Там, за горизонтом - Сапегин Александр Павлович - Страница 8

– Да, да, да… Не надо больше…

– Вот и ладненько, а ты не доводи меня до греха, я и не буду. Слушай меня, Коля, и всё будет хорошо. Держись позади. Скоро мы выйдем на улицу, там солнышко, понятно? – как маленькому, говорил Михаил.

– Понятно, хорошо, я за тобой пойду.

– Шевелись! – рыкнул Михаил, делая шаг в первый зал.

– Что это?

Совершенно забыв о своих фобиях, Николай в три прыжка выскочил вперёд, протягивая руку к странному светло-неоновому свету, который заливал вход в пещеру и небольшой пятачок первого зала. Создавалось впечатление, будто какой-то придурок не от здорового ума вплотную подогнал машину ко входу в пещеру и врубил фары с ксеноновыми лампами.

– Не знаю. Придуривается кто-то, – зло отмахнулся Михаил, сжимая кулаки.

Свет быстро померк, словно безбашенный водитель сдал назад, освободив вход, или его заставили это сделать. Вполне вероятно, так оно и было на самом деле. Головы обоих мужчин посетила мысль, что повылазило на свет божий разных моральных уродов. А если бы этот больной на голову гад въехал в опорные балки, поддерживающие повреждённый экскаватором свод на входе? Всё, туши свет и бросай гранату. Около трёх десятков заживо замурованных человек обеспечено. Остаются вопросы: как быстро их откопают и как скоро они околеют от холода? Воды в подземельях в достатке, а вот с едой и дровами конкретная проблема. Батарейки и аккумуляторы в фонарях сядут за несколько часов, хотя в данном случае на освещении можно оставить один-два фонарика, при жёсткой экономии общей массы приборов хватит продержаться несколько суток, если не недель, только вопрос с отоплением остаётся открытым. Единственный способ согреться – это воспользоваться опытом антарктических пингвинов, когда птицы сбиваются в плотную толпу. – Гляди, кто-то тряпки разбросал, – вновь был первым Николай, направив луч фонаря на горку одежды, лежащую на пятачке, который несколько секунд назад освещали фары автомобиля. – И вроде подвывает кто-то, слышишь?

– Стой, – механически, будто маленького ребёнка, Михаил задвинул Николая за спину.

– Стою, ты чего, не бей меня! – заерепенился мужчина. – Я, я не пойду дальше.

Михаил же, как заколдованный, смотрел на женский зимний утеплённый костюм и не мог отделаться от мысли, что он знает, чья это одежда.

– Там фонарь и ещё тряпки! – Отошедший от нервической дрожи заспинный глазастик высмотрел вторую кучку тряпья и резко отпрыгнул назад. – Ой, она шевелится!

– Где?

– Белый валун у арки. Стой, ты куда? – едва не взвизгнул Николай в спину Михаилу, рванувшему к валуну.

Если с утеплённым костюмом Михаил ещё сомневался, то шмотки Натальи опознал с первого взгляда. Не разбирая дороги, он через несколько мгновений упал на колени у тоненько подвывающей, сжавшейся в комочек женщины.

– Наташа! Что за…

Жена испуганной ланью отпрянула от прикосновения, испуганными и бешеными искрами сверкнули глаза в луче фонаря Михаила.

– А-а-а! – пароходной сиреной взвыла супруга.

От резкого порыва ветра, заглянувшего в кишку пещеры, мумия в модных шмотках Кати Фурцевой осыпалась прахом. Только копна волос не пожелала становиться серым прахом, веером рассыпавшись под спортивной шапочкой с помпончиком.

– Боярин! – от страха Топоруков вспомнил школьное прозвище друга.

Чувствуя стальные обручи, сдавившие грудь, Михаил дрожащими руками прижал Наталью к себе.

– Тише, милая. Всё, всё закончилось, я здесь. Видишь, это я, посмотри на меня, солнышко! – Обхватив пальцами подбородок женщины, он силой повернул её лицом к себе.

Крик резко прекратился, будто в лёгкие Натальи перестали подавать воздух, из её глаз медленно исчезало безумие. Осторожно, будто фарфоровую, поставив жену на ноги, Михаил повёл её к главному проходу пещеры. – А это Топор, узнаёшь?

– М-миша? Коля? – шумно сглотнув, повела глазами Наталья, тут её взгляд наткнулся на кучу одежды в десяти метрах от отнорка, куда она забилась ранее.

