Стремнина - Бубеннов Михаил Семенович - Страница 58

Не отвечая, Арсений медленно пошел с брандвахты. Он был очень доволен, что так легко, по совету Кисляева, отделался от плавлавки, и у него немного отлегло от сердца. За вечер весь закупленный спирт будет выпит, конечно, но на этом пьянка и закончится. Гужовки, страшной гужовки не будет.

V

К вечеру на Буйной стало шумно. На брандвахте и земснаряде раздавались переливчатые звуки гармоней, стукоток перепляса, развеселые песни…

На заходе солнца к берегу как-то незаметно приблизился идущий вверх по реке глиссер геологической экспедиции. Он слегка вылез на отмель, и с него осторожно спустился Борис Белявский. Первой его увидела повариха Варенька. Увидела, да сразу-то даже и не признала в нем того странного моториста, какой, позабыв о мужской гордости, так настойчиво, на смех людям, гонялся за обыкновенной девчонкой, не бог весь какой красавицей.

Борис Белявский был даже форсистее, чем в первый день своего появления на Буйной. Все на нем с иголочки, все модно, элегантно. Что и говорить, вкус у Белявского был отменный. Он напоминал, скорее всего, залетного туриста, а то и молодого поэта, какие в нынешнее время в поисках тем и героев забираются в любую глушь. Он шел, слегка оберегая ушибленную ногу, с высоко поднятой головой. Его львиная грива была заново обработана в парикмахерской — на зависть всем, кто живет в тайге безвылазно. Распрощался он и со своей бородкой, похожей на цветок репья-татарника.

— Батюшки мои, да ведь это ты, Боренька? — дождавшись Белявского у трапа, заговорила повариха. — Какой же ты форсистый! Какой баский! Тебя и не узнать. Гляжу, гляжу да все думаю: кто такой пожаловал? Как нога-то?

— Ходит, — ответил Белявский приветливо.

Сегодня немногие приходили в столовую, ужин растащили по каютам, и Варенька радешенька была зазвать к себе Белявского. Тот охотно принял приглашение: ему как раз и хотелось-то поговорить сейчас с бесхитростной поварихой. Садясь за стол, он заметил:

— А весело тут у вас!

Вареньке тоже досталась бутылка спирта, она берегла ее, конечно, для Мерцалова, но тот, к удивлению поварихи, пил нынче весьма сдержанно, да и своим друзьям не давал большой воли. И Варенька по своей природной доброте решила угостить Белявского.

— Вот и тебе! — сказала она, радуясь тому, что может угодить красивому парню. — Пей! А то что же получается? Все гуляют, а ты так?

— Спасибо, Варенька, — ласково поблагодарил ее Белявский. — Только я не буду.

Варенька так и опешила:

— Пошто же? Неужто излечился заодно?

— Да нет, так отшибло.

— Начисто? Вот чудеса-то!

Ужинал Белявский неторопливо, неохотно, растягивая время, не решаясь сразу же приступать к расспросам.

Он посвежел от безделья и хороших харчей. Но еще более изменилось выражение его лица. Никакой жестокости в очертаниях губ — одна мягкость, за какой неизменно таится улыбка. Никакой иконописной скорбности во взгляде — смотрел он с надеждой и вдумчиво.

— Будто подменили тебя в больнице-то, — не переставая удивляться, отметила Варенька.

— Может, и подменили… — стараясь угодить поварихе, покорно согласился Белявский и начал издалека: — А у вас как дела?

— Все рвали, — ответила Варенька.

— Обманка здесь?

— С неделю как в отъезде.

— А когда будет, не знаешь?

— Сказывают, завтра.

И только после этого, смотря прямо в глаза Вареньке, он спросил:

— Ну, а как тут Геля?

Варенька хорошо понимала, о чем спрашивает Белявский, но ответила уклончиво:

— Все мешки шьет.

— Где она сейчас?

— А не видать ее что-то нынче. И ужинать не приходила. Я сейчас в прорабскую наведалась — и там ее нету, и никто не знает, где она…

— Новость. — Белявский призадумался. — А мне ее надо, Варенька. Не поищешь?

— Что ты, где ее искать?

— Да ведь здесь же она где-то!

— Здесь, да от пьяных, видать, спряталась.

Минуту спустя Белявский попросил уже жалобно:

— Поищи!

