Царь нигилистов 3 (СИ) - Волховский Олег - Страница 16

Но текст не шел, слова казались глупыми и неуместными, и он ограничился короткой запиской:

«Ваше Императорское Высочество, Александр Александрович!

Мне предписано государем оставить университет и покинуть Москву. Безусловно, я не должен был публиковать результаты, недостаточно проверенные и обоснованные. Простите, это моя вина.

Ваш Николай Склифосовский».

Он дошел до почты, еще закрытой по причине раннего утра, и опустил письмо в темно-зеленый почтовый ящик у дверей.

Вернулся, зарядил пистолет и встал к окну. Оно выходило на немощеную улицу, которую развезло по осени. Только сейчас чуть подморозило коричневую грязь.

Там было холодно и пусто.

Он поднял пистолет и приставил его к виску.

_______________________________________________________________________________

Любезные мои, бесценные читатели!

С седьмой главы начинается платная часть. Подписка: 99 рублей.

Последняя глава третьего тома выйдет во вторник 14.03.23 в 2:15 ночи (или немного позже).

После этого цена на книгу будет повышена (для тех, кто ещё не купил).

Если вы не в России, можно кидать награды и оплачивать книги через PayPal: [email protected]

Или на карту Каспи-банка: 4400430246088634

Если вы оплатили книгу через PayPal, пишите в личку — я вам вышлю промокод, и вы получите доступ по промокоду.

Если вы ждете проду «Царя», ее все нет, и вы не являетесь упёртым антилибералом, вам также может понравиться другой мой роман «Список обреченных», который из киберпанка стремительно превращается в альтернативную историю: https://author.today/reader/111262

Если вдруг «Список» вы тоже уже прочитали, еще можно вот сюда заглянуть: https://bookriver.ru/author/oleg-volkhovskii

Ваш преданный автор,

Олег Волховский.

Ночью Саша не спал. Это он за полвека отрастил воловью шкуру, и ему можно хоть матом отзывы писать. А они — его медицинская команда — дети двадцатилетние!

Склифосовский казался покрепче и выглядел взрослее, чем однокурсники его Анюты, там в будущем. Все-таки Николай Васильевич из приюта и судьба его не баловала. Но кто его знает, какая там тонкая душевная организация!

Было около шести утра, когда Саша выстроил план действий и разбудил Гогеля.

— Григорий Федорович, я дико извиняюсь, но мне срочно нужен телеграф.

Гувернер встретился с ним взглядом и даже ничего не спросил.

— Здесь телеграфная станция в нижнем этаже, — сказал Гогель. — Пойдемте!

— А они сейчас работают? — засомневался Саша.

— Это дворцовая станция, — кивнул гувернер. — Там круглосуточный караул.

Они спустились вниз, унтер-офицер посмотрел на великого князя и генерала и пропустил без вопросов.

Саша сочинил две коротких телеграммы и сдал телеграфисту.

Тот прочитал, посмотрел с некоторым недоумением, но кивнул и сел к аппарату.

Склифосовского отвлекли звуки из соседней комнаты, где располагалась лаборатория и стояла клетка с морскими свинками. Накануне вечером он практически забыл про них, не до того было.

Он положил пистолет на подоконник и зашел в лабораторию.

Одна из свинок забилась в угол, тяжело дышала и кашляла. Капустные листы, петрушка и кусочки морковки на подстилке казались нетронутыми, зато была выпита вся вода. Существо подняло на хозяина бусинки черных глаз и посмотрело совершенно осмысленно и умоляюще.

Николай Васильевич потрогал розовый носик несчастной. Он был горячим и сухим.

Еще два золотистых с белым зверька, которым прививали туберкулез, выглядели лучше, но тоже не такими бодрыми, как обычно. И только свинки в отдельной клетке, которым Александр Александрович приказал ничего не вводить хрюкали и лопали сено. Контрольная группа.

А вводили трем первым гной из язв больных золотухой.

У Николая Васильевича захватило дух. Если животное умрет, и у него будут найдены гранулемы, значит будет доказана не только заразность чахотки, но и тот факт, что золотуха — все лишь форма туберкулеза.

Он взял журнал наблюдений до того довольно скучный и начал описывать состояние больной.

