Эскортница (СИ) - Вечная Ольга - Страница 63

— Чем дольше ты смотришь, тем сильнее хочешь. Я тебя даже не коснулась, а прелюдия в самом разгаре.

Замочек на лифчике спереди, я расстегиваю и его, танцую так, чтобы можно было увидеть сосок. Опускаюсь на пол, переворачиваюсь. Движение кошки. Мах ногой вверх и поднимаюсь.

Становлюсь позади Артёма и кладу руки на его шею, нежно массирую.

Сама наклоняюсь и шепчу:

— Ты так напряжен, расслабься. — Продолжаю другим, нормальным тоном: — Дальше я слегка дула на ухо, на висок, на шею. Вот так... — Делаю это. — Сама же массировала усердно через одежду, чтобы клиенту вдруг не взбрело в голову раздеться... Ты так устал на работе, милый, так задолбался принимать решения, поэтому позволяешь мне перехватить инициативу.

Грожу пальцем. Наклоняюсь ниже и слегка касаюсь языком мочки его уха. Начинается быстрый припев, я обхожу вокруг и приседаю к ногам. Веду по бедрам пальцами. Встаю и, повернувшись спиной, опускаюсь ягодицами на пах. Активно двигаюсь, снова и снова. Изгибаюсь.

Сердце колотится ускоренно. В танце я всегда работала на максимум, ведь чем дольше клиент смотрит, тем меньше трогает. Быть эффектной — дело жизни и смерти.

Но никогда я не старалась так, как в эту минуту. Никогда не мечтала быть настолько прекрасной, как танцуя для Артёма.

Оборачиваюсь и усаживаюсь сверху. Обнимаю, грациозно выгибаясь. Глажу. Глажу по волосам, ероша короткий ежик на затылке. Нежно касаясь скул, шеи. Массирую плечи. Плавно двигаясь без остановки.

Артём выпрямляет спину и слегка хмурится.

— Руки! Не надо, — строго пресекаю я движение.

Истомин опускает их.

— Поцелуй. Я ненавижу целоваться, это самое мерзкое, что только может быть. Не понимаю, откуда взялся миф, что мужики не целуют шлюх. Лезут, гады! Тут есть хитрость, я в кино высмотрела. Дышишь специально часто, будто возбуждена. На губы. — Наклоняюсь и делаю это. Облизываюсь. Позволяю себе чувственно стонать.

У самой пальцы на ногах подгибаются от такой близости. От того, как явно я ощущаю его ответное дыхание на себе. Насколько это приятно.

— Стонешь, будто безумно хочешь. Потом, словно не сдержавшись, целуешь в шею, в мочку уха... — Касаюсь губами. — Я хочу тебя. Я так сильно хочу тебя.

Сама двигаюсь быстро-быстро. Расстегиваю последнюю пару пуговиц, оголяю грудь. Плечи. Подо мной твердость. Боже. Каменная. Артём реагирует на меня физически. Током простреливает. Но не могу остановиться. Уже охватила агония.

Сжимаю его плечи сильно. Забираюсь под майку и впиваюсь в горячую кожу ногтями. Как давно я его не трогала! Закрываю глаза. Дышу его запахом, срываюсь на дрожь. И ерзаю под музыку. Скоро прервусь. Сейчас. Еще через секунду остановлю безумие. Сладкое, как ворота в рай.

Артём вздрагивает всем телом. В следующую секунду стальной хваткой сжимает талию и вдавливает меня в себя. Толкается бедрами. Я ахаю, ощущая его так явственно. Через джинсы и тонкую ткань белья.

Распахиваю ресницы.

Наши глаза встречаются. В его потемневших — столько голода, что дышать забываю. Отчаянно капитулирую. Хочу с ним быть. С ним. Только с ним. Сердце колотится, рвется от любви.

Мы оба пялимся как зачарованные. Я задыхаюсь. Пальцы Артёма впиваются в кожу. Горю. Он крепко держит. Он хочет.

Сейчас.

В следующую секунду мы кидаемся друг на друга. Мажем губами по губам и одновременно отворачиваемся.

Сердце разрывается на миллионы кусочков. Артём прижимает меня к себе. Вцепляюсь в него намертво. Песня закончилась и идет по кругу. Мы обнимаемся и часто дышим. Я замираю, впитывая тепло. Запоминаю это ощущение — дикого счастья и безопасности, которое может быть только с любимым человеком. С одним-единственным.

