Эскортница (СИ) - Вечная Ольга - Страница 79

— Родители всё знают, — говорю я Артёму вместо приветствия.

Он мешкает ровно секунду. Этого времени оказывается достаточно, чтобы перестроиться с задорного настроения на серьезное и поменять тон.

— Давно? Учитывая любовь твоих играть в молчанку, могу предположить, что это длилось неделями.

— Наира в клинике лежит, мы с Петром ее отвезли на той неделе.

— Помню. И?

— Сегодня она во всем призналась матери, та пришла в ярость и позвонила моим. Они велели немедленно вернуться. Посадят под замок. Иначе могу считать, что семьи у меня нет. Представляешь?

Артём хмыкает.

— Поздновато для замка. Этим надо было раньше заниматься: когда огромные деньги от тебя начали поступать. Тогда их все устраивало. — В его голосе прорезается привычная убийственная сухость.

— Да нет, Артём... не жести, пожалуйста. Это семья. Они в шоке, и их можно понять. Они верили в меня.

— Алин, мы ведь уже говорили об этом.

— Я в порядке. Правда. Если бы знала, что к этому приведет спасение Наиры и процесс против Адель, поступила бы так же. Я просто... устала немного, Тём. Устала быть без тебя.

— Через три недели приедешь.

— Можно я приеду завтра? Поговорить. Хотя бы ненадолго. Мне нужно на тебя посмотреть, дотронуться. Я... не могу. Сильно скучаю. И одиночество... оно давит. Ты мне нужен.

Артём устало вздыхает. Я стараюсь быть сильной и не грузить его еще больше, но иногда не получается и выпаливаю, как есть.

— На меня тоже давит, Алин. Приезжай, я буду рад тебя увидеть.

— Спасибо.

Он глухо усмехается:

— Мне? Мотаешься за мной по тюрьмам и каторгам, еще и благодаришь.

Улыбка растягивает губы.

— Ох уж и мотаюсь! Подумаешь, пару лет на телефоне. Я бы тебя ждала и десять, и пятнадцать.

— Этих двух нам за глаза хватит. Каждый день я злюсь, малыш, что ты через это проходишь. Раз уж было суждено отсидеть, надо было успеть сделать это до встречи с тобой.

Я смеюсь:

— Кто бы тогда тебе письма писал и передачи собирал?

— Даже не представляю, почему тебе нравится это делать.

— Потому что любовь. За неимением прочего, для меня удовольствие — обдумывать, что положить тебе в посылку. Или что приготовить и как упаковать, чтобы довезти максимально свежим и угостить. Воображаю, как ты попробуешь и улыбнешься. Тебе будет приятно, а значит, и мне. Я... постоянно думаю о том, как облегчить тебе это все. И если получается, то я самая счастливая.

— У тебя получается.

Снова улыбаюсь.

— Я люблю тебя. Прости, что говорю так часто, я просто... — Дергаю кольцо на пальце. — Очень нуждаюсь в тебе. И, когда я говорю вслух, мне немного легче. Ты повторяешь, что я сильная, но я не сильная.

— Ты моя, — произносит Артём чуть тише. Потом добавляет: — О семье постарайся думать меньше. Они не обязаны принимать и одобрять твои решения. При этом ты не обязана выслушивать их претензии. Вообще никто не обязан слушать о чьих-то надеждах и разочарованиях. Если мы очень хотим, чтобы наше мнение приняли к сведению, надо, во-первых, вести себя адекватно. Во-вторых, подобрать правильные, корректные слова. Иногда это большой труд.

— Они моя семья.

— И что? Из-за этого им можно хер положить на этику и вежливость?

Вздыхаю.

— Все ты правильно говоришь, но осознать это сложно.

— Нужно было или оставаться в общине и быть удобной и хорошей, или идти своим путем, но при этом потерять одобрение.

— А можно и своим путем, и с одобрением?

— Некоторым везет и так.

Отец приехал ко мне через месяц после того разговора с Артёмом. Помню, что погода стояла замечательная, я шла, подставляя лицо теплому солнцу, щурилась.

Наверное, я просто не ожидала увидеть папу в Москве, на той самой улице, по которой каждый день хожу на работу. Поэтому и не заметила. Торопилась на обед, пролетела мимо и, лишь когда услышала знакомый голос — обернулась.

— Алина! Дочка! — позвал отец.

