Скоро будет буря - Джойс Грэм - Страница 41

• Предыдущая
• 41/65
• Следующая

И каждый раз все в точности повторяется: прикуривание сигареты определенным образом, затяжка в заданный момент, выдох указанным способом… детально расписанный ритуал, каждый шаг которого – экспромт: «Если ты собралась снять перчатку и загасить огонек одной из свечей, то ни в коем случае…»

Это продолжается несколько недель. Погода портится, прогулки становятся короче. Она читает. Грегори иногда куда-то уходит и порой не возвращается день или два. Почему она остается? Потому что Грегори никогда не просит ее об этом, никогда ничего не требует от нее. Что касается сексуальных отношений, то, в отличие от злополучного вечера в Пер-Лашез, он никогда больше не делает попыток овладеть ею. В нем заключена какая-то мистерия, которую она должна досмотреть до конца. И, что ни говори, он приносит действительно ангельский договор, предлагая руководство и обещая откровение. Она помнит об этом.

Но где-то в дальнем уголке ее мозга слабенько звенит колокольчик. Дордонь, вызванивает он, Дордонь. И услышав этот звон, она вспоминает свою прерванную поездку. Она знает, что должна отправиться и Дордонь, чтобы повидать сестру. Если только сможет вспомнить зачем.

Потом однажды вечером она вспоминает. Это происходит после ухода Грегори. Зеркало в тяжелой вычурной позолоченной раме висит в гостиной, его стекло покрыто пузырьками и деформировано, мутно-пятнистое старое зеркало, утратившее блеск оттого, что в него много гляделись. Она всматривается в себя как бы сквозь легкую дымку. Ей приходит в голову, что если пристально глядеть на собственное отражение достаточно долго – скажем, несколько лет, – то можно перестать ориентироваться, кто здесь реальный и кто виртуальный. С какой стороны находишься ты? Что, если ты вообще не человек? Что, если ты лишь воспоминание, которое тщетно жаждет обернуться реальностью? А какова судьба забытых воспоминаний? Они ведь должны где-то сохраняться, а иначе разве их можно было бы восстановить? По-видимому, существует нечто вроде чистилища для утраченных воспоминаний. Возможно, им является это зеркало. Что, если наши жизни – не что иное, как воспоминания, дрейфующие цепочкой – вплоть до настоящего мига? Что, если никакой Дордони нет и никогда не было? Что, если у меня нет сестры?

Внезапное прозрение: «Я отлучена от своего будущего», – говорит она своему отражению.

Она долго разглядывает себя в зеркале, пока не начинает казаться, что она уже не может оторваться от своего изображения. Затем возникает легкая вибрация в скулах, едва заметное подергивание мускулов под глазом. Эти движения видимы, но не осязаемы. Все происходит лишь в виртуальном мире Зазеркалья. Затем ее лицо претерпевает ряд последовательных искажений, как будто его быстро сминают чьи-то невидимые руки. Свет вокруг ее головы в зеркале тускнеет, изображение затуманивается, что-то ее затеняет. По обе стороны от ее лица формируется из облака золотой раструб длинной воронки; хотя, возможно, это лишь мерцающий отсвет зеркал, висящих на противоположной стене. Но какова бы ни была природа этих образов, она фиксирует взгляд на лице перед нею, которое больше не похоже на ее собственное. Издалека она слышит тонкие, скорбные звуки труб. Хотя ее глаза остаются открытыми, веки на зазеркальном лице живут своей особенной жизнью и закрываются перед ее взором, а губы движутся, произнося слова голосом, лишь отчасти похожим на ее собственный: «Ты одна из погибших».

– Что я должна сделать? – спрашивает она слепую женщину.

«Каждый прожитый день – это еще одна площадка на лестнице, ведущей вниз. Ты уже прошла долгий путь. Ангел – это не он. Это ты».

– Я поддалась обману. Что я должна сделать? «Сделать? Ты должна его убить».

Она слышит легкий щелчок входной двери, когда возвращается Грегори. Через несколько секунд он уже стоит у нее за спиной, его лицо виднеется рядом с ее лицом, и он тоже смотрит в зеркало. Ее отражение восстанавливает привычные формы, становится более устойчивым, глаза открываются; такое ощущение, что все это происходит с единственной целью – чтобы его обмануть.