Необыкновенное ощущение. Когда Он желанен и приятен каждой клеточке. Когда Он весь давно под кожей, а душа... Боже, моя душа — как горячий кисель, податливая и послушная. Нет ни страха, ни боли, лишь теплое счастье. Концентрированная любовь.

Артём неспешно поглаживает по спине.

Я слегка отстраняюсь, подтягиваю воротник рубашки, прикрывая грудь, по которой он царапает взглядом.

— Потом быстро презерватив, — продолжаю помертвевшим голосом. — Пять секунд потерпеть, и свободна. Можно помыться и ехать домой порыдать.

— Порыдать, — повторяет Артём, словно выплевывает. — И никакого возбуждения?

— Прикалываешься?

— Ни разу никто не понравился?

— Как может понравиться тот, кто покупает? Как расслабиться, если ты вещь?

Артём слегка улыбается, его щеки порозовели. Глаза темные, как бездна. Руки — на моей талии. Я глажу его волосы, нежно ласкаю шею, не могу оторваться и перестать трогать.

— Это было очень красиво, — говорит он, прокашлявшись.

— Мне повезло, я умею танцевать. Всегда была сверху, и это происходило быстро. Примерно как у тебя со Светланой Пашенцевой. Иногда они тоже смущались и оправдывались, тогда мне было смешно. Меня никто не трахал, слава богу. А вот девочкам приходилось сложнее. От некоторых рассказов волосы дыбом. Хорошо, что мне больше не нужно этим заниматься. Я всегда, всю свою жизнь буду тебе благодарна.

Артём делает движение, чтобы поправить штаны, я спрыгиваю с колен. У него стоит!

Пульс бахает. Пальцы горят. Мы чуть было не переступили грань. Сумасшедшие. Что бы потом делали? Рядом с ним я всегда обо всем забываю. Даже о своем месте в его жизни.

Спешу в спальню, снимаю рубашку. Напяливаю майку и штаны. Артём стучит в дверь. Бедное сердце замирает. Подхожу на цыпочках, открываю.

— Ты у себя дома, чего стучишь?

Я заглядываю ему в глаза. Вот бы снова обнял. Больно в груди — так хочется.

— Мне написали по работе. Пройдусь, протрезвею и сделаю несколько звонков.

Он лжет, чтобы не тосковала. Сам поедет к Анастасии.

— Конечно. Я приберусь и лягу спать.

— Спасибо за ужин и игру.

— Тебе спасибо. Ты же купил продукты и шампанское. Я с удовольствием приготовила и поела.

Мы смотрим друг на друга еще секунд пять. Что долго, очень долго в сложившейся ситуации. Артём кивает и уходит. Из квартиры. На несколько часов. Давая мне время насладиться тишиной. И вдоволь нарыдаться от ревности.

Артём

Листаю фотографии в телефоне. Можно было бы целый альбом сделать при желании. Яркие карточки, выразительные надписи. Но альбом мы будем делать из других картинок. Эти я удаляю, чищу историю переписки.

Набираю:

«Хорошо. Живые хоть?»

«Да».

«Пусть медики не слишком стараются».

«Они здесь не стараются».

Огонь, вода — так у нас принято называть жизненные потрясения. Медные трубы — испытание славой. Я бы отдельным пунктом выделил испытание властью, когда к определенному возрасту уже имеется некоторая материальная свобода и необходимое количество связей, дабы вершить собственное правосудие. Любой адекватный юрист скажет: самосуд — это плохо. И логично объяснит почему. Дорога в никуда, потеря души. Откат в Средневековье, где любой сумасшедший с вилами мог прирезать соседа за цвет волос.

Но черта давно пройдена, остановиться немыслимо. Какой конченой мразью надо быть, чтобы издеваться над этой невинной девочкой? Сознательно мучить, видеть слезы и причинять боль?

Отлично помню, как обнимал Алину вчера после танца. Поглаживал. Там надавить страшно, а издеваться специально... Сука. Как она кричала — никогда не забуду.

Внутри все разрушено. Выжжено тем вечером и бурной фантазией.

Нет ни одной идеи, зачем этим людям выходить на свободу после отбывания наказания. Синдром Бога достигает максимума, и я принимаю решение. Не могу остановиться. Когда вижу страх в ее глазах, во мне все переворачивается. Живьем скот резать хочется. Я бил их так, как никого никогда, руки немели, а сейчас понимаю — недостаточно.

Интеллекта хватает осознавать, что месть ничего не исправит, мразей вокруг полно. Сам не углядел — отпустил, когда надо было держать дуру крепко. Хоть башкой о косяк разбейся, вина на мне пожизненно.