Круги на воде (СИ) - Зимина Татьяна - Страница 22

- Молчать! - рявкнул сержант Щербак.

- И правда, заткнись, кадет, - стараясь смягчить грубость батюшки, добавил Алекс.

- Но...

- Зло нельзя персонифицировать, - пояснил шеф, чуть повысив голос. - Нельзя называть, нельзя даже позволять себе ДУМАТЬ о нём, как о чём-то живом, вещественном.

- Ну-да, ну да... - понятливо покивал я. - Чёрный неназываемый пластилин...

- Зло переиначивает всё, чего ни коснётся, - тихо добавил отец Онуфрий. Попытался оттереть рукавом рясы закопчённый крест, но плюнул, и повесил на грудь, как есть. - Был лесной дедушка - стал леший...

- Были леснянки-дриады, стали навки, - подхватил Алекс.

Я вспомнил чёрные глаза в пушистых ресницах... Моргнул, потряс головой.

- Был безобидный геккон - стал василиск?

- Очень может быть, - согласился Алекс. - К тому же, у страха глаза велики...

Шрам от когтя василиска начинался под волосами и заканчивался где-то возле крестца. Не думаю, что его можно объяснить только страхом.

Стояли мы возле нашего терема. Пожар давно потушили, люди разбежались по домам - проверить, не тлеет ли где крыша или сено в овине. Только мать Васятки всё ещё бродила по пепелищу - ветер доносил её причитания.

Алекс пригласил батюшку к нам, восстановить силы после импровизированного ритуала экзорцизма, а заодно и благословить господский дом - давно собирался, да всё руки не доходили.

Сейчас это имело особую актуальность: в свете разбушевавшегося лиха охранительная молитва - это всё равно, что высокий железный забор.

А слово отца Онуфрия, как мы сами только что убедились, было покрепче иного забора...

- Звезда моя! - привычно заорал Алекс в горницу. - Спускайся, гости у нас.

А в ответ - тишина. И нехорошее предчувствие.

- Антигона?.. - я взбежал на второй этаж, заглянул в свою спальню, в девичью светёлку - пусто. Выйдя на балкончик, оглядел озеро - словно надеялся увидеть невысокую крепенькую фигурку, идущую по воде, аки посуху...

Впрочем на пристани кто-то сидел. Да вот же она! Сидит, свесив босые ноги к самой воде, удерживая высоко над головой бамбуковую удочку и преспокойно наблюдая за поплавком. На голове Антигоны была огромная соломенная шляпа. Ну конечно, у неё же кожа белая, как молоко... Обгореть - раз плюнуть.

Бормоча на ходу: - нашла время рыбку ловить, когда все на ушах стоят... - я через три ступеньки рванул вниз, перемахнул порог, и пока Алекс меня не заметил, устремился к мосткам.

- Вот ты где! - сдёрнув с головы девчонки шляпу, я онемел.

Это была не Антигона.

Собственно, это вообще была не девчонка, а белобрысый пацан лет десяти. С коричневой от загара кожей, облупленным носом и смеющимися, синими, как вода в озере, глазами.

- Чего-то ищете, дяденька стригой? - немного насмешливо спросил мальчишка.

- Э... Девчонку ищу. Которая с нами приехала. Ты её не видал?

- Рыжую такую? Конопушки по всей коже... В зелёном платье и сандалетах на босу ногу?

Я кивнул. А сам так и чувствовал, что он сейчас скажет: - Нет, не видал я вашей девчонки...

- Она в лес пошла, Васятку искать.

Мне пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем слова пацана дошли до мозга.

Но как только дошли, я как укушенный кинулся в терем, вопя во все лёгкие:

- Алекс! Шеф!..

Споткнулся о порог, с грохотом растянулся, чувствуя кровь во рту - это я прикусил язык - вскочил и вылетел на парадное крыльцо.

- Антигона, - выдохнул я в лицо Алексу, который, заслышав мои вопли, устремился в горницу... - В лес пошла, пропавшего пацана искать.

Ни когда отец Онуфрий "благословлял" крестом одержимых сельчан, ни когда мы тушили пожар, никто и словом не обмолвился о девчонке.

Слава Богу, Алекс быстро сообразил, что к чему. Бегом устремился он к опушке леса, туда, где ещё дымились отдельные стволы, где всё было черно от пепла и удушливо пахло гарью.

- Откуда ты узнал, что она в лес пошла? - спросил на бегу батюшка-сержант.

- Да пацан на сходнях, рыбу ловил...

Я махнул в направлении причала, но там уже никого не было.

В лесу было темно, душно и жарко. Пепел взметался лёгкими облачками при каждом шаге. Алекс и батюшка обернули лица чистыми платками, я же подумал, что нежити это ни к чему. Через десять минут пожалел. Пепел забивался в нос, чесался в горле, оседал жирной плёнкой на языке... Платка у меня не было. Пришлось снять рубашку и обмотать лицо ею, оставив только глаза.

- Сколько деревьев погибло, - пробормотал я, пробираясь меж чёрных стволов.

- Лес восстановится, - отец Онуфрий колупнул ногтем чёрную чешуйку коры - под ней обнаружилась живая белёсая древесина. - Лиственница - это такой зверь! В любом пожаре устоит. Только иголки сбрасывает, так они по новой отрастают... На будущий год и следа от гари не останется.

- Ты что-нибудь чувствуешь, кадет? - спросил Алекс.

Он нарезал круги, как бешеный спаниэль, и уже задыхался. Повязка перед ртом была чёрной.

- Только гарь, - я потянул носом и чихнул. - Надо было Гришку брать.

- Собачий нос нам тут не помощник, - отмахнулся шеф. - Ты другим свои чутьём прислушайся. Поищи: есть тут кто живой?

- Тогда я подальше отойду, - подумав, предупредил я. - А вы на месте стойте, не двигайтесь.

И я пошел. Не выбирая направления, бездумно ставя ноги туда, где видел ровное место. Когда биение сердец Алекса и отца Онуфрия стало походить на далёкое тиканье часов, остановился и прислушался.

Закрыл глаза, распахнул руки, поднял лицо к далёкому небу и принялся поворачиваться на месте, изображая стрелку компаса.

Постепенно я отключил все чувства: перестал ощущать запах гари, мягкое тепло солнечных лучей на коже, хруст горелых шишек под подошвами ног... Хорошо бы, я был один. Я до сих пор слышал дыхание шефа, сердитое и настороженное дыхание батюшки-сержанта, сдвоенное биение их сердец...

Но вот к этим сдвоенным ударам примешался третий. Он стучал ровно, гулко, но слишком тихо. Видать, далеко... Не открывая глаз, я пошел на звук.

В голове билась мысль: это не она. Это кто-то другой. Медведь, лось, может быть, рысь... Но в глубине души я понимал, что всё зверьё давно разбежалось, и никого живого здесь вообще не может быть.