Правда жизни - Джойс Грэм - Страница 53

• Предыдущая
• 53/65
• Следующая

Его предчувствие подтвердилось уже тогда, когда Аида показывала ему книжный шкаф, заполненный ни разу не открытыми учебниками и справочниками. Аида сказала, что эти книги приготовлены специально для него, они пригодятся для каких-то, как она выразилась, «занятий», он всегда сможет в них заглянуть, но сначала нужно будет вымыть руки. В Рэвенскрейге все было наоборот. Перегрин Фик говорил ему, что книга – это лишь предмет потребления, ценность которого невысока, а ценные идеи, которые можно из книги вычитать, сами по себе в ней не пребывают. Фик доказывал, что идеи, изложенные в книге, и сама книга – это не одно и то же, растопив однажды камин страницами, вырванными из «Капитала», лучшей книги всех времен, по мнению, кажется, всех жителей Рэвенскрейга. Фрэнк смотрел на блестящие корешки книг, стоящих на полке в его новой комнате, и впервые подумал, что Аида, наверное, не во всем сошлась бы во мнениях с Перегрином Фиком.

Чай подали на полированный стол, покрытый накрахмаленной скатертью и уставленный столовым серебром и посудой из такого тонкого фарфора, что Фрэнк боялся разнести ее на маленькие осколки, когда начнет орудовать серебряной вилкой. На первое был суп. Аида показала ему, как нужно наклонять супницу – от себя, а не к себе. На второе ели рыбу, и тут Фрэнк впервые в жизни взял в руки плоский нож для удаления костей. На десерт подали маленький персик. Фрэнк усвоил, что чистить его не нужно, но полагается, не убирая с тарелки, разделить на четвертинки.

Новые правила распространялись даже на мелочи. Во время обеда Аида сетовала, что торговец пришел в тот день к парадной двери, а не к черному ходу. Из сказанного следовало, что в этом чудовищном извращении виновата война. Из-за войны произошло общее падение нравов – так, женщины стали на виду у всех носить брюки. Фрэнк пытался себе представить, что было бы с Аидой, если бы к парадному входу явилась торговка в брюках. Далеко было от Бинли-роуд до Рэвенскрейга.

– Ну что, Фрэнк, утолил голод? – спросила Аида.

– Да, спасибо.

– Не «спасибо», Фрэнк, а «благодарю». Звучит не так вульгарно, правда, Гордон?

– Э-э-э-э-э-э… Ну, тебе лучше знать.

– Да, мне лучше знать. Фрэнк, ты куда?

Фрэнка застигли врасплох – он слезал со стула.

– Никуда.

– Прежде чем идти никуда, принято спрашивать, можно ли встать из-за стола, правда, Гордон?

– Да… э-э-э-э-э… Аида, не нападай на парня!

– А я и не нападаю. Вот вырастет – будет только благодарен, что его хорошим манерам научили. Фрэнк, я тебя не отчитываю, я стараюсь помочь тебе оправиться от этого кошмара в… как называется это ужасное место?

– Рэвенскрейг.

– Вот-вот. Можно представить себе, что там за манеры, да, Фрэнк?

– Да, тетя Аида.

Аида взяла салфетку и поднесла к глазам.

– Прости, Фрэнк. Я немного резко с тобой разговаривала, да? Когда я в таком настроении, Гордон называет меня старой калошей. Я сегодня старая калоша?

Гордон от души засмеялся. Аида расхохоталась тоже. Оба вдруг покраснели. Фрэнк смотрел то на одного, то на другую и тоже изобразил улыбку.

– Если я старая калоша, так мне и говори. Хорошо, Фрэнк? Скажи мне, что так и будешь говорить. Что ты скажешь? Как ты меня назовешь?

Фрэнк растерянно посмотрел на Гордона, который, обнажив синевато-багровые десны и показывая зубы, поощрительно кивал ему. Они затихли, в ожидании глядя на Фрэнка.

– Старая… калоша.

Аида с мрачным удовлетворением кивнула и положила салфетку на стол. Гордон тоже, казалось, был доволен. Короткая вспышка гомерического хохота миновала. Теперь всем пора было вставать из-за стола, даже без разрешения.

