Эскортница (СИ) - Вечная Ольга - Страница 58

Я вздрагиваю от того, что кто-то касается плеч. Открываю глаза. Картинка мутная, на секунду кажется, что я ослепла. Но нет, просто плачу. Так много плачу в последнее время, что глаза щиплет. Быстро вытираю лицо и приподнимаюсь.

В свете ночника Артём выглядит максимально напряженным. Кожа серая, глаза черные. Мы смотрим друг на друга. В воздухе витает обреченность.

— Вся вода, что ты пьешь, уходит в слезы.

— Удобно, да? Не нужно в туалет бегать.

— Ха-ха, — цедит он. Улыбки на лице нет.

Меня бросает в воспоминание, как мы, стоя по пояс в море, брызгали друг в друга водой. Такое теплое, солнечное воспоминание! Увы, оно ничем не отзывается.

Смотрю на часы — половина третьего.

— Ты чего не спишь? — шепчу я. — Хочешь заняться сексом?

Его рот слегка приоткрывается.

— Да, девчонки с катетером — мой личный фетиш.

— Стои́т?

— Колом.

— Классно.

Пару ударов сердца тихо.

— Не получается спать под звуки твоего нытья. Вроде бы в другой комнате, а ощущение, будто под ухом щенок скулит.

— Относись к этому как к релаксу. Звуки барабанящего по карнизу дождя, рыдающая за стеной грязная шлюшка...

Истомин изгибает бровь.

— Я бы предпочел шум прибоя.

— Мне ничего не снилось, не знаю, чего реву. Как ты думаешь, есть ли лимит на количество выплаканных слез? Например, можно ли за сутки закрыть пятилетку?

— Можно, малыш. Не против, если я прилягу?

Артём в футболке и спортивных штанах. Да даже если бы был голым, что я могу возразить? Он может лечь сверху и трахнуть меня в любой момент. Наира однажды рассказывала, как уснула у клиента и проснулась от того, что тот ее трахает. Теперь всегда едет домой.

Киваю.

Артём откидывается на свободную подушку, вытягивается рядом. Все время забываю, какой он большой, крепкий мужчина. Не верится, что мы так много занимались любовью. День за днем. Иногда без остановки. Ни разу, кроме самого первого, не было больно. Фантастика.

Оба смотрим на люстру.

— Ты знаешь, что ко мне приезжал Пётр? — спрашиваю.

Артём резко поворачивает голову. Исходящая от него волна негатива такой силы, что кончики пальцев покалывает. Я задерживаю дыхание.

— Бля нет, — выпаливает он.

Обдает холодом. Кажется, температура в комнате на градус упала. Зря я, наверное. Да по фигу.

— Мы поболтали в ресторане. Я ему отказала. Он тебе не рассказывал?

— Ни слова не проронил. Убью сученыша.

— Наверное, поэтому и не рассказывал. Правда ничего не было, мы говорили о тебе, потом Пётр уехал. Я сказала нет.

— И этим спасла его жалкое существование.

Будь во мне хоть капля силы, я бы улыбнулась.

— На отдыхе я тоже была только с тобой. Я... зря наврала, что предавала тебя. Это неправда. Я бы не стала.

Артем устраивается на боку ко мне лицом. Помедлив, я тоже поворачиваюсь к нему. В груди ноет, но других чувств нет. Обычно при приближении этого человека я с ума сходила, сердце норовило пробить грудную клетку, кровь кипела. Он действовал на меня как концентрированный энергетик — окрылял.

Сейчас штиль.

Лишь отголоски былых эмоций. Они будто заперты в чулан, бьются там, скулят, не способные вырваться. Но штиль — это неплохо.

Тишина просачивается под кожу. Мы молчим, смотрим друг на друга.

— Ты опять кричала во сне. Я пришел поговорить.

— Это из-за двух ублюдков Адель. Они отвечают за безопасность девочек, их все... любят. Кроме меня и Лины, она тоже всегда отворачивается, когда те двое приходят в салон. Мы с ней не обсуждали напрямую, не рискнули, но всегда переглядываемся. Они молодые, лет по двадцать пять. Симпатичные, даже обаятельные на вид. Спортсмены. Они увезли меня на дачу, били и угрожали. Но кошмары не из-за этого. Мне снится, что они держат и я не могу пошевелиться. Не могу вырваться. Я пустое место, обычная вещь, с которой можно делать что угодно. Если ты купил машину, можешь поджечь ее. Или утопить. Никто не возмутится. — Сама поражаюсь, как безразлично звучат эти слова. Мне ровно. На всё ровно.

