Стремнина - Бубеннов Михаил Семенович - Страница 52

Геля то и дело выглядывала в оконце. Она поджидала Морошку с большим нетерпением и волнением. Не открывшись ему сразу же после возвращения из Железнова, она все еще продолжала молчать. И не только потому, что ей нелегко было собраться с духом. Просто ей трудно было выбрать время для разговора. Арсений вставал чуть свет и возвращался в прорабскую ночью. Весь день он был на реке, всегда с людьми, а под вечер отправлялся в деревню — делать катамаран. Лишь вчера он появился в прорабской засветло. Это был единственный случай, когда Геля имела возможность начать томивший ее тяжкий разговор. Но Арсений так был счастлив и удачливой работой, и ожиданием успеха, и своей любовью, так радовался встрече, что Геля, смоль ни порывалась, заговорить не смогла. Ночью же она внезапно проснулась, разбуженная толчком навязчивой мысли, надела халатик и совсем было собралась постучать Морошке, но тот с устатку спал очень крепко, даже слегка похрапывая, и она вернулась к своей постели.

Утром Геля решила, что далее молчать никак невозможно. Борис Белявский мог вот-вот появиться на Буйной, а ей хотелось, чтобы Арсений узнал обо всем только от нее самой. И она решила признаться Морошке сегодня же утром, когда тот, по требованию Родыгина, явится на рацию.

Но Арсений, как назло, сильно припоздал: Родыгин уже заканчивал разговор с прорабством у Черного быка. Надо было ждать вызова. Геля не могла оторваться от рации. Обернувшись к Арсению, она сказала жалобно:

— А я жду, жду…

— Уже вызывал? — насторожился Арсений.

— Я жду…

— Рад слышать. — Морошка пригляделся к Геле. — Ты хочешь что-то сказать?

— Да, — пряча от него свое лицо, ответила Геля.

— Очень важное?

— Да!

— Так говори же!

Но Железново уже вызывало Буйную.

Будто случайно не приветствуя прораба, Родыгин начал скучным голосом:

— Доложите, как идут дела.

— Дела идут неплохо, товарищ Родыгин, рвем… — ответил Морошка, не в силах отделаться от мысли, что сегодня не миновать беды. — Вчера взорвано еще четыре подрезки.

— Разве вчера вы работали? — спросил Родыгин.

— Да, мы работали.

— Но ведь было воскресенье! А сегодня?

— И сегодня рвем.

— Сколько же дней еще будете рвать?

— Еще дня три, пока не закончим…

— Если я правильно понял, вы собираетесь работать подряд почти две недели? — подсчитал Родыгин. — Но кто же вам, товарищ прораб, разрешил устраивать штурмы? Вы ведь знаете, что они давным-давно запрещены? Любой штурм — показатель плохой, неритмичной работы.

— Не всегда, товарищ главный инженер, — возразил Морошка. — У нас, сами знаете, страда, а не штурм.

— Не разъясняйте, — закипая, сказал на это Родыгин. — Вы обязаны были доложить, если собирались штурмовать, а вы опять самовольничаете и грубо нарушаете трудовое законодательство.

— Рабочих я не принуждал к работе, — мрачнея с каждой минутой, ответил Морошка. — Они сами решили работать без отдыха до тех пор, пока не пробьем прорезь. Будете у нас — вам скажут.

— Что скажут рабочие, еще неизвестно, — выговорил Родыгин, будто ведя алмазом по стеклу. — Сегодня они говорят одно, завтра — другое. Я уверен, что в данном случае почти неизбежен трудовой конфликт. Вот увидите, вмешается профком. Так что немедленно прекратите всякие штурмы. Работайте, как положено. У вас есть еще достаточно времени закончить прорезь, не нарушая трудового законодательства. А будете и дальше нарушать — загремите под суд.

Морошке подумалось, что его открытое упрямство может лишь подтолкнуть Родыгина прибыть в прорабство раньше времени, а от их новой встречи нельзя было ждать ничего хорошего. И потому, хитря, Арсений ответил уклончиво:

— О вашем приказе я сообщу рабочим. Если они подчинятся, работу прекратим немедленно. Не подчинятся — не знаю, что и делать. Мне трудно заставить их бросать дело, которому они отдают всю душу. Они отлично понимают, как дорог сейчас каждый день.