— Папа? Что ты здесь делаешь? — Я отступила на пару шагов назад. Испугалась страшно!

Думала, он прилетел ругать, но папа смотрел без зла. Напротив, с волнением и любопытством. Мы прошлись по парку, обсуждая погоду. Посидели у речки, неуверенно общаясь на нейтральные темы. После чего отец, наконец, произнес:

— Мы очень скучаем по тебе, Алинка.

Грусть стиснула горло.

— И я скучаю. Мне жаль, что так вышло. Никогда не хотела подводить семью. Я собиралась поговорить, но мама не стала слушать.

— Она остыла. Приезжай к нам, все будут рады.

Я усмехнулась и покачала головой.

— Не смогу, пап. Поверь, за каждую ошибку, которую допустила, я заплатила сполна. И больше не буду просить прощения. Ни у кого. Я могла умереть, но теперь всё в прошлом. У меня есть достижения и заслуги. Любимый мужчина и планы на будущее. И я не стану терпеть осуждение и снисхождение.

— Я ведь не за этим приехал, Алин.

— Зачем тогда?

Папа вздохнул, потер глаза, которые слезились от солнца.

— Хотел посмотреть на тебя, дочка. Какой красавицей и умницей ты стала. — Его голос задрожал, и в моей груди екнуло. — Это ведь моя вина. Не уберег от беды, не появился вовремя, не спас тебя.

Я не ожидала. Смутилась, растерялась.

— Мне помог Артём.

— Должен был я.

Отец вдруг заплакал, а у меня колючие мурашки побежали по коже.

— Папа... ты чего? Всё нормально уже.

Мы говорили долго. Отец не признался наверняка, но по его фразам показалось, что это работа Артёма. Муж выждал, когда родители остынут, и позвонил сам. Объяснил свое видение, отличное от того, какое было у семьи.

Папа подвел итог:

— Я виноват, что потерял контакт с тобой. Выпустил. Доченька, это все моя вина. Всю жизнь я посвятил общине, родителям, твоей матери, детям. В какой-то момент просто... вдруг показалось, что я ни одного дня не жил для себя самого. Я боролся с демонами, но не справлялся. Хотелось, чтобы вы сидели дома. Чтобы не забивали мне голову своими проблемами. Хотелось побыть одному. И вот к чему это привело моего родного ребенка.

— Я с двенадцати лет знала, что ты изменял маме. И хотела уехать.

— Ты не должна была это знать. Никто не должен был, но особенно — ты.

— Пап, ты не рад, что мы у тебя родились? Думаешь, дети — это наказание?

— Нет, Алина, я так не думаю. И очень тебя люблю. И всех твоих братишек и сестренок тоже. За каждого бы, не раздумывая, отдал жизнь. Я никогда не пожалею ни об одном из вас. Просто так вышло, что к сорока годам дети стали единственным мостом между мной и мамой. Этого нельзя допускать, но мы... допустили. Я перестал черпать вдохновение дома. Стало все сложнее заботиться о других.

— Вы будете разводиться?

— Нет. Мы поговорили с мамой, у нас, к сожалению, не осталось теплых чувств, но мы продолжим помогать друг другу заботиться о детях. Вы у нас получились загляденье. Очень хорошие.

Я улыбаюсь.

— Ты не счастлив?

— Счастлив. По-своему. Единственное, я не могу больше жить с мыслью, что мы тебя оттолкнули. Приезжай в гости. Все будут рады.

— Даже мама?

— Ее вряд ли что-то изменит, но она все равно любит тебя. Просто выражает это по-своему. Будь к нам снисходительной. И, если сможешь, прости меня. Я старался. Правда старался быть хорошим отцом.

— У нас было замечательное детство, пап. У всех нас. Ты проводил с нами каждую свободную минуту времени. Это... очень ценно. И ко мне ты был добр. А ваши отношения с мамой... это ваше дело.

Я замолчала, а папа меня обнял. Я закрыла глаза и на целую минуту вернулась в детство. Ощутила безопасность и уют, которые дарила семья. Потом я все это словно утратила на долгие семь лет. И вновь обрела, будучи взрослым человеком, нашла в самой себе и в своей любви к Артёму.

Родители дали мне многое, хотя и не были идеальными. Мы попробуем наладить отношения и принимать друг друга такими, какие есть. Обязательно попробуем.