Ранний старт (СИ) - "Генрих" - Страница 20

— А, это баб Сима Шаповалова? Ты, значит, внук ей? — Продавщица задумывается.

— Двоюродный. Мой папа ей племянник.

— А, понятно, — кивает брунетка, — а то я думаю, откуда внук, у неё ж детей не было. Ты там это, поосторожнее. Давай, выйду, шугану их…

Отслеживаю взгляд. Ага, мои приключения ждут меня за широким окном.

— Не, не, не надо! — Пугаюсь я. — Вдруг, правда, убегут?

Продавщица неуверенно хихикает, а я показываю врагу известный жест, бью ребром ладони по согнутой руке. Враги от удивления перестают корчить рожи. Двигаю на выход. Что делать, уже знаю. Наглеть и беспредельничать. Это жутко весело. Эта шпана думает, что сейчас запугает меня и вдоволь поглумится. И когда такие ухари встречают даже не сопротивление, а мощную встречную агрессию… о, какое наслаждение доставляют их ошарашенные лица. Наверное, такая же морда у льва, когда он вдруг получает мощный удар копытами в харю от жертвенной зебры.

Непреодолимое удивление это первый этап. На втором — подкрадывающееся чувство бессилия и беспомощности. Они вдруг поймут, что ничего сделать не могут, а урон терпят серьёзный. На последнем этапе будут одного моего вида шугаться, как ягнята волков.

На первом же шаге из двери резкая и громкая команда:

— Эй, вы, а ну, быстро сюда!

С первой секунду ставлю их в тупик. Это же они, они должны были скомандовать «Эй, шкет, ходи сюда!» или вот это брутальное «Сюда иди!». И что делать? Подойти означает подчиниться моей бесцеремонной команде. Не подходить? Справедливо решу, что обоссались, и они будут знать, что я так решу. Не догадаются — прямо скажу. Опять же намеренно не использую оскорблений. Оскорбление это повод, возможность ответить репрессивно, не теряя лица. Пока не использую.

— Не понял! У вас не только глаза, но и уши песком забиты?! — Зина бы оценила. Но чу! Благодарные зрители есть. Продавщица стоит в дверях, — не вижу, но чувствую, с отвисшей челюстью, — и следит за событиями. Полагаю, не столько из соображений гуманизма, — как бы маленького не побили, — а чистого любопытства. Продолжаю давить на троицу взглядом прокурора, а то и выше, строгого учителя начальных классов.

Троица находит выход, продвигается наискосок, мимо меня и дальше.

— Ты, — тычу пальцем в брунета, одного из крупных, — кто такой?

Тот не отвечает, зыркает многообещащим взглядом.

— Криворучко это Антон, — закладывает парнишку продавщица, — а это братья Самойкины… не помню, как зовут. Их там много.

— Смотри у меня, Криворучко. Если чо, станешь Хромоножкой, — не стесняюсь декларировать свои намерения этому Кривоножке.

Злые и обескураженные парни сваливают. Сощуриваю глаза. А ведь тактически правильно делают. Они двигают в сторону оврага, отрезают мне путь домой. И это хорошо.

— Вить, — беспокоится продавщица, — давай я тебя провожу…

А вот это плохо.

— Не, не, — отчаянно машу головой, — вы их испугаете, и они убегут.

Двигаю за обиженной шпаной. Может, меня и отлупят, но до чего же весело! Знаю точно, никогда их так круто не опускали.

Пытаюсь сдержаться, но ухмылка сама растягивает губы. Тактически грамотные ребята перехватывают меня перед оврагом. С дороги на неё тропа уходит, и мы сейчас и далеко и вне поля зрения вероятных наблюдателей от магазина. А дорога пустая, ходят тут редко. Какая-то бабка со стороны Выселок проковыляла, — парни тут же изображают скучающий вид, — в сторону магазина. Всё. Высший оператор нажал на кнопку «Пауза». Чую всем сердцем, нам никто не помешает. Немножко страшно, но это даже хорошо. Шустрее буду.

Тропу ограничивает трава нарастающей по мере удаления высоты. Постепенно и неровно она переходит в кусты и небольшие деревья. Короче, места нам хватит. Бросаю холщовый мешок в траву. Растягиваю пальцы, выкручиваю кисти и локти. Готовлюсь.

— Ну, чо? С кого начать? Давай с тебя, для разминки, — тычу пальцем в младшего Самойкина. Это он меня пытался атаковать в магазине. Он самый мелкий, хоть старше и крупнее меня. Нечто среднее между братьями Ерохиными. Местные братья — рыжие под маскировкой. Цвет выгоревших волос белёсый, типа они блондины. Но густые веснушки выдают в них то племя, которому ещё царь Пётр I специальным указом запретил свидетельство в суде, «ибо Бог шельму метит».

