Зависимы сейчас (ЛП) - Ритчи Бекка - Страница 30

Но он продолжает эту дразнящую рутину. Выскальзывает очень медленно. Входит так же медленно. Останавливается, ждет, наблюдает за мной.

И я кончаю снова.

Он разрывает каждый нерв в моем теле. Он заставляет мой мир вращаться.

И я вижу, как сильно он ждет своего освобождения, как приближается его собственный пик, и как он сдерживает себя, чтобы не кончить, не прекратить это. Каждый раз, когда я сжимаюсь вокруг его члена, он стонет и находит способ оставаться в здравом уме, сдерживаться, чтобы помочь мне. Чтобы позволить мне достичь оргазма много-много раз.

Он удовлетворяет все мои потребности.

Он заботится обо мне.

Только Ло может удовлетворить каждую частичку моей всепоглощающей души.

Он действительно является моим всем.

16. Лорен Хэйл

.

Кабинет терапевта находится в самом центре Нью-Йорка, и по дороге сюда Лили не может удержаться свои ноги от того, чтобы они не подпрыгивали на месте. Я потратил три месяца на то, чтобы выложить все, что думаю, врачам и психологам; один секс-терапевт меня не отпугнет. Мне просто хотелось бы избавить Лили от нервов. Я сказал ей, что ничего странного не будет, что эта леди наверняка слышала всякие дикие вещи, но этого было недостаточно, чтобы она перестала мотать головой в сторону двери, словно она готова выскочить наружу.

Я беру её за руку, переплетая её пальцы со своими. Её плечи опускаются, и она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, одновременно выпуская огромный вздох. Я не могу не улыбнуться. Она милая, даже когда не хочет этого.

После оплаты такси, напряженной поездки на лифте и короткой прогулки по коридору мы ожидаем в небольшом помещении, которое больше похоже на современную гостиную: стеклянные книжные полки и свет, струящийся через длинные окна. Дверь кабинета распахивается, и терапевт приглашает нас внутрь. Вдоль стены кофейного цвета стоит кожаная кушетка. А прямо напротив стоит прочное черное кожаное кресло.

Пока она занимает место с маленьким блокнотом в руках, я мысленно представляю её внешность. Не уверен, как я представлял себе секс-терапевта Лили, но она определенно не была средних лет с короткой черной стрижкой. Эта женщина еще меньше, чем Лили, вероятно, не выше полутора метров.

— Вы, должно быть, Лорен, — она протягивает руку, прежде чем я сажусь на диван. — Я так много о вас слышала.

Я пожимаю её руку, а затем сажусь рядом с Лили, моя рука обвивается вокруг её талии. Я наблюдаю за терапевтом, чтобы понять, заметила ли она это прикосновение и будет ли критиковать меня за это. Она не говорит ни слова, но ее взгляд ловит наше объятие.

— Вообще-то Ло, — поправляю я ее. — Очевидно, Лили не все Вам рассказала.

У моих слов противный вкус во рту, а звучат они ещё хуже.

И все же терапевт добродушно улыбается.

Не знаю, почему это меня раздражает. Мне хочется, чтобы она набросилась на меня, как Роуз, за грубость и наглость.

Я смотрю в окно. Её обширный вид на город, вероятно, стоит чертову тонну — особенно с парком прямо в поле зрения.

Конечно, Роуз выбрала самого дорогого терапевта в радиусе 160 километров. Не то чтобы деньги что-то значили для Лили. Но я бы не смог позволить себе даже поесть крекер с... Я читаю её имя на табличке на дубовом столе. Доктор Эллисон Бэннинг. 

Лили никогда не называет её по имени, всегда обращаясь к ней как к «доктору Бэннинг», но если мне придется раскрыть перед кем-то свои личные чувства, я не хочу вести себя так, будто она совершенно незнакомый человек.

— Итак, Эллисон... — я смотрю, как она скрещивает лодыжки и сосредотачивает все своё внимание на мне. Неудивительно, что она понравилась Роуз. — У вас много сексуально зависимых, алкогольных пар?

— Вы у меня первые.

— Шокирующе.

Лили пихает меня локтем в бок, и я не могу понять, из-за моего сарказма или из-за того, что я назвал её Эллисон. Терапевт, не моргая, смотрит на меня, уже приняв это самодовольное лицо и холодную внешность. Она может дать Коннору Кобальту фору.

