Небом дан - Резник Юлия - Страница 24

— Чтобы сравнять вас с Ромкой в количество подарков, — шучу я.

— Так в этих пакетах…

— Все чинно, по списочку.

— Ты же сказал, что список остался дома!

— Ага, я его сфотографировал. — Чмокаю ее в нос. — Ну что такое? Почему глаза на мокром месте? Что-то случилось?

— Ничего. Знаешь, давай уж выдвигаться домой. Я беспокоюсь о Ромке.

— Да ничего ему не будет. Он под присмотром Сэма. Я хотел еще тебе каких-то вещей купить.

— Не надо, а?

Я оборачиваюсь. Глаза Ники совершенно больные. Видно, не прошла даром ее прогулка налегке. А я ведь говорил! Обеспокоенно трогаю Никин лоб ладонью.

— Жара вроде нет. А горло как, болит?

— Нет. Но мне как-то не по себе. Давай уедем?

Мне остается лишь согласиться. Не верить Нике у меня причин нет. Ее странное состояние я списываю на приближающуюся простуду. Все мы, болея, ведем себя не так, как всегда. На дорогу уходит меньше часа. Трассу расчистили, и с тех пор снега не было. Дома тоже все хорошо. Сэм, как бы криво-косо не говорил, с Романом общий язык находит.

— Долго вас не было. Что купили?

— Маме кисточки, краски…

Ну, не признаваться же мне, что в багажнике своего часа дожидаются и подарки сыну? Все-таки это сюрприз, а Ромка, как я и думал, дотошно инспектирует все занесенные в дом пакеты. Не найдя ничего для себя, обижается. И сколько ни старается того скрыть, ничего у него не выходит. Гашу улыбку, чтобы не обидеть того еще больше. Сердце переполнено нежностью…

Мы ужинаем, проводим вечер, пересматривая старые фильмы. И я же вижу, что с Никой что-то не то, но все кажется, будто у нас впереди куча времени, чтобы докопаться до истины. А потом, уже ночью, она голой забирается ко мне под одеяло, и я, совершенно от этого очумев, по глупости решаю, что именно этим и была вызвана ее тревога. И лишь когда становится слишком поздно, понимаю, как жестоко я ошибался.

Забираюсь под одеяло. Прижимаюсь грудью к Саввиной широкой спине. Я голая, и он, конечно, это чувствует, каменея в моих отчаянно сжавшихся руках.

— Ч-что такое, малышка? Что с тобой случилось?

Ничего… Ни-че-го! Я не хочу сейчас это обсуждать. У нас меньше времени, чем я думала, и терять его на болтовню мне не хочется. Веду рукой вверх по его твердому животу, груди, горлу… Накрываю ладонью губы и крепко-крепко прижимаюсь к его затылку губами. Я могу лишь надеяться, что сила моих чувств компенсирует отсутствие хоть какого-то опыта во всем… этом, но практически тут же сдуваюсь, не придумав, что делать дальше. Впрочем, от меня ничего и не требуется. Осознав мое замешательство, Савва берет командование на себя. Отстранив мою руку от своих губ, целует запястье. Перебирает губами костяшки. Следом накрывает ладонь и так же медленно ведет ею вниз. Мое сердце колотится, как ненормальное. Его тоже шарашит, отдавая в животе и… толстом члене, который он заставляет меня обхватить.

— Ч-ч-черт. Да. Вот так… — пару раз толкается бедрами мне в кулак и, тихо матерясь, переворачивается на спину.

Я сглатываю, не в силах отвести взгляда от его покачивающейся плоти. Во рту пересыхает.

— Ну, ты чего? Если хочешь, мы подождем еще…

На глазах выступают слезы. Я не хочу ждать! У меня не осталось времени. Я надеюсь спастись воспоминаниями об этой ночи, когда мне придется… Нет! Не сейчас. Я подумаю об этом после.

Трясу головой. Наклоняюсь резко, а Савва, напротив, тянется ко мне. Мы сталкиваемся, зубы клацают. Не быть мне роковой соблазнительницей. Все до того нескладно! Благо думать и загоняться на этот счет мне абсолютно некогда. Когда Савва меня целует, в голове не остается ни одной связной мысли, а тем более страха. Она вообще пуста… И это такая пьянящая легкость, что мне кажется, я вот-вот улечу.

— Скажи мне, как… — шепчу, облизав губы.

— Что как? — медленно моргает Савва. Его веки отяжелели, кровь прилила к лицу, придав его облику что-то демоническое.

— Как мне сделать тебе приятно?

