Последний министр 4 (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 14

Там же.

— Вы, Николай Николаевич, присядьте не мельтешите, мой дорогой человек. И не нервничайте на пустом месте мой вам совет, — проговорил Александр Дмитриевич.

Обращался Протопопов к министру иностранных дел и коллеге по кабинету — господину Покровскому.

Протопопов взял и стиснул министра за плечо. Попытался усадить Николай Николаевича обратно, когда тот вскочил, переворачивая чашку с чаем (благо остывшим) и за малым не выливая ее на себя.

— Нам достаточно лишней и ненужной суеты, — добавил Александр Дмитриевич.

Николай Николаевич присаживаться однако не спешил. Напротив, возмущённо вытаращил глаза на нашего героя. И смотрел так, как будто перед ним круглый идиот, вряд ли отдающий отчёт своим словам. И как будто это не он чашку с чаем перевернул, а Протопопов.

Откуда взялась такая реакция у министра иностранных дел?

Все дело в том, что Александр Дмитриевич сходу сообщил цель своего визита Николаю Николаевичу. Мол, милостивый государь — тут дело такое, что надо бы с Германией вполне официально связаться. Запрос послать. Неотложно причём.

Почему?

Да все потому что именно так Государь Император Николай распорядился, впечатленный полным провалом союзнической конференции и ее ходом. И теперь общий язык надо искать не с Антантой, своим бывшим теперь уже союзником, а с нынешним заклятым врагом — немцем.

— Нет, Александр Дмитриевич, я спрашиваю вполне определенно, как это так все понимать — с Германией переговоры официально запрашивать? Вы вообще о чем толкуете, милостивый государь, — расходился министр иностранных дел. — По министерскому каналу запрос отправлять, хотите сказать?

— Я так вам и сказал, нет? — сложил руки на груди Александр Дмитриевич. — Запрашивайте у немца переговоры.

— Так то оно так, но Вы же понимаете, что никаких официальных переговоров с Германией у нас не велось с самого начала войны? И вестись в принципе не может. Россия имеет отчетливо прописанные и взятые на себя международные обязательства и всегда отличалась тем, что выполняла их неукоснительно, как бы не складывались обстоятельства. А вы приговор себе подписывать просите?

— Понимаю, Николай Николаевич, но никакой это не приговор...

— Раз понимаете, то скажите Бога ради, перебил нетерпеливо Покровский Протопопова. — О каких таких официальных переговорах может идти речь в принципе, при ныне действующей союзнической декларации? Как так то? Вы шуткуете должно быть?

Напомним, что Лондонская декларация, подписанная сторонами ещё в 1914 году в сентябре 5 числа определенно и неукоснительно провозглашала обязательство союзников «не заключать мира в течение настоящей войны и не ставить мирных условий без предварительного соглашения с каждым из других союзников». Инициировал сию декларацию никто иной, как тогдашний министр иностранных дел господин Сазонов. Ловко и по дипломатически выверено сумев убедить англичан и француз в надобности такого документа. Сазонов отнюдь не с проста являлся долгожителем на посту министра и имел великолепные дипломатические навыки. Заключили же ту знаменательную декларацию три великих мировых державы — Россия, Англия и Франция. В октябре того же года к Лондонской декларации присоединилась уже Япония, а годом позже 21 ноября 1915 туда же присоединилась Италия.

— Как... Каком кверху, Николай Николаевич, — пожал плечами Протопопов, слегка раздражаясь ненужной и во многом беспочвенной суете действующего министра иностранных дел. — У вас ведь ведутся контакты по дипломатической линии с господами из Германии? Ведутся. Так в чем, собственно, проблема донести до немца надобность встречи на высоком уровне? Откажутся?

— Отказать никто не откажется... но вы такие вещи удивительные говорите, Александр Дмитриевич, что хоть стой, хоть падай сразу...

— Говорю. А кого мне собственно стесняться? Вас что ли? Вас я слава богу не стесняюсь ни в коей мере. И Вы меня, полагаю, не стесняетесь тоже. Да и в принципе, уважаемый министр, стесняться нам с вами совершенно некого и незачем. Отстеснялись своё. Пора и честь знать.

