Ветер в его сердце - де Линт Чарльз - Страница 8

Вынужден признать, при первом появлении Калико я решил, что у меня галлюцинация из-за накатившего кислотного флешбэка. Хоть я и вдоволь наслушался у индейских костров всяких историй о майнаво — или «кузенах», — мне все равно понадобилось какое-то время, чтобы смириться не только с присутствием Калико, но и со степенью ее личного интереса ко мне. Ладно, сказать «личный» — все равно что ничего не сказать. В плане секса моя подружка озабоченностью может поспорить с пресловутым кроликом, о чем и дает знать при каждом удобном случае. Калико — одно из проявлений красоты здешних краев, которые я, кажется, благодаря ей полюбил даже еще больше. Просто мне хотелось держать наши отношения в тайне. А Сэди растрепала Эгги, и остается лишь надеяться, что дальше история не разойдется. Как и в любом захолустье, обитателям резервации только дай посмаковать пикантные сплетни, так что разлетаются они здесь стремительно.

Центр общины располагается в длинном невысоком глинобитном строении. По его виду можно предположить, что его достраивают всякий раз, как только возникает необходимость в дополнительном пространстве — и это именно так. У стен здания теснятся мескитовые деревья и пустынная акация, одинокий старик карнегия да обязательные заросли опунций и кустарника.

Я останавливаюсь перед стеклянными дверьми, пытаясь напоследок собраться с мыслями, и переступаю порог.

За стойкой регистрации сидит Джанет, уставившаяся в экран компьютера.

— Ойла, Стив, — бросает она.

— Привет, Джанет. Морагу у себя?

— Шутишь? Иногда мне кажется, он живет в своем кабинете. Как раз сейчас у него никого.

— Спасибо.

Под гомон школьников, что доносится из спортивного зала, я иду по коридору в кабинет Морагу. Он исполняет обязанности шамана племени, а заодно заведует всем Центром и общежитием дальше по дороге. В последнем проживают дети, по тем или иным причинам лишившиеся семьи. В основном они из других племен — яки, апачи, тохоно-оодхам, — но есть и несколько маленьких мексиканцев, потерявших родителей при переходе пустыни и не имеющих родственников в США. Вообще-то их полагается депортировать, но Морагу умеет обходить законы, если для детей так оказывается лучше.

Когда я вхожу в кабинет, он разговаривает по телефону, однако показывает мне на стул. Мебель тут прочная и основательная, в суровом миссионерском стиле, отчасти смягченном подушечками и ковриками в ярких узорах кикими. Если не обращать внимания на современное оборудование — компьютер, принтер, дорогущий телефон, — и ощущаешь себя тут как в традиционном доме, а не в рабочем кабинете.

Морагу — чистокровный кикими, хотя на соплеменников не похож. Те в основном полноватые, круглолицые и темноволосые, а он отличается худобой, невероятными янтарными глазами, точеными чертами узкого лица и темными рыжевато-коричневыми волосами. Помню, как-то раз я задал ему вопрос о причинах подобного расхождения, и он ответил, что, по-видимому, несколько поколений назад в число его предков затесался краснохвостый сарыч.

Тогда я рассмеялся. А теперь, после замечания Эгги о заглядывающих к ней кузенах, не настолько уверен в шуточности ответа.

Морагу заканчивает разговор традиционным «ойла» и вешает трубку. На языке кикими слово это означает как «привет», так и «пока».

Я тоже отпускаю «ойла», после чего он осведомляется:

— Как настрой, Бродящий-под-Лунным-Светом?

— Ощущаю себя дурак дураком. И хватит выдумывать для меня эти якобы индейские имена.

При каждой нашей встрече он называет меня по-новому. Пока мое самое любимое имя — Ссущий-как-Конь. Но разве я виноват, что у меня такой большой мочевой пузырь?

— Чувствовать себя дураком — хорошее начало восхождения к мудрости, — изрекает шаман.

— Не так высоко. Просто Эгги кое-что мне сказала. Мол, кое-кто из людей, кого я здесь встречаю, необязательно является человеком.

— И ты задумался об этом только сейчас? — улыбается Морагу.

— Господи, ты-то хоть не начинай!

Шаман разводит руками.

— Так уж устроен наш мир. — После небольшой паузы он осведомляется: — Ты пришел поговорить со мной об этом?

Я трясу головой.

— Тогда наверняка о той белой девочке, что ты оставил у Эгги.

— Как, черт побери, ты узнал о ней?

