Стремнина - Бубеннов Михаил Семенович - Страница 49

— Пррриветик! — заговорил он, подходя. — На выручку пришли, прораб. Знаем, что тебе туго.

— Подобрели вы ко мне, — мирно, посмеиваясь лишь про себя, ответил Морошка.

— Прониклись уважением.

— Приятно слышать, но как же это случилось?

— Покорил своей выдержкой и пониманием людей, — пояснил Мерцалов с таким серьезным выражением лица, что Морошка едва удержался от смеха, поражаясь его артистичности. — Действуешь в современном духе, вот что важно. С брандвахты не выгнал, а мог. Расчет не дал, а мог. Начальнику тоже, кажется, ничего не сказал, а мог… — Он говорил спокойнее обычного, и у него лишь изредка раскатывалась в горле горошина. — Ну, а мы — люди. Нас уважают, и мы… Вот так только и можно перевоспитывать, да-а… Признаться, первый раз встречаю такого прораба.

— А со многими уже встречался? — спросил Морошка.

— И со счета сбился, — ответил Мерцалов, стараясь показать, что он готов в ответ на чистосердечие прораба платить ему совершенной откровенностью. — Третий годок, товарищ прораб, шатаюсь по тайге. Третий. Как освободили, значит…

— Слушай, Игорь… — заговорил Морошка, стараясь поддержать избранный Мерцаловым, пусть и ради озорства, тон дружелюбия и откровенности. — Одного я, знаешь ли, в толк не возьму: отчего шатаетесь? Отчего не прирастете где-нибудь к земле?

— Разъясним, а? — обратился Мерцалов к своим приятелям, весело призывая их показать себя сейчас с самой наилучшей стороны. — Раз человек к нам с душой — мы тоже… Понятно? Да, так вот, товарищ прораб… Лично я никак не могу собраться в родные пенаты. Никто не дает подъемных, а заработать на место в лайнере не удается. Везде платят мало. Везде притесняют. Ну, а я этого не терплю. Надеюсь, все ясно?

Обернувшись к Бабухину, он приказал:

— Говори.

— Я любопытный очень, — смиренно и жалостливо ответил Бабухин. — И мне везде скушно. Все тянет куда-то. Все ищу подходящую работу, чтобы за сердце взяла. Найти не могу, а все мечтаю.

— А я сам ведать не ведаю, отчего меня носит колбасой, — не ожидая приказа, заговорил Зеленцов. — Живу, работаю, а как запью — и поднимется во мне что-то, и возгорится — удержу нет. Ну, я в драку, а там и пошло…

— Вот так-то… — поспешно заключил Мерцалов, сочтя, что излишней болтливости здесь все же не место. — Ну, скажи честно, ждал?

— Я знал, что вы придете, — ответил Морошка и тоже ради озорства добавил с улыбочкой: — Уверен был, что осознаете… Что ж, идите к мастеру.

Но гораздо труднее, чем с Морошкой, для Мерцалова и его приятелей оказалась встреча с бригадой. Вначале рабочие вроде бы даже не заметили их появления в запретной зоне. Некоторое время всем троим пришлось, затруднительно посапывая, переминаться с ноги на ногу, ожидая, когда обратят на них внимание и оделят словом. Но как невыносимо трудно, черт возьми, топтаться перед бригадой! Не легче, чем перед судом.

— Слушай, мастер, — взорвался Мерцалов, у которого выдержка оказалась даже послабее, чем у его приятелей. — Носишься и не видишь, да? Чего делать-то?

— А вы что — работать пришли? — Несомненно, Володя был рад случаю слегка поиздеваться над опостылевшей ему вольницей. — А я думал, так, поглазеть.

Его слова прозвучали сигналом для взрывников, находившихся в зоне. Они не набросились на Мерцалова и его приятелей, как можно было ожидать. Они заговорили с ними спокойно, в обычном шутливом тоне, принятом в бригаде, но в их словах было столько презрения, что от него можно было взвыть и заклацать зубами. Вольнице приходилось теперь молчать, стиснув зубы: раз пришли — слушай, рабочие здесь хозяева.

— Наигрались досыта?

— Небось поистрепали все карты?

Володя пояснил:

— В очко дулись. На миллионы.

— Шутишь? — усомнился Уваров.

— А вот спроси у них…

— Какой же толк — на миллионы?

— Интересно. Для переживаний.

— Стало быть, мечта…

— Ну и как там, на свободе? — спросил Кисляев, вспомнив о том разговоре с вольницей, когда она отказалась от разгрузки баржи. — И там, выходит, туговато без денег? Пришли хапнуть, да?