Николай Николаевич крепко задумался, смутился как будто, кивнул, изменившись в лице. Понятно, что нервничает, причём крепко и дело отнюдь не в банальном стеснении — просто, говоря прямо, переговоры с любой из центральных держав «дело такое себе». С душком, скажем так. И во время военного положения в стране такое действо определенно может быть расценено как государственная измена. Ну или по крайней мере очень быстро к такой статье при желании может быть подведена. Поэтому даже если переговоры между сторонами конфликта ведутся, даже если с молчаливого согласия царизма и между прочим с высокой долей вовлечения в них прежнего министра внутренних дел (оригинального Протопопова в смысле), то говорить о них вот так открыто совершенно не нужно и точно не стоит. Тем более — их открыто афишировать. Поэтому то Покровский весь напрягся — думал то министр иностранных дел именно таким образом, как расписано выше.

— Вы же все знаете, Александр Дмитриевич всю щекотливую специфику общей ситуации с немцами, знаете изнутри, — проговорил Николай Николаевич, сведя все своё возмущение на нет, сменив тактику. Нахрапом убедить своего коллегу по кабинету не вышло ведь.

— Знаю, конечно, — согласился Протопопов. — Я ведь от того и говорю.

— Так вот... сами стало быть понимаете, чем мы рискуем.

— Как раз потому что всю специфику знаю, переговоры с Германией отнюдь не вызывают у меня ваших категорических опасений, — возразил Протопопов. — Если на что-то и решаться, то именно сейчас, чтобы ни на что не оглядываться. Самое время, уверяю вас.

Покровский нахмурился, оставался совершенно поникшим. Ему то виделось, что любые переговоры с немцами на официальном уровне — это первый шаг к капитуляции России и несмываемому позору для Родины...

Да и никак, похоже, Николай Николаевич не мог осознать, что Государь Император взаправду выдал такое распоряжение о переговорах с врагом. Ну не может ведь такого быть! Николай добра своей стране желает.

— Все это совершенно и в корне противоречит вашим же собственным словам, Александр Дмитриевич, которые вы проговаривали раньше! — хмыкнул Покровский, медленно качая головой.

Протопопов прекрасно понимал откуда растут ноги у подобного толка суждения, потому что прежний министр внутренних дел, как мы помним, так или иначе принимал в неофициальных контактах с центральными державами самое прямое и деятельное участие.

Впервые прежний Протопопов встретился со вражеской стороной будучи членом думской делегации во время визита оной к Антанте. Встреча произошла по возвращению делегатов в одном из европейских городов. И после того как домыслы об этой встречи просочились прямиком в прессу и стремительно распространились, во многом и началась травля прежнего министра внутренних дел. Как ярого сторонника пораженческих настроений, предателя и якобы немецкого прихлебателя. Зато результатом той встречи стал появившийся «план Протопопова» по урегулированию вопроса военного столкновения с Германией...

План Протопопова предполагал то, что Россия известит союзников заранее, за несколько месяцев, что не в силах продолжать войну. Предполагался назначить срок, когда Россия прекратит боевые действия. И этот срок не должен был нисколечко зависеть от желания или нежелания союзников или противников продолжать войну.

— Вы хоть и являетесь министром иностранных дел без году неделя, Николай Николаевич, но вам стало быть доподлинно известно, как те, кто занимал ваше кресло ранее поднимали вопрос сепаратного мира в той или иной форме на протяжении всей войны? Или мне кажется?

— Если вы говорите о Штюрмере и Сазонове...

— А у нас были другие министры, Николай Николаевич? — перебил Протопопов. — Поэтому оставьте трепаться. Господа Штюрмер и Сазонов не сумели довести переговоры до конца, а вы господин Покровский, непременно это сделаете. Представляете, что Вы войдёте в историю, как министр иностранных дел, который остановил самую кровопролитную войну?