Песнь крысолова - Фрейм Соня - Страница 22

Я морщусь, пытаясь понять, что не так с этой изгородью. Вертекс увлеченно тыкает в кнопки телефона и делает зачем-то скриншоты.

– Возьми картошки. Жрать охота.

Пока он мучает телефон, я приношу еду.

– Я ищу в Google, где еще могли использоваться эти снимки, – объясняет Вертекс. – И его ник. Люди склонны повторять в других соцсетях ники, которые им нравятся. Тебе не понять, конечно, ты так и таскаешь везде свое имя.

– Да куда уж мне.

Но он прав. интернет позволяет создать новую идентичность, а дальше можно бесконечно воспроизводить ее, пока не поверишь, что это и впрямь ты.

– Блин, Джокеров в интернете как говна… – разочарованно произносит он. – Стоп! Поисковик нашел кое-что по фото забора из Instagram. Похожее место на сайте какой-то гимназии.

– В Фридрихсхайне, – заканчиваю я, глядя на открывшуюся страницу уже знакомого заведения.

Тут же вспомнила, что я сидела на том самом месте и следила за Михи и Юсуфом. Как неожиданно.

– Что-то знакомое?

Я пересказываю ему сцену первой встречи с Михи. Вертекс кивает и жует картошку. Она его явно увлекает больше, но мне больше не нужно его подтверждение. Я вижу в паршивых пикселях тот самый день, когда Юсуфа засунули в клумбу. Теперь хотя бы ясно, где искать этого Джокера.

– Санда… – вдруг неуверенно начинает Вертекс. – Вопрос.

– Да?

– Ты сказала, что хочешь ее найти. Зачем?

Снова смотрим друг на друга так, будто кто-то из нас что-то скрывает. Это единственное, о чем я не хочу ему рассказывать. Вернее, не знаю как. Его вопрос – самый сложный из всех, на которые мне приходилось искать ответ.

– Потому что… так надо.

– Почему? Я понимаю, что вы – родня, но она семью вашу порешила.

– Я была приемным ребенком.

– То есть?

– Меня удочерили в возрасте четырех лет, забрали из приюта в Поприкани. Это в Румынии. Эдлеры не могли иметь детей. Они так думали. Спустя три года мама внезапно забеременела. И так появилась она. Родика никогда не была менее любима. Скорее наоборот. Ее так ждали… Я ее никогда не заменила бы, но и не претендовала на это. Все мы делали ради нее.

– Твоя Родика больна. Зачем она тебе сейчас? А если она и тебя убьет?

С губ слетает само:

– Это единственное, что она не довела до конца. Лучше бы я в ту ночь была дома. Либо остановила бы ее, либо сгорела бы вместе с Эдлерами. Но не осталась жить с тем, что она после себя оставила.

– Не говори так.

Вертекс сжимает мою стиснутую в кулак ладонь. Я ощущаю его прикосновение, но рука будто не моя.

– Может… не надо ее искать? Так лучше. Ты сможешь заботиться о ней и при этом не ненавидеть? Ты… никогда не перестанешь ненавидеть. Это форма твоего существования.

Молчу. Он прав, но не понимает другого.

«Ты все еще держишь ее. Ты не разжала пальцы…»

Может, я хочу найти ее, чтобы расцепить наши руки окончательно?

Нареченная мною, но чужая сестра, о которой я мечтала, а потом прокляла ее. Джокер говорил, что нет права осуждать кого-то за болезнь. В детях, может, и есть зло, но не в сумасшедших. Они безгрешны.

«Санда, мне так страшно…» – вдруг разносится, как наяву, и воскрешаются давние воспоминания.

Она никогда не приходила к ним, когда ей снились кошмары. Родика забиралась в мою постель, вцеплялась своими маленькими ручками, и так мы спали. Пока все чудовища из платяных шкафов не разбегались от разочарования, что ее нельзя съесть, ведь она со мной…

«Но ты, паршивка, не сумасшедшая. Я знаю это. Глядя в твои глаза, я всегда видела рассудок, выбирающий странные пути. Я просто не знаю, кто ты. Что ты. Из какой тьмы пришла и почему привела ее за собой…»

– У нее никого больше нет, – наконец изрекаю я. – Я желала ей смерти, но если ей умирать, то от моих рук.

– Значит, ты будешь искать, чтобы ее убить? Или ты ее простила? – спрашивает Вертекс вкрадчиво.

