Стремнина - Бубеннов Михаил Семенович - Страница 35

У баржи собрались все рабочие прорабства. Подошли на лодке и свободные от вахты матросы с земснаряда. Разгрузка барж с порохом всегда считалась чрезвычайным делом, на нее бросались все силы, как на ликвидацию аварий. Впрочем, как ни трудно возиться с тяжелыми ящиками, а рабочие шли на разгрузку охотно: ввиду отсутствия механизмов за переноску крупногабаритных грузов была установлена двойная оплата.

Осматривая опорожненные утром банки из-под пороха, перекатывая их с места на место, рабочие невесело переговаривались:

— Подвалило счастье!

— Запросто надорвешь пупок!

— Таскать-то вон куда!

Для порохового склада была облюбована наиболее возвышенная гряда галечного берега: все побаивались летнего половодья, хотя оно и редко случается на Ангаре. Теперь же никакой прибыли воды нечего ждать. Наоборот, скоро начнется убыль. Стало быть, без всякого риска можно устроить склад почти у самого уреза. Это вдвое облегчит разгрузку баржи.

— А зачем таскать их туда? — заговорил Морошка с тем оживлением, какое высекается лишь неожиданной и смелой мыслью. — Давай выкладывай вот здесь, и весь разговор! — добавил он, сделав широкий жест вдоль берега. — Худо ли, у самой воды? А бояться теперь нечего…

Неожиданное предложение Морошки вызвало веселое оживление. Рабочие заговорили наперебой. Даже Мерцалов и тот похвалил прораба за находчивость, хотя и сделал это, конечно, весьма своеобразно.

— Ставлю бутыль спирта! Лично от себя! — пообещал Мерцалов и, упреждая неизбежные возражения прораба, пояснил, разводя руки: — За отличную идею. Положено. Вроде премии.

— Идея что надо, — подал со стороны голос Бабухин, но осторожно и невесело. — Только от нее ящики-то легче не стали. Их и сюда таскать — вытянешь все жилы. Тут так: если уж надрываться, то хоть знать — за что? Какая теперь плата будет, вот что надо знать?

— Известно, с расстояния, — ответил Морошка.

— Ага, выходит, плата будет меньше?

— Но ведь и таскать вдвое ближе!

— Так не выйдет, прораб, — заключил Бабухин. — Пускай и ближе стало, а ты плати, как платил раньше. Тогда и надрываться можно.

— Пррравильно! — загорелся Мерцалов.

— Вон что! Сообразили! — вознегодовал Морошка. — Но ведь это незаконно!

— А ты плюй на законы, — посоветовал Мерцалов.

— Не умею…

— Боишься, да? Тут тайга. Никто и знать не будет.

— А я? — спросил Морошка. — Ведь я буду знать.

— Чистоплюй ты, — выкрикнул Мерцалов брезгливо. — Даже смотреть противно. Только о себе и думаешь. А ты о людях думай!

— И о вас думаю, — ответил Морошка. — Хочу вам только добра.

— Хочешь — дай заработать!

— Хапнуть? — поправил Морошка.

— Пускай и так, — согласился Мерцалов. — А где и хапнуть, как не здесь? В конторе известно, сколько стоит разгрузка баржи, столько и отпустят тебе денег. А какая тебе нужда делать экономию? Дашь людям заработать — и все будет в порядке, все в ажуре.

— Здесь и так заработок двойной, — ответил Морошка. — Без обиды. А ты хочешь обокрасть государство.

Не выдержав, Мерцалов выкрикнул сквозь зубы:

— Ну, и таскай сам, заррраза!

Рядом уже стоял Лаврентий Зеленцов. Едва дождавшись своей очереди, он подскочил к Морошке и, как всегда, дергаясь, закричал:

— Брось шюточки, прораб! Брось! Выслуживаешься? Хочешь за экономию премию отхватить? Мы будем вытягивать жилы, а тебе почет и денежки? Брось шюточки! Плати! Плати, а то…

— Убери руки, — потребовал Арсений.

— Не будешь?

— Убери…

— Ну и надрывайся, черт с тобой!..

Очень чесались у Зеленцова руки. Очень хотелось ему показать свою храбрость — схватить прораба за грудки, пусть один разок, да боязно было: у баржи собралось слишком много друзей Морошки.

— Пошли! — сказал Мерцалов, с победной ухмылкой оглядывая своих приятелей. — Пускай потаскают, а мы поглядим.

— И не стыдно будет? — спросил Демид Назарыч; он будто вырос перед Мерцаловым из-под земли.

— Стой! — скомандовал Мерцалов друзьям. — Сейчас нам папаша расскажет о моральном кодексе. Очень интересно! Послушаем. Что ж, говори, папаша, перевоспитывай.

— Тебя в Москве не могли перевоспитать, — ответил Демид Назарыч. — А где уж нам! Мы не чудотворцы. Это только в книжках описывается, как быстро перевоспитывают вашего брата…

— Развивай! Развивай! — одобрил Мерцалов. — Слушаем.

— А я знаю, что вас ни один говорун не уговорит таскать ящики. Вас не пронять ни цитатами, ни поблажками.

— Правильно!

— Только одним презрением, — заключил Демид Назарыч. — И мы будем презирать вас, как тех земных гадов, которые хватают и передней и задней пастью. Есть такие в болотах.

— Ты что, старый хрыч? — Весь побагровев, Мерцалов двинулся было на Демида Назарыча, но тот стоял будто каменный, и даже не повел бровью. — Не имеешь права! — продолжал Мерцалов, но уже заметно сбавив тон. — Мы люди, а не гады. И не вам чета. Нам нечего совать в нос разные кодексы. Если разобраться, мы даже более передовые люди, чем вы…

— Теперь ты развивай, — предложил Демид Назарыч. — Очень занятно.

— И разовью! — Мерцалов храбрился, стараясь показать, что он не сдал своих позиций. — Вы очень легко, только чуть прижми вас, миритесь с разной принудиловкой, а мы ее смело отвергаем. Мы живем так: хочется — работай, не хочется — не работай. Мы уже сейчас живем той свободой, какая только будет, скажем, при коммунизме.

— Далеко вы от нас упороли, — заметил на это Демид Назарыч. — Обождали бы…

Взрыв хохота помешал Мерцалову вымолвить слово. Он быстро, посрамленно водил глазами по смеющимся лицам.

— Долго думал? — спросил его Морошка.

— Иди ты!

И только сделав несколько шагов по тропе, Мерцалов собрался с духом. Обернувшись, помахал рабочим рукой:

— Трррудитесь, идейные трррудяги!

— Катись отсюда, — ответили ему из толпы.

За Мерцаловым, опустив головы, шагали его приятели. Провожая их долгим взглядом, рабочие заговорили с ненавистью:

— Нашлись философы!

— Гнать их надо!

— Их не испугаешь, — сказал Морошка. — Они знают: завтра же найдут место, где можно хапнуть. Везде у нас нехватка людей — вот они и пользуются этой бедой. И уже привыкли жить бродяжьей свободой.

IX

Согнувшись под тяжестью ящика, Арсений осторожно ступал по гальке. Его окликнул знакомый ребячий голосок:

— Дядя Сень!

На прибрежной тропе стояли его маленькие подружки, сестрички Катя и Таня, в приглядевшихся старомодных платьицах до пят, с открытыми головами, без накомарников: у реки обдувало, здесь не было гнуса.

— Тетя Геля зовет, — сказала Катя.

Подтверждая это, Таня молча кивнула головой.

— На рацию? — спросил Арсений.

— Ыгы!

Арсений взглянул на часы, а затем и на неяркое солнце, стоявшее уже над Буйным быком. «Да, пора…» Еще утром Арсений наказал Геле позвать его сегодня в нужное время на рацию. Конечно, Геле ничего не стоило прибежать самой, что она и делала, бывало, в случае необходимости. Но она послала девочек. Это могло означать только одно: Обманка уже сделала свое дело.

Нелегко было Арсению показаться теперь на глаза Геле. Весь день, как ни отвлекали его дела, он с тревогой думал о встрече с нею. Его воображение, не скупясь, создавало самые мрачные картины встречи. И все же вышло хуже, чем ожидалось. То, что Геля послала за ним девочек, было самым дурным предзнаменованием.

— Опять вы босые? — спросил Арсений у девочек.

— Ыгы!

Морошка поднял Таню с земли и усадил к себе на плечо, а Кате подал руку, и они пошли вдоль берега. Обычно разговорчивые, девочки сейчас странно помалкивали, и это еще более встревожило Морошку. Что-то случилось, должно быть, с Гелей…

Простившись у обрыва с девочками, Арсений остановился перевести дух, и взгляд его задержался на поваленной березе, у которой он и Геля встречали сегодня солнце. «Не уйдет она теперь с брандвахты», — подумалось Морошке. Остаток пути до прорабской он шел целую вечность и так устал, что ему даже захотелось посидеть с минутку на крыльце. Тяжелее всего было сознавать, что он не может ничего сказать теперь Геле о своих отношениях с Обманкой. Ни одного слова. Поздно. Что ни услышала она от Обманки, то и будет для нее правдой. Любая ложь. Может быть, на всю жизнь.