Гордон удалился, сказав, что ему нужно кое-чем заняться в каморке. Фрэнк проводил его взглядом. Он был наслышан о каморке Гордона и о том, что он там делает. Задняя часть их большого дома была отведена под погребальное ремесло Гордона. Он не был распорядителем похорон (из-за своего осунувшегося лика, зловеще напоминающего полуразложившийся труп, он облачался в черный саржевый костюм и надевал цилиндр только в случаях краИней нехватки людей), зато был искусным бальзамировщиком, и это началось с его неожиданного знакомства с профессией после бомбардировок Ковентри.

Тогда в этом была нужда, необходимо было срочно убирать с улиц города огромное количество трупов, и он быстро овладел всеми хитростями этого дела. Заднюю часть дома, где раньше практиковал зубной врач, он переоборудовал во временный морг и там на скорую руку готовил подобранные после налетов тела к поспешному захоронению. Он нашел работу, которая у него спорилась, из временной она превратилась в постоянную, а вскоре он получил официальное разрешение и стал заниматься этим профессионально. Заказы поступали из двух близлежащих похоронных бюро. Тела привозили к нему для подготовки, а потом их забирали и предъявляли скорбящим родным и близким где-нибудь в часовне.

Фрэнк обо всем этом в общих чертах знал. Он слышал, как Эвелин и Ина возражали против его переезда сюда, потому что он хорошо чувствует Духов.

– Не надо его отправлять в дом, откуда души покойных еще не отлетели, – доказывали они. – С его-то чувствительностью.

– Чушь! – отвечала на это Марта.

– Жуткое место для мальчишки, – говорила Олив.

– Все там будем. Это и есть правда жизни, – возражала Марта.

– Жуть это – одно слово! – перечила ей Кэсси.

– Научись смотреть правде в глаза, – теряла терпение Марта оттого, что ей приходилось отстаивать свое решение.

Итак, Фрэнк сидел и смотрел, как дядя Гордон направляется в тайнственную комнату в глубине дома. Гордон щелкнул за собой дверью мягко, но решительно – было в этом что-то зловещее. Чары рассеял голос Аиды.

– А теперь, можешь посмотреть в гостиной телевизор, – сказала она.

Телевизор! Фрэнк много слышал о телевизоре, стоявшем в доме у Аиды и Гордона. Телевизор появился у них еще в те времена, когда для всей остальной семьи он был сказочной роскошью. Фрэнк вспомнил, как телевидение обсуждалось всем домом в Рэвенскрейге. Все тогда согласились, что приход телевидения знаменует собой власть реакционных хищников, так как они будут эксплуатировать глупость масс для насаждения разной дешевки и показа низкопробных развлекательных зрелищ, чтобы отвлечь их от политического просвещения. Все сошлись на том, что необходимо будет со временем захватить телевидение в свои руки и самим руководить им. Но главное, они тогда говорили, что там показывают даже передачи с места событий, например футбольные матчи.

Реакционная капиталистическая гиена расположилась в углу комнаты. Она стояла тихо, но было в ней что-то грозное. Ее единственный глаз был закрыт. Большой ящик с зеленым окошком. Фрэнк задумался, не стоит ли сказать Бити и Бернарду, что гиена находится тут, в доме Аиды, что можно просто войти, взять ее и начать ею руководить. Он опустился в кресло перед телевизором с почтением, которое могла бы вызвать неразорвавшаяся бомба.

Гордон вернулся из каморки, широко улыбаясь. Он подошел к телевизору и включил его.

– Э-э-э-э-э-э, сейчас через пару минут нагреется. Лампы, понимаешь.

Наконец проявилось изображение мужчины, который в студии показывал каких-то мелких дрессированных животных. Но передача скоро закончилась, и импозантная молодая дама сделала объявление. Они захватили самый конец «Детского часа» на Би-би-си.

– Это Дженнифер Гей [30], – сказала Аида голосом, слегка осипшим от восхищения. – Правда ведь, она прекрасно говорит?

Фрэнк прислушался. Он слышал и других людей, говоривших так же.

– Точно как в Рэвенскрейге! – выпалил Фрэнк. – Точь-в-точь!

– Неужели? – Аиде не очень-то хотелось пятнать светлый образ Дженнифер Гей сложившимися у нее представлениями о коммуне, жившей в беззаконии.

– Ну да, – сказал Фрэнк, продолжая слушать. – Она говорит «детский час», а не «децкий», как мы. Потом она говорит «наверное», а мы – «наверно»

• Предыдущая
• 53/65
• Следующая