— А зря ты, Боренька, гоняешься за нею, — заговорила Варенька, решив наконец-то изложить свои взгляды откровенно. — Не любит она тебя. Совсем не любит.

— Полюбит.

— Да ведь, сказывают, свадьба у них скоро.

Белявский посмеялся на это спокойно, незлобиво:

— Никакой свадьбы не будет, Варенька.

— Как не будет? Да они, надо быть, уже семейно живут!

— Не болтай. Не поверю.

Вареньку поразило, что даже ее откровенные слова о Геле не взвинтили Белявского. Его и в самом деле будто подменили в больнице. В нем определенно угасла та взрывчатость, какая была, пожалуй, самой приметной чертой его характера. И вроде даже утихла его ревность… Перемены в Белявском, по мнению Вареньки, были и противоестественны, и весьма загадочны.

— И чудной же ты, — подивилась она опять.

— Был чудной.

Дверь в столовую открылась, и Борис Белявский, не успев обернуться, по шагам догадался, что вошел Игорь Мерцалов.

— Боррря, дррруг!

Радость Мерцалова была совершенно искренней: никого он не хотел так видеть в этот вечер, как непутевого моториста.

— Вот встреча так встреча! — гремел Мерцалов, подсаживаясь к Белявскому и хлопая его по плечу; несомненно, он лишь слегка захмелел, но зачем-то старался показать себя пьяным. — Ну, как ты? Ходишь? Бродишь? Порррядочек!

Увидев бутылку спирта, из стеснения не убранную Варенькой, он сграбастал ее и опрокинул над стаканом.

— С приездом!

— Я не могу, — предупредил Белявский.

— Да брось ты!

— Ни капли.

— Да что произошло?

— Сам не знаю… — И Белявский, желая побыстрее отделаться от Мерцалова, начал врать: — Должно быть, в больнице подпоили какой-то гадостью. Подсунули вместо лекарства. Они так делают. И вот приносят одному парню водки, а мы рядом лежим. Он и угости меня стопкой. Не поверишь, так выворачивало — свету белого не видел. С кровью.

— Вот отчего ты чудной, — горестно заключила Варенька, безоговорочно поверив в рассказ Белявского. — А я гляжу, гляжу…

— Ну и гады! — выругался Мерцалов. — Гляди, что делают с людьми! Уррродуют!

Он и не думал верить рассказу Белявского. «Воздерживается, — понял он. — Стало быть, надо…» И сразу же отчего-то поостыл и задумался. Отодвигая стакан, предложил:

— Пойдем к нам, посидим. Ребята тебя давно ждут. Неужто с этих пор дрыхнуть будешь?

— Не могу, Игорь, не могу, — спокойно, но твердо отказался Белявский. — Отдохнуть надо.

Очень хотелось Мерцалову обругать Белявского, как бывало, но он сдержался из последних сил.

— Ладно, — сказал он, поднимаясь, и, как бы между прочим, добавил: — Я еще зайду к тебе.

Вечером сиверко погнал бесконечные вереницы темных туч, да так низко над землей, что до них, казалось, можно было достать веслом. А вскоре начал хлестать холодный, порывистый дождь. Около часа он сердито, рывками отдраивал палубу и крышу брандвахты, потом после небольшой передышки зарядил монотонно, нудно, и невольно думалось, что зарядил он не на одну ночь, даже не на неделю, а скорее всего — на всю осень.

Для Белявского как нельзя кстати случился этот дождь. Его ровный, мягко усыпляющий шум помогал окончательно устояться в душе тому необычному настрою, какой появился в ней недавно.

Встреча с Гелей в больничном парке взбудоражила его возможностью наладить отношения с нею заново и заставила переворошить всю свою жизнь. И то, что произошло с ним давным-давно, оказалось в определенной взаимосвязи с тем, что случилось теперь. Прошлое как бы получало наконец-то счастливое продолжение.

Он жил с бабушкой в небольшой комнатушке, в деревянном доме. Спали они на одной широкой кровати. Хорошо, приятно было засыпать под боком у ласковой бабушки, слушая ее сказки.

Мама жила одна за перегородкой, в большой комнате, заставленной по стенам разной мебелью, да еще с круглым столом в центре, под сосульчатой люстрой. Появлялась она в доме всегда вечером, крупная, румяная, шумная, пахнущая духами. Едва она заходила в свою комнату, там что-нибудь падало, трещало, звякало, звенело…