Вор вне закона - Алов Сергей - Страница 14

— Он самый, налим хитрожопый. Ладно, сворачиваемся. Теперь в тот дом не сунешься, да нам это сейчас и без надобности. Надо ситуацию крепко обмозговать. Каким краем он нас подставить хотел, если и Фоме ту же наводку слил? Есть соображения?

Лешка напряг извилины:

— А если он и тебя, и Фому подставляет? Ты вывернулся, так Фома попал. А если бы не Фому, так нас бы повязали. А верные наколки твоему Семе менты на Петровке выписывают. Вот кажись и они.

Внизу к дому подкатили две машины с мигалками. Через пять минут в квартире на седьмом этаже появились новые действующие лица. Лешка и Волоха видели как менты заломали Фому и его подельников.

— Ладно, наводим тут марафет и без суеты отваливаем, — распорядился Призрак.

Вечером в Лешкиной квартире снова появились Писарь и Паша Яхонт. Волоха назвал встречу малым сходняком. После их ухода Лешка спросил вора:

— Что решили?

— Буду Сему валить.

— А что, без их разрешения ты не мог обойтись?

— Нет, — покачал головой Волоха. — Такие вопросы в одиночку не решаются. Сема ведь тоже воровского сословия. По понятиям поножовщина запрещена. Это голимый беспредел. А вот решение сходки я выполнить обязан.

— Те же яйца, только вид сбоку, — проворчал Лешка. — Когда двинемся?

— А ты тут при чем? — удивился Призрак.

— При тебе, при чем же еще.

Ехать до Семы пришлось на трамвае с двумя пересадками. Лешку колотило. Он хоть и храбрился, но ему было очень страшно. Лишь одна мысль поддерживала его — они идут исполнять решение настоящей воровской сходки.

Сема жил в бараке на окраине Москвы. Они сошли с трамвая и двинулись по темной и грязной улице, застроенной старыми двухэтажными домишками. Прошли заколоченный рынок, от которого за версту несло гнилью и свернули в еще более темный переулок.

— Держи, посветишь, — Призрак сунул в руку Лешке квадратный электрический фонарик. — Нам вон в тот дом нужно. Сначала идешь ты. Сема живет на первом этаже, дверь у него не запирается. Сунешься в хату, спросишь Катю или Валю. У него какую-то из соседок так зовут. Если он дома, свистнешь, если нет, вернешься ко мне. Свистеть умеешь?

— А то нет! — обиделся Лешка и затопал к бараку.

Он вошел в зассанный людьми и животными коридор. Семина дверь была третья слева. Он толкнул ее. Открыто. В комнате воняло еще сильнее, чем в коридоре. Лешку окутала кромешная тьма. Он включил фонарик и посветил сначала по стенам, а потом и на пол. Сначала он подумал, что комната пуста. но тут увидел хозяина.

Лешка замер от ужаса. На полу валялся Сема. Голова его была разбита буквально вдребезги каким-то тупым предметом. Пол и все вокруг было залито кровью и чем-то белым, вероятно хитрыми семиными мозгами.

Сбросив оцепенение, Лешка рванул к выходу. В коридоре он с грохотом уронил со стены корыто, запутался ногами то ли в мешковине, то ли в скрученных половиках и, наконец, выскочил на улицу. Он бросился к тому месту, где оставил Волоху, но его там не было.

Лешка остановился в растерянности. Неожиданно совсем рядом, из непроглядно черного мрака раздалось прямо-таки звериное рычание. Лешка вспомнил о фонарике и зажег его. В ярком свете он увидел дикую картину. Два бугая зажали Волоху в углу. Они держали его за руки, при этом один уже приготовил финку, а другой замахнулся ломиком, испачканным на конце чем-то красным.

Волоха повернул голову сначала к одному, затем к другому нападавшему, странно ощерился и с его языка сорвались сверкнувшие в свете фонаря молнии.

Яростный крик боли прорезал тишину. Оба душегубца выпустили вора и схватились — один за левый глаз, другой за шею. Брызнула кровь. Волоха подобрал упавший на землю нож и раз-другой саданул каждого из них под ребра. Оба рухнули в грязь как подкошенные.

Волоха рванул Лешку за рукав и со всей возможной скоростью заковылял вглубь переулка.

— Но нам же в обратную сторону! — спохватился Лешка.