Просто молчу, не желая пояснять дальше. И ненавижу слово «простить». Не хочу это ощущать и по отношению к ней.

– Слушай… не мое это все дело. Я просто помогу. Чем смогу. Пошли в эту гимназию. Найдем этого Шерлока-недомерка.

Меж нами точно перебросили переключатель, и мы вернулись в нормальный режим. Реальность болезненных осознаний поблекла.

– Прижмем школоту? – риторически интересуюсь я, собираясь.

– Ну, а то она оборзела, – подмигивает Вертекс.

* * *

Гимназия в Фридрихсхайне выглядит так же уныло. Деревья вокруг облетели, и асфальт во дворе блестит от недавнего дождя. Мы стоим у забора, нервно курим и смотрим на пустое крыльцо.

– Как мы его узнаем? – напряженно спрашивает Вертекс.

– Хороший вопрос. Предлагаю поспрашивать старших школьников о чуваке, который любит Джокера или использует такой ник. У меня тут есть один знакомый мальчик.

Я имею в виду Юсуфа. Уверена, он знает многих. Школа – маленький мир, информация циркулирует по замкнутым каналам. В моей ученики мгновенно оказались в курсе того, что сделала Родика. Просто кто-то сказал, и началась цепная реакция. О моем существовании внезапно узнали многие.

У нас нет расписания Юсуфа. Остается надеяться, что он заканчивает в ближайшие два часа, если вообще сегодня на занятиях. Мы торчим еще минут сорок у того самого забора. За это время успеваем сравнить его с исходником в Instagram. Положение деревьев за ним совпадало.

К пяти начинают высыпать школьники. Сразу заметила несколько знакомых буллеров. Вразвалку те направляются к воротам, на ходу крутя свои самокрутки и не особо заботясь о том, что могут наткнуться на учителей.

Наконец, замечаю среди других учеников Юсуфа. Он все такой же, только натянул до самых глаз бесформенную длинную шапку. Даю Вертексу знак ждать, а сама быстро иду к нему. Он даже не замечает меня, шаркая по тротуару в старых страшных кроссовках. Новую обувь он себе все-таки не купил.

– Юсуф, – негромко зову я, и он настороженно оборачивается.

Наступает короткая пауза, и в его погасших глазах различаю узнавание. Но держится парень спокойно, даже буднично.

– Вас искала полиция, – тихо говорит он.

Ненавязчиво киваю в сторону забора, где мерзнет Вертекс.

– Поговорим? Нужна помощь.

– Мне не нужны неприятности, – качает он головой. – Вы что-то сделали с Михи. Я же не дурак. Когда полиция приперлась, сразу все понял.

Для такого маленького, худого лица у него непропорционально большие нос и глаза, и от этого он похож на грустного верблюжонка.

– Я заплачу тебе, – завожу я обычно удачную волынку.

– Ваши деньги изъяли, – холодно отвечает он. – Мне они не нужны. Вы похитили Михи. Только вот его семья почти нищая. Ничего вы с них не получите.

Его манера делать выводы за собеседника могла бы быть выигрышной, но сейчас даже не о Михи речь.

– Я ищу ученика, который может помочь. Эта история не совсем такая, какой кажется. У вас учится кто-то, кто любит Джокера из «Бэтмена»? Может, ведет видеоблог? Он знает кое-что. Мне просто нужно с ним поговорить.

Юсуф мрачно улыбается, и я понимаю, что он мне больше не доверяет. Странно, что вообще продолжает вести этот разговор.

– Я скажу, а потом и он исчезнет, – саркастически замечает Юсуф. – Михи был уродом, но вы за ним следили. И меня использовали. Не хочу быть причастным. Уходите, а то я позвоню следователю, который ведет это дело.

По привычке гляжу на него свысока, хотя хочется сократить дистанцию. Присесть на одно колено, заглянуть в глаза. С детьми срабатывает, когда вы ставите себя с ними наравне и пытаетесь смотреть на мир с одного угла зрения.

Но Юсуф не ребенок. Он взрослеет с каждым мгновением, и в подростковом возрасте одного дня достаточно, чтобы переключатель перебросило, а вместе с ним и вас.

– Моя сестра в беде. Этот ваш Джокер знает важные, запретные вещи, – неожиданно прорывает меня, хотя это излишне. – И ты, судя по всему, понимаешь, о ком речь.

Взгляд Юсуфа отражает некое внутреннее сопротивление, и с промедлением он сообщает: