Самый яркий свет (СИ) - Березняк Андрей - Страница 15

В самом деле — были бумаги с завода, но просматривать их я тогда не стала, а потом и вовсе забыла.

Судя по всему, на моем лице было такое расстройство от осознания, что паровоза я не увижу, Вяжницкий предложил посмотреть паровой котел к нему, который как раз начали собирать в главном здании. Я не удержалась, подпрыгнула прямо к нему и чмокнула управляющего в щеку, чем вызвала его сильное смущение. До цеха едва ли не бежала, а там под насмешливыми взглядами мастеровых восхищенно осматривала чудный механизм, станущий в будущем сердцем стальной машины. Пожилой мастер с улыбкой принялся рассказывать об устройстве сего аппарата, а потом обомлел от десятка моих уточняющих вопросов.

— Сильно интересуетесь, барышня, — с уважением в голосе резюмировал он. — Не каждый из моих дурней так.

— Дядько Василий, как же не интересоваться. Ты представь, что до тебя такого никто не делал, а потом этот железный конь вырвется на волю, потрясая всех своей мощью и быстротой. Не конь — кит! А ты будешь знать, что приложил к нему свои руки.

Мастеру Василию такая мысль пришлась по душе, он даже погладил корпус котла шершавой рукой, а я предложила управляющему на первый паровоз повесить табличку, где выгравировать имена всех мастеров и работников, кто трудился над его созданием.

— Пусть люди знают, кто такое чудо сотворил!

Под одобрительный гул Вяжницкий с радостью согласился, и его тут же принялись ангажировать те заводские, кто, наверное, к работе над паровозом привлечен не был. «Повеситься на паровозе», как со смехом заметил кто-то, хотел каждый.

Я, окрыленная перспективами, готова была бегать по цехам до полуночи, залезая в каждый закуток и обнюхивая каждый станок, но Коломин, сославшись на грядущие сумерки, настоял на обратной дороге. Мол, успеете, сударыня, еще всем надоесть. Пришлось согласиться и, устроив перед рабочими благодарственную речь, я попрощалась со Степаном Ивановичем, наказа ему подумать над школой и прочим, и отправилась в коляску. Возница выправил на Зелейную, двигая в сторону Тучкова буяна[3].

— Арсений Петрович, вот тут подумалось.

— Что, Александра Платоновна? — оторвался от своих дум титулярный советник.

— Ну, вот мы строим паровоз. Сжигаем уголь, и пар двигает поршень, от него через шатун крутятся колеса.

— Вы правильно все запомнили, сударыня.

— А почему нельзя такое поставить на коляску, чтобы ее двигал пар, а не лошадь?

Извозчик, услышавший эти рассуждения, тихо выругался и трижды сплюнул. Для него я сейчас была не просто еретичкой, предавшей истинную веру, а самим Антихристом, выдумавшим превратить его кобылу в пар.

— Так делали уже так, Александра Платоновна. Француз Кюньо еще в прошлом веке паровую телегу сделал. В Лондоне Тревитик построил карету, покатался два дня, да разбил ее о чей-то дом. Но дело не в том. Паровоз наш смысл имеет, как то ни странно, потому что он большой. На него можно взять десятки пудов дров, угля и воды, на которых он и будет ехать, можно поставить движитель таких размеров, как Вы сами видели сегодня. А на карету всего этого упихнешь. Вот и получается, что проедет такая десять верст, и встанет. Добавьте управление, тормозные механизмы — никто такого не делал до сих пор. Только… да, Ванька Кулибин еще при Екатерине Алексеевне, он выдумывал всякое, но его причуды все в стол клали. Вот Вы на мысль навели, надо бы поискать в архивах. Жаль, что старик из ума давно выжил.

— Да? А что с ним?

Про Кулибина слышать доводилось, но больше как о причудливом мужичке, который веселил высокородную публику хитрыми придумками. И никакой славы изобретателя за ним я не помнила.

— Видите ли, он же много чего интересного сделал, что по нашему ведомству в пору бы пришлось, но при дворе интересовались только его куклами-автоматонами, фейерверками и прочими забавами. Ванька же хотел признания и увлекся perpetuum mobile[4]. Его и из Академии выгнали, и сам он все остальное забросил. Доживает где-то.

— А что не так с вечным двигателем?

— Невозможен он, сударыня, — вздохнул чиновник. — Еще Михаил Васильевич[5] говорил: сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому, так ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте. Еще лет десять назад французы эксперимент с газами проводили, Гей-Люссак[6]хотел доказать, что теплоемкость газов зависит от их объема, а доказал обратное. Но все это говорит о том, что что-то из ниоткуда не берется. Что дает нам движитель? Живую силу, энергию, если современным научным языком говорить. Но для ее создания нужна та же самая энергия. Понимаете?

