Каратель (СИ) - Путилов Роман Феликсович - Страница 24

— Что— нибудь нашли? — очень заботливо спросила меня женщина.

— Пока нет, но, надеюсь найду.

— Где? Мы же все посмотрели.

— Наверху. Там же еще два этажа.

Мне показалось, или спина воспитателя, уже шагнувшего по ступеням вниз, вздрогнула?

— Паша, заеХХХХал уже всех. Тебе же сказали, что нет там ничего — старший сержант Викторов не скрывал своего неудовольствия: — И так, два часа здесь потеряли впустую.

— Мы осмотрим верхние этажи. Всем понятно? — я быстрым шагам двинулся по бетонным ступеням наверх. Викторов зло сматерился, дедок — понятой картинной схватился за сердце, закатывая глаза, а второй мужчина продолжал смолить сигарету перед распахнутым окном, не глядя в мою сторону.

Четвертый этаж был пуст, и глух к моим чаяньям. Все двери были заперты, на полу широкого коридора, лежал тонкий слой пыли. А вот пятый этаж меня обрадовал. Целостностьпылевого покрытия была нарушена, дорожка чьих-то следов шла к двери одной из запертых комнат. Я показал Викторову на след и на носочках шагнул в запыленной пространство. В это время, мне на спину, как голодный вампир, бросилась, забывшая о своей интеллигентности, и даже, возможно, высшем образовании, местный воспитатель подрастающего поколения. Обхватив мои бедра крепкими ногами, женщина, что-то крича, вцепилась мне в лицо и волосы, царапая когтями, как дикая тварь из дикого леса. Взвыв от боли, я резко наклонился вперед. Не ожидая этого, Алла Сергеевна, смешно взбрыкнув худыми ногами в темных колготках, с размаха шлепнулась пол, в последний момент, успев выставить вперед руки. Я перепрыгнул через сумасшедшую бабу и бросился к двери комнаты, куда шла редкая цепочка свежих следов, отлично различимая на пыльном полу. Больше всего я боялся, что дверь сейчас распахнется, оттуда выскочит некто, кого, до сих пор, пытается предупредить своим воем распластанная женщина, которую Викторов, наконец— то, сообразил прижать к полу. Дверь была заперта. Я двумя руками ухватился за старую ручку из потертой от времени нержавейки и рванул ее на себя. Старое, с многочисленными следами небрежного ремонта, дверное полотно не выдержало моего рывка, что-то хрустнуло и дверь распахнулась, явя мне выдвинутый на один оборот погнутый язычок замка, вырвавший край короба. На одной из кроватей мирно спал, свернувшись калачиком, черноволосый подросток в темно-синем спортивном костюме. На столе стояли две пустые и одна не початая бутылки «Бархатного» пива, самодельный нож и горбушка серого хлеба. Несмотря на шум в коридоре, «малыш» безмятежно спал, выставив мне навстречу грязные пятки, выглядывающие из драных носок. Я выглянул в коридор. Алла Сергеевна, сидя на полу, утробно выла на одной ноте, придерживаемая за предплечье старшим сержантом. Я махнул рукой понятым, и они, с вытянувшимися от любопытства лицами, рванули ко мне.

— Мужики, нож видите? — я, зажав финку за острие клинка и навершие рукояти двумя пальцами, поднес нож поближе к лицам понятых: — видите красные комочки между ручкой и лезвием.

Понятые признали, что какую-то красную хрень они видят.

— Мне пакеты нужны, что б нож изъять. Я на третьем этаже, в комнатах этих засранцев целлофан видел.

— Я сейчас схожу — к моему удивлению дед вызвался идти за упаковочным материалом, правда, вместе с ним исчезла и полная бутылка пива, но бежать за шустрым понятым было уже поздно. Кроме ножа, я, протоколом осмотра, изъял спичечный коробок, наполненный темно-зеленой растительной массой с характерным запахом лучшей в России конопли. Потом извлек из-под кровати белые кроссовки. Они были импортные, но стоптанные до последней крайности, с вышибающие слезу, идущей из глубины обуви, вонью. Но главное, на внутренних сторонах боковин подошвы ясно были видны густые бурые мазки. Закончив с оформлением бумаг и, как мог, упаковав кроссовки, нож и коробок в найденную бумагу и целлофановые пакеты, я стал трясти обитателя комнаты за плечо. Парень брыкнулся, обозвал меня, явно нехорошими словами на местном наречии и отвернулся к стенке. Скручиваемое ухо обычно приводить в сознание любого. Спящий проснулся, поток русских и местных слов, описывающих мою личную жизнь, стал гуще, и наконец, студент открыл глаза. Первой реакцией парня была попытка бежать, но я предусмотрительно набросил на левую руку парня наручники, поэтому, морщась от боли в закованной руке, узник совести, поплелся за мной. Увидев стоящую в коридоре заплаканную Аллу Сергеевну, парень стал громко орать на нее, как я понял, обвиняя женщину, что она выдала его ментам.