Шаман кивает в окно. На согнувшейся ветке мескитового дерева, едва ли не касающейся стекла, сидит парочка ворон.

— Вороны вон судачат.

Эгги настолько выбила меня из колеи, что мне даже подумалось: «А Морагу-то сейчас не шутит». Вообще-то, он постоянно несет подобный вздор, но только теперь я всерьез стал задумываться, сколько же в его словах правды.

В конце концов я решаю игнорировать ворон и прочее и выкладываю шаману, что узнал о Сэди.

— По-твоему, это хорошая затея? — вопрошает он по окончании моего рассказа. — Меж собой дети ладят, но они и с соплеменниками общаются. И она окажется среди них единственной белой.

— Эгги говорит, пока Сэди может пожить у нее.

— Допустим. А ты уверен, что она серьезно настроена на учебу? Мы только отвадили Оливию от истерик, и новый источник смуты нам совершенно ни к чему.

— Может, тебе лучше самому поговорить с ней, чтобы оценить ситуацию? Все-таки возвращаться ей некуда.

— Это я понимаю, но вдруг кто-нибудь за ней заявится? — продолжает сомневаться Морагу.

— Ты серьезно? Собственный папаша выбросил ее, как ненужный хлам.

— Извечная проблема в том, — вздыхает шаман, — что очень многие сначала выбрасывают вещи, а потом вдруг решают, что лучше их все-таки подобрать.

— Сэди — человек, а не вещь.

— Да знаю я. Понимаешь, насчет индейских и мексиканских детей мы уверены, что никто их назад не потребует. Потому как их родители или мертвы, или в тюрьме, или же сидят на метамфетамине и уже ни черта не соображают. Пускай папаша Сэди и сущее чудовище, но сбрасывать со счетов его все-таки нельзя. Если из-за девчонки начнутся неприятности, это может сказаться на всех.

— Просто пообещай, что поговоришь с ней и подумаешь насчет ее зачисления. Большего я не прошу.

— Конечно, я поговорю с ней. Черт, если ты действительно хочешь, чтобы мы ее взяли, так и скажи.

Я качаю головой.

— Нет, когда мы затеяли все это, я не ставил никаких условий. Решать только тебе.

— Да, но…

— Так не пойдет, — перебиваю я Морагу. — Либо она поступает в школу на общих основаниях и по твоему распоряжению, либо я начинаю подыскивать для нее другие варианты. Если ты вздумаешь сделать мне одолжение, я догадаюсь, — я поднимаюсь со стула.

— А как же. Ты домой? Тетушка Нора затевает грандиозный обед для детей. Можешь с нами и поесть.

— Нет, мне нужно вернуться к себе и все как следует обдумать.

Я хочу развернуться к двери, но Морагу не сводит с меня глаз, и мне никак не отвести взгляд.

— Главное, не придумывай, будто новые сведения разрушат твою жизнь. Отнесись к этому как к возможности глубже понять те миры, в которых живешь.

— Что ты имеешь в виду?

Шаман отвечает вопросом на вопрос:

— Пойдешь к себе по горной тропе?

Я киваю.

— Сделай мне одолжение — когда вернешься в трейлер, достань карту и измерь расстояние отсюда до каньона Расписное Облако.

— Знаю я это расстояние. Да я этой тропой тысячу раз ходил, всего-то час пути.

— Ничуть не сомневаюсь, — кивает он. — И все-таки исполни мою просьбу, взгляни дома на карту.

— А нельзя обойтись без этой таинственной шаманской ахинеи?

— Я совершенно серьезно. Но если у тебя потом появятся вопросы, ты знаешь, где меня найти.

Сегодня все будто сговорились!

— Обязательно, — только и отвечаю я.

— Ойла, брат, — улыбается Морагу.

Перед его улыбкой устоять невозможно. Хоть ты бесишься, хоть тоскуешь — все равно на нее ответишь.

И продолжая радостно улыбаться, я машу на прощание Джанет и выхожу из Центра общины.

Под склоном горного кряжа за резервацией я решаю засечь время и смотрю на солнце, а только потом начинаю восхождение. До самой тропы подъем довольно крутой. На небе ни облачка, солнце палит нещадно. Двинувшись по тропе в северном направлении, я замечаю тройку грифов-индеек — они лениво кружат над скалами. Как бы мне сейчас хотелось оказаться рядом с ними! Раскаленные камни и земля щедро дарят тепло, и потому здесь вдвое жарче, нежели на высоте.