— Я знаю, что рабочие у вас могут делать все, что им вздумается, — сказал Родыгин. — Вы самовольничаете, и они самовольничают. Впрочем, это естественно. Но мало ли что вздумается рабочим, товарищ прораб? Вы руководитель — вы и должны руководить. Постарайтесь немедленно прекратить всякие анархические действия в своем прорабстве.

— Какой же это анархизм? — бледнея, возмутился невозмутимый Морошка. — Люди стараются, хлопочут…

— Прекратите разговорчики! — прикрикнул Родыгин; заочно ему, вероятно, было легче преодолеть тот сдерживающий барьер, который существовал в его отношениях с Морошкой. — Немедленно выполняйте мой приказ. Передайте своим своевольным рабочим, что я категорически запрещаю штурмы. Да, еще вот что… Вероятно, они ждут зарплату? Так можете заодно сообщить, что они получат ее сегодня же.

И верно, одна беда не ходит…

— Я очень прошу, товарищ Родыгин, очень прошу, — едва дождавшись своей очереди, заговорил Морошка, неестественно торопясь и даже сжимая перед рацией кулаки. — Задержите выдачу зарплаты. Хотя бы дня на три.

— Вы странный человек, товарищ прораб! — нарочито удивился Родыгин. — Разве вам неизвестно, что зарплата выдается в определенные числа? И что нам не позволено ее задерживать. Здесь опять-таки существуют свои законы. Очень строгие законы. Да и банк не разрешит.

— Но ведь бывают же случаи, когда банк задерживает деньги? — весь горя, продолжал Морошка. — Лучше бы выдать небольшой аванс на питание, а остальные суммы перечислить, скажем, на сберкнижки. А иначе некоторые здесь перечислят их на спирткнижки.

— Фольклор, — со смешком в голосе заметил Родыгин.

— Еще раз прошу: не посылайте сейчас кассира, — строго и басовито сказал Морошка. — Вы ведь знаете, появятся деньги — и может начаться гужовка.

— Опять фольклор?

— Да, большая пьянка.

— Но вы понимаете, чего вы требуете? — загремел Родыгин, обрадованный и подстегнутый наивностью Морошки. — Вы хотите, чтобы я пошел в банк и сказал, что все рабочие у нас пьяницы? Так, да? Нет, я не желаю быть посмешищем. Избавьте. И потом, если вы, товарищ Морошка, способны с необычайной легкостью нарушать любые законы и порядки, то я к этому не привык. Они для меня, коммуниста, превыше всего. Мы выдадим зарплату сегодня же, а ваше дело, товарищ прораб, обеспечить, чтобы не было этой самой гужовки. Всякие безобразия бывают только там, где нет трудовой дисциплины. Вы распустили своих рабочих, кажется, до последней степени. Они своевольничают, безобразничают, а вы и не знаете, как с ними справиться?

— Рабочие у нас не такие, как вы думаете, — ответил Морошка. — Но чего греха таить? Охотники до гужовок у нас есть и в бригаде и на земснаряде. Они вам известны. Они и начинают всегда, а потом, бывает, и хороших ребят завлекают. Да пусть и немногие начнут гужевать — и то ведь беда. Потому и прошу: если нельзя задержать выдачу зарплаты, задержите хотя бы плавлавку. Я ведь знаю, что она отправится к нам следом за кассиром.

— Вы в своем уме, товарищ Морошка? — с издевкой поинтересовался Родыгин; несомненно, он с удовольствием укладывал молодого прораба на обе лопатки. — Как это я могу запретить торговлю по Ангаре? Какое отношение я имею к торговле? Торговые организации, как известно, нам не подведомственны. У них свои планы, свои порядки. И потом, плавлавка, кажется, уже вышла вверх по реке.

— Тогда худо будет, — заключил Морошка.

— А вы поменьше паникуйте, — сказал Родыгин строго, наслаждаясь своей победой. — Надо уметь так организовать рабочих, чтобы они не устраивали пьянок. Все зависит от вас. Разве я не прав?

— Вы всегда правы.

Широкий лоб Арсения блестел от пота.

— Чуяло мое сердце.

Все время, пока шел разговор по рации, Геля, пользуясь каждой свободной минуткой, с тревогой наблюдала за Морошкой. Впервые она видела его таким гневно-возбужденным. Ему будто напрочь отказало привычное спокойствие, а заодно и миролюбие. Он не любил обнаруживать свои чувства, но на сей раз не мог скрыть, даже перед Родыгиным, что боится очередной гужовки.