— Скажи, пожалуйста, это они?

Артём снимает блокировку с телефона и показывает фотографии. Одного взгляда на экран хватает, чтобы спина покрылась испариной. Именно эти парни издевались надо мной. На фото они забились в угол, схватившись за головы. Напуганные, в крови.

И снова ноль эмоций.

Бросаю взгляд на руки Артема — костяшки не сбиты, но явно покрасневшие и припухшие. Если бы я была в состоянии почувствовать хоть что-либо, внутри был бы взрыв эмоций.

— Они в тюрьме?

— Да. Сутенерша сдала их и дилера Алекса, всех троих взяли с товаром. Лет на сорок в сумме попали.

— Это ты их избил?

— Нет, конечно. Я так не умею. Оказали сопротивление при задержании, парни в таких случаях не церемонятся.

Я сглатываю. Артём откладывает телефон, затем машинально потирает кисти и предплечья. Видимо, болят с непривычки. Он редко дерется. Мог бы заплатить другим за эту грязную работу. Но избил этих людей сам.

Наверное, Адель показала видео, которое эти двое сняли. Я там признаюсь, что шлюха. Они заставили.

Тишина. Ничего внутри не отзывается.

— Я бы не стал показывать тебе фотографии, но, возможно, понимание, что эти мрази страдают за решеткой, поможет тебе спать лучше.

— Не поможет. Прости.

Я отворачиваюсь и подтягиваю колени к груди. Закрываю глаза. Перед тем как заснуть, слышу за спиной тихое:

— Мне тоже не помогает.

На следующий день Артём отвозит меня в рехаб. Целует в лоб и оставляет среди персонала. Я отпускаю его с мыслью, что впереди ждет две недели восстановления и работы над собой. Я умная, сильная девочка, и море мне по колено! Отмою свою истерзанную душу, сделаю все так, как написано в умной книжке.

Но я ошибаюсь.

Пара недель агонии заканчивается срывом и побегом, а потом растягивается на бесконечный месяц. Страшно думать о том, через что проходят наркоманы, если такое со мной сделали два месяца приема психотропов. Жутко представлять, что станет с Наирой, если та не возьмется за ум. Адель прекратила работу и сбежала из страны.

У девочек появился шанс начать все заново, и я надеюсь, Наира им воспользуется.

Артём

— Миш, я занят, у тебя что-то срочное?

Выхожу из машины и иду к центральному входу в рехаб. Настроение с утра приподнятое, хотя по-прежнему тревожное. Тревога вообще не оставляет ни на секунду, впору записаться на прием и попросить антидепрессанты.

— Как сказать, Артём. Как, мать твою, сказать! — повышает голос Михаил. — Я тут набираю номер одной хорошей знакомой, близкой подруги, а она недоступна. Потом выясняю, что в черном списке нахожусь. И дел со мной больше иметь не хочет ни она, ни ее коллеги.

— Сочувствую. Можно перейти к той части, где ситуация касается меня? Я правда спешу.

— Истомин, оставь Адель в покое. Из-за тебя я в бане у всех нормальных шлюх столицы! Я поручился за своего лучшего друга, блть, а ты разорил фирму!

— Тебе потрахаться не с кем или в чем проблема-то?

— Не с кем! Совсем! Артём, ну что тебе сделала эта сутенерша? Право слово, девок жалко. У Адель были самые лучшие телки, самые непотасканные! А какие покладистые!..

Я не знаю, е*ал ли он Альку. Не представляю, как узнать и что делать потом с этим знанием. Подобные эмоции — неконструктивны. И даже опасны. Это не ревность, которая будоражит. Это черная дикая злость, да такой силы, с которой я ранее не имел дела. Усилием воли гашу ее.

— Миш, эта сука мне лгала, и не единожды. Работать в России она больше не будет.

— Твою мать!

— Жене купи цветы, а? Может решится проблема.

— Да пошел ты!

Михаил сбрасывает звонок, я смотрю на экран сотового секунду, после чего жму на повторный вызов.

— Да! — рычит приятель.

— Во-первых, я тебе не девочка, чтобы передо мной дергаться. Во-вторых, я не раскручиваю это дело, потому что ты и еще пара наших знакомых есть в списке клиентов Беляковой. Ты же знаешь о моих связях в прокуратуре, давай вот без этого.