Пискнув раненой птицей, внешне хрупкая женщина с внезапно проснувшейся неженской силой оттолкнула Михаила и в несколько больших скачков подбежала к тому, что осталось от подруги, где вновь запричитала профессиональной корейской плакальщицей. В этот раз Михаил не стал останавливать жену, он по опыту знал, что просто бесполезно её трогать, пока она не выплачется. Присев на корточки рядом, он подобрал с земли золотое обручальное кольцо, слетевшее с рассыпавшейся в прах руки мумии. Окружающий мир перестал существовать, мгновенно сжавшись до маленькой точки.

– Как же так, Катя, как же так?! – китайским болванчиком раскачивалась из стороны в сторону Наталья.

В то, что произошло непоправимое, Михаил поверил сразу. Интуиция, обливающаяся кровью душа, если хотите, твердили, что шуткой здесь не пахнет. Слишком жестокий розыгрыш для местных реалий, да и не подходил никто на роль шутников. Только ощутив боль утраты понимаешь, что все семейные неурядицы, и невысказанные претензии, и обиды – это мелочь, недостойная внимания. – Боярин, ты чего? – Николай непонимающе попинывал костюм Кати Фурцевой. – Что за хрень, Боярин? – Заткнись! – шикнул Михаил.

С трудом взяв себя в руки, Бояров напряжённо смотрел в сторону светлого абриса входа, нехорошая мысль-догадка овладела им. Через силу разлепив губы, он прохрипел:

– Топор, проверь мобилу, связь есть?

– Есть три «палки», плавает. Две «палки», одна, опять три.

– Набери Мамая или кого-нибудь, кто у мангалов остался.

– Что?

– Что слышал, набирай! – уже догадываясь об ответе, грубо, не принимая возможных возражений, надавил Михаил.

Отвернувшись, он, по-прежнему сидя на коленях, аккуратно сгребал руками то, что осталось от Екатерины: нетронутая одежда и жирный пепел.

– Не отвечает… Что происходит?

– В городе кого-нибудь вызвони, скорую, полицию, сам потыкайся в телефоне.

Результатом всех потуг были безответные гудки или механические голоса автоответчиков, твердивших о важности звонка.

– Где-нибудь на западе есть родня или знакомые?

– В Самаре и Воронеже, – названия городов были произнесены с заметной дрожью в голосе.

– Набирай, не бойся разбудить, если я прав, им уже пофиг.

И вновь безответные гудки в ответ.

– Боярин, мать твою, ты мне можешь сказать, что происходит? – сорвался на крик Николай.

От громогласного ора задрожали каменные своды и, забыв об истерике и причитаниях, подскочила перепуганная Наталья.

– Песец. Большой Песец происходит. – Чувствуя, как его разрывает на мелкие кусочки от внезапно нахлынувшей неизвестно к кому ненависти и ярости, Михаилу безумно захотелось сорваться и наорать на Николая, выплеснув весь гнев, что копился внутри. До этого толстокожего тормоза только-только стало доходить, что произошло нечто по-настоящему непоправимое. Усилием воли задавив гнев и уняв дрожь, Михаил прижал к груди голову Натальи. – Господи, что я Катькиному мужу скажу?

Втянув носом тонкий и такой родной запах женских духов, Михаил аккуратно отстранился от жены, с недоверчивым выражением на лице понюхал измазанные пеплом ладони. Странным в ситуации было то, что пепел не пах. То есть никак. Совсем. Или это просто игры обоняния и выверты психики, как ответ на ударную порцию шока всего организма? Замерев, Михаил некоторое время не шевелился, после чего решительно вскочил на ноги и бросил за спину, хлёстко, будто выстрелил:

– Ждите здесь. Головой за Наташку отвечаешь, понял?

– Но, я…

– Миша, не ходи, – попыталась его остановить жена.

– Жди здесь, – мягко высвободившись из женских рук, хрипло каркнул Михаил, шагая наружу.

Кто-то же должен идти, правильно? Понимание, что за спиной остались жена и дети, которым грозит вдовство и сиротство, если отец повторит страшную и незавидную участь Екатерины, не могло стать препятствием на пути добровольного разведчика. Не Жопорука же, право слово, в разведку посылать. Этот заяц от разрыва сердца в пятке на выходе из пещеры коньки отбросит. Не стоит брать лишний грех на душу. Да уж, иронично ощерившись, Михаил оглянулся на бьющий в спину подрагивающий луч фонаря Николая, сдохнуть от голода в холодной пещере – участь куда лучше, чем мгновенно превратиться в горстку пепла. Если опасность снаружи не миновала, все так и так умрут, только ещё живые окажутся обречены завидовать мёртвым, поэтому решение прошвырнуться по бывшему карьеру не имело альтернатив. Или-или, третьего не дано.