Его отвлек стук в дверь.

За порогом стоял почтальон и вид имел подобострастный.

— Господин Склифосовский? — спросил он.

Николай Васильевич кивнул.

— Вам телеграмма, Ваше Благородие! — с придыханием провозгласил визитер. — Из Петербурга. Из Зимнего дворца!

«Мы правы! Мы правы! Мы правы! — гласила телеграмма. — Это они ослы! Я знаю это совершенно точно. Возьмите себя в руки и держитесь! Извините, что молчал. От меня скрывали. Ничего не предпринимайте без совета со мной. Ваш Саша».

— Я тоже знаю, — проговорил Склифосовский.

— Отправитель ваш денег не считает, — заметил почтальон.

— Он великий князь, — улыбнулся Николай Васильевич. — Его Императорское Высочество Александр Александрович.

Почтальон вытянулся по стойке смирно.

— Это он для вас «Саша» подписывается?

— Не думаю, что только для меня. Для него все это — ничто.

Только приказа государя телеграмма его сына никак не отменяла.

Почтальон уехал, Склифосовский проводил глазами его бричку, чуть не увязшую в грязи под окном. Вышел из дома, спустился к Малой Бронной и взял извозчика.

Коротко приказал:

— В Кремль!

— Григорий Федорович, теперь в Петергоф, — сказал Саша, разобравшись с телеграммами.

— В Петергоф? Но у вас завтрак, а потом уроки!

— Завтрак? — усмехнулся Саша. — Тут не до завтрака.

Аргумент про занятия был более значим. Саша терпеть не мог, когда кто-то договаривался о встрече, а потом и не приходил, и не предупреждал. Крайняя невоспитанность!

Эх! Телеграм бы, Вотсап или Вайбер на худой конец! Написать, извиниться и отменить уроки.

— У меня сегодня много Грота, Соболевский и Шау, — сказал Саша. — Можно им телеграфировать?

— Еще Сивербрик, — заметил Гогель.

— Я на него успею, — пообещал Саша.

— Нехорошо прогуливать уроки! — возразил Григорий Федорович.

— Нехорошо бросать своих людей в трудной ситуации, — сказал Саша. — Кстати, если они могут на меня рассчитывать, значит и вы можете на меня рассчитывать.

Гувернер колебался.

— Вариантов, собственно два, — сказал Саша. — Либо я беру извозчика и еду один, и вы меня не удержите, либо мы телеграфируем преподавателям и едем вместе.

— Адреса наверху, — вздохнул Гогель, — в моей записной книжке.

В комнаты подниматься не пришлось, послали лакея.

И Саша сочинил еще три телеграммы с извинениями.

— Все! — заключил он. — Теперь в Петергоф.

У двери лаборатории его, как и в прошлый раз встретил Андреев.

Явно смутился и отвел взгляд.

От эскулапа явственно пахло спиртным.

В комнате обнаружился Заварыкин, выглядевший еще более смущенным.

На столе стояла недопитая бутылка водки, тарелки с остатками еды и большое фарфоровое блюдо с парой кусков черного хлеба.

— Понятно, — вздохнул Саша, покосившись на бутылку. — Хлеб уберите!

Молодые люди послушались, а Саша вытряхнул с блюда крошки с мусорное ведро.

Печка в комнате была, но с маленькой затворкой и не растоплена.

Саша взял спички с табуретки рядом с ней и бросил коробок на стол. Вынул из-за пазухи полный набор критических статей и сложил на тарелку.

Подумал не полить ли водкой для растопки, но вовремя вспомнил, что в ней 60% воды.

Смял карикатуры, водрузил поверх статей и поджег.

Бумага вспыхнула, оранжевое пламя отразилось в стекле бутылки, по карикатурам поползла тень с мерцающей алой границей, газеты почернели и свернулись.

— Значит так, — сказал он. — Правы мы, идиоты — они. Это раз. Данное аутодафе не значит, что я когда-нибудь буду жечь «Колокол» с «Современником». Это два. Пьянство на рабочем месте на первый раз прощаю, хотя пить с горя — последнее дело. Вот, когда они утрутся — тогда выпьем. Это три.