— Там нас наверняка ждут, — отозвался Призрак. — Сему видел?

— Видел. Только он того, мертвый. Ему всю башку размолотили.

Призрак зло сплюнул.

— Ясное дело. Да, Лях, сегодня ты меня второй раз от кичи спас. А может и от смерти. Что же это на белом свете творится, а?

Призрак так сноровисто ковылял на своем протезе, что Лешка едва за ним поспевал.

— Слушай, а чем это ты в этих бугаев плевал? — спросил он вора.

— Это еще одно секретное оружие вора — мойка, — ощерился тот. — Безопасная бритва за щекой. Пара лезвий для таких козлов у меня всегда найдется.

— А меня бритвой плеваться научишь?

— Обязательно.

Они обошли весь квартал, пересекли железнодорожные пути и вышли к автобусу. Всю дорогу до дома они обдумывали непонятно откуда возникшую угрозу.

Жмурясь от пота, Крюк хрипло считал сквозь зубы:

— Ити — ни, сан — си, го — рок, сити — хати, ку — дзю…

Он умел считать по-японски только до десяти, потом начинал по новой. И так до полного изнеможения. Отжимания от пола на кулаках, на запястьях, на пальцах, на зажатых в руке карандашах.

Отжимания широким упором, узким, средним, прыжки на кулаках, "крокодил", "сколопендра", отжимания на одной руке, на борцовском мосту — кто бы мог подумать, что из упора лежа можно изобрести столько способов для издевательства над человеком. И за это еще надо платить двадцать рублей в месяц! Но это настоящее каратэ.

После разгона флибустьерского отряда Крюкову не пришлось долго скучать. Он, как и обещал, повесил на гвоздь боксерские перчатки и подался в секцию дзюдо. Она располагалась в детско-юношеской спортивной школе "Атлет", которую теперь возглавлял все тот же тренер Михалыч.

Крюков легко, на лету схватывал все новое и поначалу дела в дзюдо у него пошли очень хорошо. Но на XVI спартакиаде школьников он проиграл "кокой", минимальным преимуществом, какому-то ленинградцу по фамилии то ли Бутин, то ли Пудин. Соперник был старше его и опытней, но Крюкова это не утешило. Дзюдо он бросил и тут же, не успев снять спортивное кимоно "ги", пал жертвой повальной эпидемии. Начиналась новая, великая эпоха каратэ.

В то время заниматься каратэ бросились все, от мала до велика. Секций было множество. Едва ли не каждый школьный спортзал по вечерам оглашался диким топотом босых ног и натужными яростными криками: "Ос!"

Крюков мотался из секции в секцию, придирчиво выбирая лучшую. В большинстве своем секции представляли собой пародию на классическую школу "Сётокан". Кое-кто из новоявленных сенсеев нахально заявлял о принадлежности к контактному стилю "Киокусинкай". Встречались и менее известные направления. Каждый из наставников именовал свою школу лучшей и ведущей свою историю чуть ли не из Шаолиня, конкурентов же называл шарлатанами.

Сходились все лишь в одном — наперебой ругали корейский стиль "Сенэ" и созданную на его базе Центральную школу каратэ Штормина, занимавшую спортзал общества "Труд", что за кинотеатром "Мир". Это дурацкое предубеждение заставило Крюкова отказаться, когда один из старших товарищей, Миша Красин, пригласил его заниматься в Центральной школе. О чем Крюков не раз впоследствии пожалел.

Но при всех различиях это были спортсмены новой формации, настоящие энтузиасты. Они платили за тренировки бешенные по тем временам деньги, сами шили спортивные кимоно, конструировали макивары и жертвовали для любимого занятия буквально всем.

Все фанаты каратэ разделились на две группы. Одни тренировались в поте лица, предпочитая практику, другие же совершенствовались в теории. При встречах они так и сыпали японскими именами и терминами. Знатоки могли отличить Масатоси Накаяму от Масутацу Оямы.

Крюков близко знал неразлучную пару таких знатоков — Миню и Гриню. Оба не старались особенно напрягаться, оттачивая боевую технику, но знали о стилях, школах и секциях практически все. Скитаясь в поисках совершенства, Крюков постоянно сталкивался с ними на подступах к тому или иному спортзалу. И иногда даже получал дельный совет.