Я честно задумалась, пытаясь понять суть в словах Коломина. Вроде все почти они знакомы, а складываются во что-то мудреное.

— Паровой движитель делает, как вы говорите, энергию. Потому что пар двигает поршень… а, да, ведь чтобы пар образовался, мы сжигаем уголь!

— Умничка Вы, Александра Платоновна. Вот энергия от сгорания угля кипятит воду, дает энергию силе пара, который движет поршень, а тот уже колеса. Но первопричина — теплородная природа угля.

— Странный вы человек, Арсений Петрович, — сказала я, но больше не произнесла ни слова.

Коломин внимательно посмотрел на меня, но тоже промолчал и отвернулся. Так мы и ехали до самого моего дома. О чем размышлял титулярный советник, мне было неведомо, а вот я никак не могла взять в толк, что же это за человек такой в ранге «титуляшки», но при этом показывающий нетривиальные знания в самых разных вопросах. И изобретателей назовет по памяти, и научные опыты наперечет скажет, о сути природных законов поспорит с академиком.

И над заводом от министерства наблюдает.

[1] В 1811 году детей на фабрики разрешили принимать только с 12 лет, на практике указ нарушался повсеместно.

[2] Один из первых паровозов конструкции Джоржда Стефенсона, созданный в 1813 году.

[3] Тучков буян — пеньковые склады на берегу Малой Невы, ошибочно называемые даже современниками «дворцом Бирона», хотя к этому зданию Эрнст Иоганн Бирон не имел никакого отношения. Здание и сейчас стоит справа от Тучкова моста.

[4] Вечный двигатель (лат.)

[5] Имеется в виду Михаил Васильевич Ломоносов.

[6] Жозеф Луи Гей-Люссак — французский химик и физик.

Едва я зашла в квартиру, как на меня накинулась Танька, причитая, что барышни не было так долго, что она и места себе не находила.

Последствиями душевных переживаний горничной были наваристые щи, тушеный кролик с пшенкой и целый кувшин горячего сбитня. Сесть со мной за ужин в столовой она поостереглась, сославшись на то, что слишком увлеклась снятием проб, и аппетит от нее сбежал. Но от сладостей не отказалась, даже заварила чай, испросив разрешение взять типсовый[1], а не черный. К дорогим, фамильным, сортам Танька питала какую-то аристократическую слабость, в то время как я по-простому предпочитала ординарный кирпичный[2], более пристойный мелкой руки купчихе.

За чаепитием пришлось выслушать щебетание служанки о прошедшем дне, сокрушения о поднявшихся в лавках ценах, сожаление об уходящем лете и надежду на светлую и чистую любовь в ее жизни. Никаких кавалеров на примете у Тани не было, сальные взгляды конюхов и служек соседей по дому ее лишь раздражали, но здесь я была на ее стороне. Довелось раз быть свидетелем поганой картины, как Лексей — слуга одного из квартирантов в парадной — пытался облапить мою горничную, произнося при этом такие скабрезности, что даже я замерла мраморной статуей. На которую поднял ногу шелудивый кобель.

От скорой расправы дурака спасло только то, что Танька вывернулась и с размаху огорошила приставучего охальника такой пощечиной, что едва не свернула ему челюсть. Лексей рухнул, аж задрав сапоги к потолку, моя девка же добавила ему каблуком по причинному месту. Совсем калечить чужого дворового мне показалось лишним, и я тогда оставила инцидент без последствий. Однако с той поры задумалась: а какой ухажер нужен моей горничной? С одной стороны, она крепостная, из крестьянской глубинки, волею судьбы и моего отца выдернутая из деревни. С другой — уже обтесалась в столице, по моему наказу выучилась грамоте и каким-никаким манерам. В свет ее, конечно, не выведешь, но прислужить на приеме сможет без того, чтобы ударить в грязь лицом. И вот получается, что за мужика ее выдавать — только жизнь ломать, но и не из дворян же ей супруга искать. Оставалось кидать взоры на мещан, но и среди них пойди сыщи еще приятного и приличного. Понабралась от меня Татьяна женской спеси, не выйдет из нее доброй жены. К тому же статус закрывал многие варианты сватовства, а стоит мне только завести речь о вольной, как горничная устраивает такие истерики, что мне с перепугу приходится просить у нее прощения и обещать до самой смерти оставить ее в своем услужении.