Парни переглядываются. Опять я их опередил. С самого начала наверняка сами так планировали. Натравить самого мелкого, поддержать морально. После победного завершения могли расщедриться на пару пинков и затрещин. И зло, в моём лице, было бы примерно наказано. Очень желательно, чтобы я хныкал, размазывая кровавые сопли по битой роже. Мечты, мечты… а может и привычная радость.

— Ну чо? Сам начнёшь, иль тебе выписать для бодрости? — Вопрошаю младшего Самойкина, рискнувшего выступить застрельщиком. Мне надо, чтобы он начал. Драка не шахматы, атакующий первым рискует больше. А у моего визави и без того преимущество в росте, весе и силе. Если что, быстро дам оплеуху и отскочу…

А нет, враг бросается. Решение приходит через долю секунды. Подшаг левой назад, правой полный шаг в сторону и…

Схватка заканчивается в несколько секунд. Самойкин бросается на меня, расставив кулаки, как рога. Не будь он таким идиотом, — хотя чего я жду от малолетки? — встретил бы его коленом в живот или грудину. Но тогда сам попал бы лицом в один из «рогов». Нет уж, лучше так, сбоку носком в нижнюю часть грудины. Держи, боец!

Еле сохраняю равновесие, выдёргивая ногу из-под согнувшего и упавшего на колени «бойца». Дальше просто, широким размахом сцепленными руками бью по затылку. Самойкин клюёт носом в траву и затихает. А я кубарем качусь по траве.

Встаю ужасно злой. Почти по-настоящему. Нет, на меня не напали. Закон «двое дерутся, третий не лезь» блюдут. Пока. Меня просто отшвыривают от павшего воина в сторону. И кто этот смертник? Старший Самойкин?

— Я не понял! Следующим хочешь быть? — Дёргаю его за рукав. Тот занимается с трудом оживающим братом. Никак он не может восстановить дыхание. Правильный удар в правильное место творит чудеса.

— Отвали!

— Не отвалю! Ты меня толкнул! — Не «отваливаю», внимательно смотрю. Вот он набирает воздух для ответа… пора! Резко бью его в ту самую точку, солнечное сплетение. Третья пуговица сверху, если на парне рубашка. И плевать, что он на голову выше.

Секрет в том, чтобы поймать противника на вдохе. Поэтому, когда самому грозит такой удар, надо резко выдыхать. Будет больно, но дыхание сохранится. Болевой шок заставляет вдохнуть, а некуда, лёгкие уже заняты. Видимо, как-то нарушается работа дыхательных центров в мозгу. Точно не знаю, но мне и не надо, мне практического результата хватит.

И результат передо мной. Старший Самойкин судорожно и бесполезно хватает ртом воздух. Тэк-с, время терять нельзя! Бью со всего маха левой в глаз, правой по скуле. Выбираю удобную позицию, чтобы засыпать его ударами. Он закрывается руками, а меня опять уносит в сторону от мощного удара в корпус. Да что ж такое?!

— Вот с-сука… — кое-как встаю, потирая бок. Больно. Кажется, индеец Кривая Рука меня ногой отбросил, каратист хренов.

Двигаю корпусом, проверяя ущерб. Меня снова сшибают с ног. Криворучко тупо сваливает меня на траву, пока я не успел прийти в себя, и подминает вниз. Хреновая позиция, когда на тебе сидят сверху. Хреновая, но не безнадёжная.

— Попался, щ-щегол? — Шипит в лицо и растягивает мне руки в стороны.

Зря ты так близко лицо держишь, ой, зря. Со всего маху бью лбом ему по губам. Мои руки тут же освобождаются. А потом и весь я, после чувствительных ударов этому индейцу по рёбрам.

Встать не успеваю. Бам-м-м! — Отдаётся в голове и вспышкой слева. Младший Самойкин ожил, реваншист проклятый, и осыпает меня ударами. Сцепившись двумя бешеными котами, катаемся по траве. У-у-х! Хорошо-то как!

Кто-то крепко ухватывает меня за воротник. Вот глять, ещё кто-то ожил. Хорошо, что я наверху. Наношу резкий удар назад, но попадаю куда-то не туда. Там где должна быть вражья голова, какой-то столб. Второй захват в районе штанов, меня приподнимает над Самойкиным. О, удача! Успеваю пнуть его ногой в морду. Меня относит ещё выше и в сторону.