– Разговариваешь сама с собой, – произносит он, мягко стирая слезу с ее щеки. – Но ты плакала.

– Я устала.

– Может, тебе принести что-нибудь?

– Нет, я собираюсь прогуляться.

– Я пойду с тобой.

– Нет. Пожалуйста, не надо. Мне нужно побыть одной и кое-что обдумать.

Впервые она отказывается от его компании. Грегори в задумчивости пожимает плечами.

– На улице сыро. Надень пальто.

Улица окутана туманом, тончайшая кисея наброшена на тротуары и мостовую, фонарные столбы и припаркованные автомобили, все покрыто влагой. Звуки Парижа приглушены, свет от фонарей скручен в плотные желтые шары; серая мостовая под ногами вся в лужах, как бы подернутых перламутровой пленкой и отражающих бесполезный свет. Она идет к Пер-Лашез, поскольку не знает, куда еще можно пойти.

Но душа знаменитого кладбища оцепенела. Мраморные изваяния силятся вернуть себе в слабом свете фонарей более четкие контуры. Даже кошки и фанаты покойного Джима Моррисона куда-то исчезли. Сырость впитывается в кожу, пронизывает до костей. Она поднимает воротник пальто и бредет по аллее. Ангел – это ты. Ты должна его убить.

Она приближается к странному монументу, призраку женщины в натуральную величину, голова которой скрыта в складках бесчисленных ниспадающих полотнищ; одна рука фигуры отчаянно цепляется за скульптурные перекладины, напоминающие тюремную решетку. Этот нелепый монумент, упивающийся смертью, выставляющий свою трагедию напоказ, выглядит в окружающем тумане невероятно реалистично: привидение, бесплотный дух умершего вампира, пытающийся – слишком поздно – вернуться в могилу до рассвета. «Не я ли это?» – спрашивает она себя. Поблизости расположена совсем небольшая, поросшая мхом могилка, где на простом камне, кроме имени, вырублена надпись: «Ма sњur, mon sang» [31].

Воспоминание. Она вспоминает, зачем ей нужно в Дордонь. Там моя сестра, моя кровь.

Она возвращается прямиком в квартиру, точно зная, где Грегори держит свой запас героина; она неоднократно видела, как он бодяжит порошок на дозы на продажу. «Подмешать чего-нибудь». Закончив свою смертоносную работу, она чувствует удовлетворение оттого, что он ничего не поймет, пока не будет слишком поздно. «Убей его». Главное, что теперь ее ничто не сможет остановить. Она должна отправиться в Дордонь. Должна добраться до сестры, так как та нуждается в ее помощи. Если бы только она смогла вспомнить, кто такая ее сестра.

– Ты должна это чувствовать, Джесси. Температура упала на несколько градусов. Неужели не ощущаешь?

Джесси пожала плечами, давая понять, что ей это неинтересно. Ее сейчас занимали совсем иные проблемы помимо погоды.

– Я думаю, ты притворяешься. Притворяешься, что не замечаешь этого изменения погоды. В чем дело? Что-то изменилось? Я потеряла твою дружбу?

– Все дело в маме. Она велела, чтобы я больше не проводила с вами столько времени. – Джесси не стала упоминать, как настоятельно потребовала этого Сабина.

– Со мной?

– С вами обеими. Да, вначале она сказала, что это относится ко всем вам. Потом поправилась: ко всем, кроме Мэтта. Но мне не разрешается ходить с вами на прогулки, по магазинам или кататься на машине и вообще запрещено бывать с вами подолгу.

– И что ты думаешь по этому поводу?

– По-моему, это глупо. Наверно, она расстраивается из-за папиного ухода.

В то же время чувствовалось, что с исчезновением Джеймса Сабина даже несколько расслабилась. Это беспокоило Джесси. Все выглядело так, будто в прочном фундаменте, на котором она строила свое понимание мира взрослых, появилась трещина. Джесси предполагала, что взрослые всегда имеют веские основания поступать так или иначе, и притом они заботятся об интересах каждого. Но впервые в жизни ей пришло на ум, что взрослые могут не отдавать себе отчета в своих действиях. Что иногда они поступают наугад, подобно детям.

• Предыдущая
• 41/65
• Следующая