— Не одним вам, — ловко поддел его Мерцалов.

— Здесь у вас осечка выйдет, — ответил Кисляев серьезно, оглядывая друзей и требуя взглядом, чтобы они не мешали его потехе. — У вас сейчас, видать, здорово разгорелся аппетит на большие заработки. Но их не будет. Мы просим контору снизить плату за заряд, вот так-то…

— Да брррось ты! — отмахнулся Мерцалов.

— Шюточки-и! — завопил Зеленцов.

— Вопрос на обсуждении, — сказал Кисляев.

— Да вы что, в своем уме? — чуть не взревел Мерцалов, и вмиг не только все его лицо, но и глаза налились кровью. — Ну и вкалывайте, черт с вами! Вкалывайте, идейные трррудяги!

Он круто повернулся, чтобы уйти, но позади раздался издевательский гогот в несколько широченных глоток. Поняв, что над ним устроили розыгрыш, Мерцалов остановился и проворчал:

— Ну и народ!

Из рабочих, собравшихся в запретной зоне, было создано две бригады взрывников — Кисляева и Уварова; кроме того, были отосланы люди на заградительный пост выше шиверы и на заготовку жердей.

Геля оказалась в бригаде Кисляева, которая взялась готовить первый заряд. Работала Геля в паре со Славкой Роговцевым: он держал на весу мешок, а она — большую воронку над ним; рабочие поминутно засыпали в нее порох, таская его от колоды в ведрах. И Славка и Геля, кроме того, должны были время от времени встряхивать мешок, чтобы порох набивался в него как можно плотнее. Так постепенно на площадке, покрытой линолеумом, и вытягивалась белая колбаса с пороховой начинкой.

В первые минуты Геля чувствовала себя неловко среди парней. Она постоянно ощущала на себе их взгляды. Ей опять подумалось, что некоторые из них, возможно, уже догадываются о ее состоянии. Она раскраснелась, застыдилась, но Марьяниха, стоявшая с воронкой рядом, у другого мешка, заметив ее волнение, тихонько приободрила:

— Ну, ну, не надо…

Совершенно очевидно было, что здесь, на этой простой и неинтересной работе, не может произойти ничего значительного. Но даже и при этом в душе Гели все равно не угасало то странное ожидание, с каким она отправилась сегодня на берег.

Снизу, проводив плот, возвратился «Могучий» Поравнявшись с «Отважным», Васюта что-то прокричал в мегафон Морошке, который в это время клал в прорези якорь. Вероятно, просто хотелось поболтать с приятелем: скучно ходить-то по малолюдной реке. Следом за «Могучим» начали подниматься караваны, ночевавшие ниже шиверы. Они торопились: время, отведенное для прохода судов, было весьма ограничено. Этот утренний час да еще обеденный были самыми оживленными и веселыми на Буйной. Над речным простором часто раздавались то низкие с хрипотцой, то высокие, заливистые, то пронзительные со свистом гудки, а по прибрежным взгорьям вольготно прокатывалось эхо, и невольно казалось, что наконец-то и этих глухих мест достигла далекая шумная жизнь.

Вернулся с реки «Отважный». Все мешки, туго начиненные порохом, рабочие быстро, волоком перетащили на спаровку и, разложив их на площадке с интервалами в четверть, связали лишь четырьмя поперечными жердями. Такой заряд, выгибаясь на шишках, должен плотно прилегать к подводным камням. Но вот спаровку с оставшимся на ней Васей Подлужным повели в сторону от запретной зоны, а бригада Кисляева собралась у полюбившейся плиты под кручей.

— Пока взорвете, я ребят покормлю, — сказала здесь бригадиру Марьяниха.

Арсений осторожно тронул Гелю за локоть:

— Сходи и ты, отдохни…

— Нет, я с вами, — ответила Геля.

— В реку?

— Да ведь я еще не видела, как вы рвете.

Помедлив, Арсений предупредил:

— На спаровку не пущу.

— А я на теплоходе.

Евмения Гурьевна встретила ее очень ласково. Прижимая к себе, сказала, словно обещая чудо:

— Погляди, доченька, погляди.

Какую-то перемену в себе Геля почувствовала сразу же, как только стала помогать Гурьевне подтаскивать и передавать рабочим на спаровку спасательные жилеты. Это не было тревогой, а лишь легчайшим трепетным волнением, вызванным всего лишь близостью к людям, выходившим на опасное дело. И что-то на редкость приятное было в этом волнении.