Воздушный замок - Джонс Диана Уинн - Страница 27

• Предыдущая
• 27/48
• Следующая

Судьба, подумал Абдулла.

На следующее утро он спрятался за стог сена, где они ночевали, и пожелал, чтобы те две жабы в оазисе превратились обратно в людей.

Джинн очень рассердился:

— Ты же слышал, как я сказал, что первый, кто откроет мою бутылку, превратится в жабу! Разве ты хочешь, чтобы такая хорошая работа пошла насмарку?!

— Да, — отвечал Абдулла.

— Несмотря на то, что воины Султана по-прежнему там и наверняка повесят разбойников? — уточнил джинн.

— Сдается мне, — сказал Абдулла, вспомнив, каково ему было быть жабой, — они все равно предпочтут быть людьми.

— Что ж, превосходно! — скорбно воскликнул джинн. — Неужели ты не понимаешь, что мои идеи отмщения терпят полный крах? Но тебе-то какое дело! Кто я тебе? Не более чем ежедневное желание в бутылке!

И снова Абдулла, оглянувшись, обнаружил, что на него смотрит солдат, однако на этот раз солдат и вовсе ничего не сказал, Абдулла был уверен, что его спутник попросту тянет время.

В тот день дорога под их ногами пошла на подъем. Пышные зеленые низины сменились песчаными проселками с кустами по обочинам — сухими и колючими. Солдат бодро отметил, что вот наконец-то они попали в какие-то другие места. Абдулла только буркнул что-то в ответ. Он твердо решил не давать слабины.

К ночи они очутились на возвышенности, поросшей вереском, которая выходила на очередную равнину. Еле заметный пупырышек на горизонте, по мнению солдата — причем высказанному по-прежнему очень бодро, — был, несомненно, Кингсбери.

Когда они разбили лагерь, солдат — еще более бодро — позвал Абдуллу поглядеть, как очаровательно Шустрик-Быстрик играет с пряжками его ранца.

— Это, несомненно, чарует меня не больше, — заметил Абдулла, — чем бугорок на краю земли, который может оказаться городом Кингсбери.

Настал еще один густо-красный закат. За ужином солдат показал на него Абдулле и обратил его внимание на большое красное облако в виде замка.

— Ну разве не красиво? — спросил он.

— Это просто облако, — отозвался Абдулла. — Оно не имеет художественной ценности.

— Дружище, — сказал солдат, — по-моему, этот джинн вас допекает.

— Каким образом? — не понял Абдулла. Солдат показал ложкой на далекое темное пятнышко на фоне заката.

— Вон, видите? — сказал он. — Кингсбери. У меня предчувствие — да и у вас, думаю, тоже, — что, когда мы туда доберемся, лед тронется. Но как-то нам все туда не добраться. Не думайте, что я вас не понимаю: вы человек молодой, нетерпеливый, вот еще любимую девушку потеряли, — естественно, вам кажется, будто Судьба против вас ополчилась. Поверьте мне, большую часть времени Судьбу никто особенно не волнует. И джинн не то чтобы на чьей-то стороне — не более, чем сама Судьба.

— А почему вы так решили? — спросил Абдулла.

— Потому что он всех ненавидит, — ответил солдат, — Может быть, это в его натуре, хотя, осмелюсь заметить, заключение в бутылке его вряд ли исправит. Но не забывайте: что бы он там ни чувствовал, желания ваши он исправно исполняет. К чему же осложнять себе жизнь только для того, чтобы досадить джинну? Почему не загадать самое полезное и своевременное из всех возможных желаний, получить то, что нужно вам, и смириться со всеми нежелательными последствиями? По зрелом размышлении мне кажется — что бы ни учинил этот джинн со своей страстью все обращать во зло — лучше всего пожелать, чтобы вам вернули ковер-самолет.

Пока солдат говорил, Полночь взобралась Абдулле на колени и принялась, мурлыча, тереться о его щеку, чем изрядно его поразила. Абдулла был вынужден признать, что польщен. Раньше Полночь исключительно допекала его — как и джинн, и солдат, не говоря уже о Судьбе.

— Если я пожелаю ковер, — заметил он, — то готов поспорить, что несчастья, которые пошлет нам джинн, с лихвой перевесят пользу, которую мы от него получим.

— Спорите? — обрадовался солдат. — До смерти люблю поспорить. Спорим на золотой, что от ковра будет больше пользы, чем неприятностей?

— Пожалуйста, — отвечал Абдулла. — И снова все выходит по-вашему. Не устаю поражаться, друг мой, почему вас не повысили в чине до командующего этой вашей армией.