— Почему бы вам не рассказать мне, как все прошло с тех пор, как вы переехали домой? — спрашивает меня Эллисон.

— О сексе или вообще?

Лили становится ярко-красной и сжимается на своём месте. Мне удобнее говорить о сексе, не потому что у меня есть член или потому что она стесняется — хотя она вроде как стесняется, — а потому что я не зависимый от секса. Мне не стыдно за него. А ей — да.

Я поднимаю руку к её плечам, и она немного прижимается к моему телу, расслабляясь ещё больше.

— Либо об одном, либо о другом, — говорит мне Эллисон. Теперь ее глаза мелькают между мной и Лили с пристальным вниманием. Она определенно собирается разбирать каждое наше движение. — Решайте сами.

Лили открывает рот, но я специально прерываю ее. Не хочу, чтобы она уклонялась от темы.

— У нас был секс несколько дней назад, — признаюсь я.

Объяснять свою неспособность быть с Лили, не возбуждая ее, — ну, это все равно что идти по зыбучим пескам. Поэтому я намеренно говорю коротко, прямо и по существу. Ей не нужно знать грязные подробности.

Например, что она не смогла дождаться ночи. Что через час мне пришлось отрывать себя от нее, чтобы остановиться. Она была удовлетворена, но с Лили это сиюминутное удовлетворение. Оно уходит в ту же секунду, когда она снова хочет испытать оргазм. Я хотел трахать её так же сильно, как она хотела, чтобы её трахали, но мне пришлось наблюдать, как её лицо померкло, когда она поняла, что всё закончилось.

Впервые я смотрю на большую картину — на будущее — но, Господи, никто никогда не упоминал о том, что мне придется вытерпеть предварительную боль, чтобы добраться туда.

— У вас был секс несколько дней назад, — повторила Эллисон. — Что именно произошло?

— Я ввел свой пенис в её влагалище.

Стыд и раскаяние плавают черной смолой в моей груди. Мой фильтр постоянно барахлит. Думаю, мой отец, должно быть, сломал его однажды ночью. Но не кулаками. Он слишком цивилизованный для этого.

Лили смеется, и мне становится немного легче.

— Не анатомически, — уточняет Эллисон. — У вас был только миссионерский секс? Как долго это длилось? В какое время дня? И как все закончилось? Что вы чувствовал после этого?

Так много, блядь, вопросов, но я отвечаю на них по одному.

— Только миссионерский. Было около семи часов вечера.

Лили сразу же краснеет, вспоминая время.

Мои глаза сужаются, прекрасно понимая, что я только что попался из-за способности Лил превращаться в вишню.

— Будет лучше, если вы не будете врать, — говорит мне Эллисон.

— Было около трех, — говорю я, пожимая плечами. — Она не могла ждать дольше, но продержалась, пока мы не вернулись домой.

Эллисон кивает.

— Очень хорошо, Лили.

Она немного светлеет от комплимента, и я сжимаю её плечо, понимая, что мои слова не имеют такой же силы, как слова её терапевта. Услышать от профессионала: «Ты молодец», должно быть, облегчение.

Я не знаю, правда. Несмотря на то, что я многому научился, большинство людей в реабилитационном центре хотели, чтобы я уехал оттуда. А мой терапевт пялился на меня так, будто я — долбоёб мирового уровня. А Райк — ну, комплименты от него многого не стоят. Он пытается загладить свою вину за то, что его не было в моей жизни, за то, что он оставил меня одного с отцом, который, как он знал, занимает низкое место в рейтинге лучших отцов в мире.

— И что случилось потом? — спрашивает Эллисон.

— Я отстранился от неё, — говорю я, — но она пыталась продолжить. В итоге я просто обнимал её, пока она не заснула.

Недолгое счастье в глазах Лили начинает гаснуть, сменяясь молчаливым унижением.

— Вы не заснули вместе с ней?

Я хмурюсь.

— Какая разница, заснул я или нет?

Не понимаю, как это относится к Лили. Я ерзаю на своем месте, и Лили обращает свое внимание на меня. Мне это совсем не нравится.

— У Вас тоже есть проблема, — говорит Эллисон, — и Ваша зависимость повлияет на неё. Уже повлияла.