Заговор мерлина - Джонс Диана Уинн - Страница 65
- Предыдущая
- 65/93
- Следующая
— Не понимаю, как кто-то мог быть жесток к этим тварюшкам! — сказал Тоби, когда мы возвращались обратно в гостиную.
Я не ответил. Я изо всех сил надеялся, что мы перейдем прямиком к третьему пункту их ежевечернего ритуала: по кружке какао — и спать. Все эти ведьмы вымотали меня до крайности.
Первое, что мы увидели в гостиной, была Дора, так и не снявшая своей шляпы. Она сидела на диване, а ее саламандра растянулась у нее на коленях. Она очень отчетливо выделялась на фоне черной атласной юбки. Все ее огненные завитушки мягко пульсировали. Будь это кошка, можно было бы сказать, что она вовсю мурлыкала. Дора подняла голову и взглянула на нас с виноватой, озабоченной улыбкой.
— Я поступила очень плохо, да? — прошептала она. — Она такая славная!
Бледное, напряженное лицо Тоби расслабилось, и он пошел варить какао.
— Понимаешь, сердце-то у нее на самом деле доброе, — сказал мне Максвелл Хайд, когда мы вышли в прихожую. — Просто она легко поддается чужому влиянию. Пошли наверх, поможешь мне вытряхнуть грязное белье. Похоже, для следующего дела нам потребуется бельевая корзина.
— Это еще зачем? — простонал я. Он объяснил по дороге наверх.
— «Диковинки Тонио». Надо забрать оттуда саламандр, пока миссис Блентайр не позвонила по дальноговорителю и не предупредила этого Тонио. Я наложил на нее запрет, чтобы она не сделала этого сразу, но к утру она из него выпутается. Жуткая старая ведьма. Похожа на один из тех подсластителей, от которых у мышей развивается рак.
Так что мы быстро выхлебали по кружке какао, запихали на заднее сиденье машины Максвелла Хайда большую бельевую корзину, Тоби втиснулся рядом с ней, и мы поехали в Илинг. К тому времени уже наступила полночь. Когда машина тронулась, по всему Лондону начали бить часы.
Машины на Островах Блаженных тоже другие. Ездят они почти с таким же грохотом, как тот летательный аппарат, что я видел в Лоджия-Сити, и меня в них жутко укачивает. Я то и дело сглатывал, во рту у меня стоял вкус какао, и мне приходилось пристально смотреть на темные дома, а потом на темные изгороди вдоль дороги, чтобы не думать о том, как мне худо.
Ехать пришлось довольно далеко. На Островах Блаженных Илинг расположен дальше от Лондона, в сельской местности. Мы остановились в конце улицы, похожей на деревенскую улочку, и… ну, вроде как прислушались к тому, что происходило вокруг. И почти сразу услышали ужас и отчаяние сотен саламандр, запертых где-то в слишком тесном для них месте. После этого нам осталось только тихонько поехать в ту сторону, откуда исходило это отчаяние, пока оно не сделалось почти невыносимым, — и мы нашли это место. Оно было на одной из боковых улочек, открывавшихся прямо в поля. На улочке горел всего один далекий фонарь, при свете которого мы и разглядели двери гаража с тяжелыми висячими замками на первом этаже обветшалого старого дома.
Из-за гаражных дверей исходил настолько сильный поток ужаса и отчаяния, что все мы старались действовать как Можно быстрее. Мы с Тоби выволокли из машины бельевую корзину, бросили ее напротив ворот и откинули крышку, а Максвелл Хайд тем временем трудился над замками, используя свои магидские способности. Он открыл эти двери в два счета. И мы увидели саламандр, присутствие которых чувствовали все это время. Они были в глубине гаража, в двух клетках, каждая величиной не больше земного телевизора, и в обеих клетках саламандр были буквально сотни. Клетки светились и пульсировали — саламандры ползали и карабкались друг по другу, отчаянно пытаясь отвоевать себе чуточку больше пространства. Тоби бросился к ним — и наткнулся на столик со стоявшей на нем статуэткой. Я, бежавший следом, остановился и сумел поймать падающую статуэтку.
— Стойте! — шепнул Максвелл Хайд и зажег нам свой Колдовской огонек.
Очень кстати. Гараж был набит старой мебелью, и на каждой тумбочке, этажерке или столике красовались статуэтки И кружки. Клетки с саламандрами стояли на старом пианино у задней стены, за нагромождением зубчатых ведерок для угля, которые были загорожены несколькими каминными экранами. То-то шуму мы наделали бы, если бы все это снесли!
