это гарантированная пневмония.

— Пневмо… что? — переспросил Никса.

— Болезнь лёгких, — перевел Рихтер, учивший греческий в Пажеском корпусе.

— Воспаленье лёгких, — уточнил Саша.

— Понимаешь, вчера девушки гадали, — объяснил Никса, — а это грех. Смыть же надо.

— Ты в это веришь?

— Я — нет, а они — да. Баженов говорит, что это языческий обычай, который вообще к христианству отношения не имеет. Что грехи смывает не ледяная вода из проруби, даже освященная, а искреннее раскаяние.

— Да? Пусть напишет. Мне больно смотреть на это коллективное самоубийство.

Но купающиеся в тулупах мещанки были еще не самым страшным. Потому что одна из купальщиц притащила с собой грудного ребенка, раздела и тоже погрузила в прорубь.

Саша сделал шаг вперед.

— Стой! — приказал Никса.

Саша оглянулся.

— Они считают, что это спасет от болезней на весь следующий год, — более мягко добавил брат.

— Мало ли, что они считают! — возразил Саша. — Да уж! Спасет от болезней!

Мещанка с ребенком оказалась не одинока. Ее примеру последовали еще две женщины, погрузив в прорубь своих младенцев. А за ними плюхнулась в воду во всей одежде девочка лет пяти.

И Саша сделал еще один шаг вперед.

Никса шагнул за ним и положил ему руку на плечо.

— Не отнимай у толпы ее игрушки, — посоветовал он.

Это были еще не самые опасные «игрушки» толпы. Потому что один из мужиков лег на лед, зачерпнул в ладони невскую воду и стал жадно пить. Его примеру последовали еще несколько человек, в том числе женщины и та маленькая девочка в мокрой одежде.

— Они что спятили? — поинтересовался Саша. — Самый центр города. В Неву идут все стоки. Это же просто суп из бактерий!

Остальная публика, воспользовавшись затишьем и успокоением волнения в «иордани», в которой временно никто не плескался, стала наполнять водой ёмкости всех форм и размеров: от кринок и кувшинов до деревянных ведер и бурдюков.

— Они тоже будут это пить? — спросил Саша.

— Окроплять дом, — уточнил Никса, — ну, и пить, конечно.

— Слушай, это надо остановить! — воскликнул Саша.

Никса обнял его за плечи.

— Саша, ты знаешь историю архиепископа Амвросия? — спросил он.

— Может быть, по-моему, Амвросиев было много.

— Не слышал о Чумном бунте?

— Слышал, конечно.

— Я имею в виду архиепископа Московского Амвросия Зертис-Каменского.

— Не помню. Напомни.

— Дело было при прапрабабушке, когда в Москву пришла чума. Говорят, что в день умирало по тысяче человек, люди падали мертвыми прямо на улицах или трупы выбрасывали из домов, и их не успевали убирать.

— Иногда хоронили в садах, на огородах или в погребах, — добавил Рихтер.

— Еще при Петре Великом над Варварскими воротами Китай-города был помещен список Боголюбской иконы Божией Матери, — продолжил Никса. — Во время эпидемии в народе распространился слух, что икона исцелила многих людей во Владимире. Так что перед Варварскими воротами начали собираться толпы людей, икона была снята, перед ней совершались молебны, и каждый желающий мог приложиться к ней.

— Во время чумы? — переспросил Саша.

— Да, именно, — кивнул Никса.

— И куда смотрела собеседница Вольтера Екатерина Алексеевна?

— Государыня была в Петербурге, — вступился Рихтер.

— А назначенный ею архиепископ Амвросий — в Москве, — продолжил Никса. — Он с Вольтером не переписывался, но прекрасно понимал опасность и приказал убрать икону, прекратить молебны, а короб с пожертвованиями — опечатать. Толпа не позволила унести икону и решила, что архиепископ присвоил деньги. Ударили в колокол на Набатной башне. С криком «Грабят Богородицу!» вооруженные топорами, дубинами, камнями и кольями мятежники бросились сначала в Кремль, в резиденцию архиепископа в Чудовом монастыре. Амвросия там не нашли, но монастырь разграбили. Настигли его в Донском монастыре, где он и был убит. После этого бунтовщики начали громить карантинные заставы, чумные больницы и дома знати. Пришлось применить силу, чтобы подавить бунт.

— Считаешь, что меня тоже разорвут на куски эти милые люди? — спросил Саша.

И кивнул в сторону веселых горожан над ледяной прорубью.

— Вполне могут, — сказал Никса. — Поэтому я тебя туда не пущу.

— Сколько человек погибло при подавлении восстания? — спросил Саша.

— Около ста, — сказал Рихтер, — более трехсот было арестовано, и четверо казнены. Те, кто принимал участие в убийстве архиепископа.

— Думаю, что спасли больше, — сказал Саша.