Он зажмуривается и растягивает губы в кривой улыбке.

— Если ты сделаешь еще что-нибудь сверх того, что уже происходит, я просто сдохну.

— Тебе нехорошо? — теряюсь.

— Напротив. Мне хорошо настолько, что это почти несовместимо с жизнью.

— Я же ничего не сделала, — вздыхаю.

— Ты рядом. Голая. В моей кровати, — смеется он. — А еще мы поженим…

Не даю договорить! Затыкаю губы поцелуем. Его шелковый умелый язык творит какую-то магию. Желание вытесняет вспыхнувшую в теле боль. Пусть… Пусть никакой свадьбы не будет. Зато у нас есть этот миг. Нависаю над ним, несмело касаюсь пальцами бугрящихся мышц. Целую покрытый колючей щетиной подбородок, мощную шею с проступившими под кожей жилами. Ладошка соскальзывает вниз. Пальцы царапают жесткие волосы. Я сглатываю. Прижимаюсь губами к груди и, не дыша, обвожу раздувшуюся головку. Савву выгибает. Он обхватывает мою попку и настойчиво подталкивает к тому, чтобы я его оседлала. Перекидываю ногу через его бедра. Это так… откровенно, что, наверное, глупо прикрывать грудь, но я зачем-то скрещиваю на ней руки. И тогда Савва, обхватив мои запястья, отводит в сторону сначала одну, а потом другую ладонь.

— Ты красавица, — шепчет, не сводя с них пьяных глаз. Сдавливает бедра, перемещая меня чуть выше, так что моя раскрывшаяся плоть скользит по его… Одной рукой поглаживает мою попку, а согнутыми пальцами другой проводит по ноющему соску.

— Ты выкормила моего сына.

Это не вопрос. Это утверждение. Которое означает, что… Я уже не та?

— Когда у нас появятся другие дети, ты тоже обязательно будешь кормить их грудью. И меня… иногда. — Обнажает белоснежные зубы.

И меня его слова прошивают как будто насквозь. Я дергаюсь. Он стонет. Я зажмуриваюсь, чтобы скрыть под веками собравшуюся в глазах соль, он настойчиво меня поднимает и… с силой на себя опускает.

— А теперь вот так… Вот так. Вверх-вниз. И из стороны в сторону тоже хорошо. Хорошо, правда же? — сипит Савва, садится рывком, привлекая меня к себе. Я все-таки плачу. Потому что это… это больше, чем просто секс. Я поднимаюсь и опускаюсь… Поднимаюсь и опускаюсь… Влажным носом зарывшись в его волосы. И по кругу, да… Он прав, так тоже хорошо. Чувство давления такое, что, кажется, я взорвусь, разлечусь на атомы. И так спасусь. Ведь тому, кого нет, не нужно принимать никаких решений. Тому, кого нет, нечего терять… Тому, кого нет — не больно.

Я выгибаюсь. Савва с рычанием вцепляется губами в мою подпрыгивающую при каждом движении грудь. Кажется, я этого просто не вынесу. Напряжение — с ума сойти, я на самом пике. Но что-то мешает, не дает мне сорваться вниз. Савва чертыхается. Снимает меня с себя, и пока я, совершенно ошалев от такого облома, глупо хлопаю ресницами, переворачивает на живот.

— Прогнись.

Я настолько не в себе, что даже не стыдно. Делаю, как он велит, вцепившись в подушку пальцами. Приглашающе выпячиваю зад. А он входит в меня толчком и задает такой темп, что меня в два счета вышвыривает из реальности. Я скулю, плачу, кусаю угол подушки. Сокращаюсь вокруг него, спускающего… Да, безусловно, впереди меня ждет ад, но… Я всегда буду помнить, что однажды побывала в раю. Савва наваливается на меня сверху. Такой тяжелый, такой родной…

— Я тебя люблю, — голос заглушает подушка, но он… он все слышит. И я чувствую, как, так до конца и не упав, он вновь во мне наливается.

— Я тебя люблю, моя девочка. Все так, лучше и не скажешь.

Он отстраняется, переворачивает меня на спину и, с любовью глядя в глаза, снова наполняет меня собой. И так, сплетаясь, разговаривая взглядами, мы опять тонем в любви. Этот раз совсем не такой, как первый. Он более плавный, размеренный, нежный и… долгий. И удовольствие в конце совсем другое. Оно больше в голове, чем в теле. Я с ума схожу. Ну, почему, господи, почему мы не можем быть вместе? Что с нами не так? Что с тобой?! Ты же должен быть милосердным!