У меня ноги были длиннее, поэтому я пробрался в глубь гаража, переступая через мебель, и взял ближнюю из двух клеток. Саламандры, которые находились внутри, были так напуганы, что тихо шипели, как будто песок сыпался на железный лист. Пока я пытался передать клетку Тоби, у меня вспыхнули кончики волос и клетка сделалась такой горячей, что я ее еле удерживал. Я шепнул им, что теперь все в порядке, но, думаю, они были в таком ужасе, что не услышали. Я почти перебросил клетку Тоби, а Тоби сунул ее Максвеллу Хайду, который бегом вынес ее и поставил на траву. Вторая клетка была еще более горячей и шумной, и, когда Максвелл Хайд уронил ее рядом с корзиной, трава под ней затрещала от жара. Думаю, ему пришлось пустить в ход магию, чтобы не занялась и корзина тоже. Потом они вдвоем открыли клетки и попытались вытряхнуть саламандр в корзину.
В корзину попала примерно половина. Остальные взобрались по стенкам, пробежали по крышке и разбежались кто куда. Одна взобралась на Тоби и в страхе свернулась вокруг его шеи. Тоби издал придушенный писк, пытаясь не завопить от боли — жглась она изрядно. Еще одна заползла Максвеллу Хайду в штанину. Он задрыгал ногой и затопал, строя гримасы и изо всех сил стараясь не шуметь. Он передал мне клетки, чтобы я поставил их обратно на пианино. Тоби захлопнул корзину, не переставая поскуливать. Пока я осторожно перешагивал через вещи, которые мне были еле видны, я услышал, как над головой поскрипывают доски пола и кто-то разговаривает. Тут я бросил эти клетки, где стоял, и рванул обратно к выходу из гаража в такой панике, что, клянусь, я летел по воздуху. По крайней мере, не помню, чтобы я хоть раз коснулся пола.
Когда я выскочил на улицу, в доме зажегся свет. Я бросился к корзине, подхватил ее и в одиночку запихал на заднее сиденье машины. Тоби шмыгнул следом, пытаясь отцепить от своей шеи саламандру. Мгновением позже Максвелл Хайд нырнул на водительское сиденье, и мы рванули прочь, как профессиональные автогонщики.
Оглянувшись назад, я обнаружил, что Максвелл Хайд каким-то чудом успел присобачить замки на место. Свет теперь сочился из щелей в двери гаража.
— А что будет, если они вызовут полицию? — спросил я.
— Ничего не будет. Большинство людей саламандр видеть не способны, — процедил Максвелл Хайд сквозь стиснутые зубы. — Полиция просто не признает их существования. А, черт! Ник, у меня штанина горит?
— Нет, не горит, — ответил я.
— А мне кажется, что горит! — сказал он. — И вдобавок Хартфордшир — или это Мидлсекс? — теперь по нашей милости наводнен этими тварями!
Назад мы ехали очень интересно. Где-то через полмили саламандра из штанины Максвелла Хайда выползла наружу, и мне пришлось ее ловить, пока она не забралась под педаль. Тут-то я и обнаружил, что на полу машины кишат эти твари. Похоже, половина из тех, что сбежали от нас, попрятались в машине, потому что там было тепло и машина показалась им безопасным убежищем, и они действительно то и дело совались то под тормоз, то под газ, то под еще две педали, которые есть в машинах у них на Блаженных, и мне все время приходилось их оттуда вытаскивать. Вскоре я пожег себе все руки. Максвелл Хайд по пути непрерывно и страшно бранился, призывая всякие ужасы на головы ведьм, старьевщиков и контрабандистов, которые завозят саламандр, и с бранью отшвыривая ногами самих тва-рюшек. Неудивительно, что те саламандры, которые сидели в корзине, оставались достаточно испуганными, чтобы корзина начала потрескивать и дымиться. Когда я оглянулся, чтобы приказать Тоби успокоить их, то обнаружил, что он спит, положив голову на корзину, а саламандра, которая была у него на шее, свернулась вокруг его уха.
И тогда я принялся петь этим заразам колыбельные. Это было единственное, что пришло мне в голову. Я перебрал все самые успокаивающие песни какие знаю. Начал я со «Спи, моя радость, усни», потом перешел к «Сурку», потом к «Баю-баюшки-баю» — но тут Максвелл Хайд перестал браниться и принялся давиться хохотом, так что я переключился на шотландские песни с их усыпляющими завываниями, но шотландские как-то не пошли, и я вернулся к «Спи, моя радость, усни», потому что она подействовала лучше всего. «Спи, моя радость, усни, — тянул я, — в доме погасли огни, мышка за печкою спит, месяц в окошко глядит…» Все-таки Моцарт — это вещь! Чем дольше я пел, тем больше саламандр выползали из-под обшивки, из закоулков и кармашков на двери и усаживались, глядя на меня. К концу поездки я был укрыт ковром из саламандр, и их огненные завитки пульсировали и вибрировали, как будто саламандры самозабвенно мурлыкали. Те, что в корзине, были не так довольны, но, по крайней мере, они тоже успокоились.
- Предыдущая
- 65/93
- Следующая