— И я, — кивнул солдат. — Из меня бы вышел отличный генерал.

На следующее утро они проснулись в густом тумане. Кругом было сыро и бело, и за ближайшими кустами ничего не было видно. Полночь, дрожа, прижалась к Абдулле. Когда Абдулла поставил перед собой бутылку с джинном, вид у сосуда был донельзя обиженный — даже против обычного.

— Выходи, — сказал Абдулла. — Мне надо загадать желание.

— Я могу удовлетворить его прямо отсюда, — гулко заявил джинн. — Ненавижу эту сырость.

— Отлично, — отвечал Абдулла. — Хочу получить обратно мой ковер-самолет.

— Готово, — сказал на это джинн. — И пусть это отучит тебя заключать глупые пари!

Некоторое время Абдулла выжидательно оглядывался, но ничего не происходило. Затем Полночь вскочила. Из солдатского ранца показалась мордочка Шустрика-Быстрика, уши у которого так и развернулись к югу. Поглядев в ту сторону, Абдулла решил было, что слышит легчайший шепот, какой производит ветер или что-то рассекающее туман. Вскоре туман всколыхнулся — снова и снова, все сильнее. Ковер серым пятном возник над головой и спланировал на землю рядом с Абдуллой.

На ковре был пассажир. Свернувшись калачиком, на нем мирно спал разбойного вида мужчина с большими усами. Крючковатый нос вжимался в ковер, однако Абдулла разглядел золотое кольцо, полускрытое усами и грязным головным покрывалом. В одной руке мужчина сжимал инкрустированный серебром пистолет. Не оставалось никаких сомнений в том, что это снова Кабул Акба.

— Кажется, я выиграл спор, — прошептал Абдулла.

Разбойник шевельнулся и сердито забормотал — то ли из-за этого тихого шепота, то ли из-за холодной сырости. Солдат прижал палец к губам и замотал головой. Абдулла кивнул. Если бы он был один, то ломал бы себе голову, что же теперь делать, однако в обществе солдата он чувствовал себя едва ли не ровней Кабулу Акбе. Абдулла тихонько всхрапнул и шепнул ковру:

— Выбирайся из-под этого человека и повисни в воздухе передо мной.

По краю ковра пробежала дрожь. Абдулла видел, что он пытается повиноваться. Ковер сильно дернулся, однако было очевидно, что Кабул Акба слишком тяжелый и выскользнуть из-под него невозможно. Тогда ковер решил попробовать по-другому. Он на несколько дюймов приподнялся в воздух, и не успел Абдулла понять, что он собирается делать, как ковер выскочил из-под спящего разбойника.

— Не надо! — ахнул Абдулла, но опоздал. Кабул Акба грянулся оземь и проснулся. Он сел, потрясая пистолетом и крича что-то на непонятном языке.

Солдат проворно, хотя и с ленцой, взял зависший в воздухе ковер и обернул его вокруг головы Кабула Акбы.

— Пистолет у него заберите, — велел он, удерживая отбивавшегося разбойника обеими смуглыми руками.

Абдулла упал на одно колено и вцепился в могучую лапу, сжимавшую пистолет. Это была очень могучая лапа. Вырвать из нее пистолет Абдулла никак не мог. Он мог лишь вцепиться в нее и мотаться туда-сюда, сокрушая все кругом, потому что лапа пыталась его стряхнуть. Солдат рядом с Абдуллой тоже мотался туда-сюда. Кабул Акба был просто невероятно силен. Болтаясь в разные стороны, Абдулла попытался ухватить один разбойничий палец и отогнуть его от пистолета. Но на это Кабул Акба взревел и вскочил, а Абдулла отлетел в сторону, причем ковер каким-то образом оказался обернут вокруг него самого, а не вокруг Кабула Акбы. Солдат держался. Он держался, несмотря на то, что Кабул Акба продолжал подниматься, рыча и рокоча, словно падающий небосвод, а солдату теперь приходилось держать его не за плечи, а за пояс, а потом за колени. Кабул Акба закричал громоподобным голосом, поднялся еще выше, став еще больше, и вот уже ноги у него так раздулись, что обхватить их разом было невозможно, и солдат сполз вниз, угрюмо вцепившись в голень под широченным коленом. Нога попыталась пинком сбросить солдата, но ничего у нее не вышло. После чего Кабул Акба распростер огромные кожистые крылья и попытался улететь. Однако солдат все держался, хотя и сполз еще ниже.

• Предыдущая
• 27/48
• Следующая