— Заткнись — я дернул наручники, тяжелое кольцо черного металла больно впилось в тощее запястье пленника, и он замолчал.

— Знаешь его?

— Это мой сын, отпустите его немедленно, он несовершеннолетний.

Царапины на лице саднили очень сильно, поэтому никаких добрых чувств к этому семейству я не испытывал.

— Обувь ему принеси и быстро.

— Вон его кроссовки — воспитательница ткнула пальцем в сторону плотно замотанного пакета, тонкий слой прозрачного пластика не скрывал замотанные в него кроссовки.

— Неси обувь.

— У нас нет лишней обуви.

— Мне без разницы, не зима, до милиции дойдет босиком — я безжалостно потянул парня за оковы мимо мамы, которая еще не поняла, что права ее дитя для меня пустой звук. Парень успел спустится почти на два пролета, скользя рванными носками по затертой поверхности ступеней, когда сверху раздался крик опомнившейся мамаши:

— Подождите! Подождите, я сейчас обувь принесу.

Через пять минут женщина, сев на корточки, натягивала на ноги недовольно бубнящего что-то ребенка, какие-то чешки, а зам=тем мы всей компанией вывалились из полумрака общежития на улицу.

Перед общежитием стояло около сотни человек. Сначала они молчали, потом, когда мы, быстрым шагом, вышли со двора, толпа взревела и двинулась за нами. Мне кажется, они решили, что я проволок мимо них убийцу.

— Леха, не подпускай к нам никого! — крикнул я идущему за спиной Викторову, стараясь быстрее тянуть вяло перебирающего ногами парня в сторону отдела. Мне очень хотелось дотащить его туда без лишних повреждений. Сзади что-то кричали, парень резко ускорился, почти обогнав меня, старающегося не выронить скользкие пакеты с вещественными доказательствами. Через пару минут крики сзади затихли, я позволил себе обернуться. Старший сержант Викторов, крепко держащий за предплечье агрессивную воспитательницу общежития, и понятые что-то объясняли окружившим их людям, за нами больше никто не бежал.

У крыльца РОВД тоже стояла толпа, внимательно слушающая какого-то пожилого мужчину интеллигентного вида. Мы прошмыгнули, с резко присмиревшим задержанным, в здание, за спинами людей, до того, как на нас обратили внимание. Через сорок минут, лично убедившись, что задержанного записали в книгу доставленных, за моим именем и по подозрению в убийстве. Протокол и пакеты с изъятым были внесены в журнал информации, так как в книгу регистрации преступлений дежурный вносить это барахло отказался категорически. Закончив свои хлопоты, я вышел на крыльцо. Доставленного парня запихнули в камеру, а его маму, на которую я написал рапорт о нападении на меня, присовокупив к нему объяснения понятых, посадили в уголок дежурной части. Две толпы соединились возле здания милиции и сейчас слушали моих понятых. Викторова поблизости я не видел. Я завел мотоцикл и поехал в тюрьму, надо было обработать истерзанную физиономию и выпустить из вольера Демона.

Лицо мое было поцарапано от души. Шипя и морщась, я капал на подсохшие ранки, к счастью обнаруженную перекись водорода, глядя на себя в маленькое, треснувшее зеркало, с пятнами засохшего мыла и крема для бритья, висящее в умывальнике казармы. Надеюсь, что Алла Сергеевна хоть иногда моет руки и чисти свои когти, а то подхватить какой-нибудь гепатит очень не хочется.

Обработав лицо и почистив форму, я взял соскучившегося пса и поехал обратно в поселок. Бросив мотоцикл возле милиции, я взял Демона на поводок и пошел на окраину поселка — обсуждать свой внешний вид с кем либо, настроения у меня не было. Через полчаса ко мне подъехал «Урал» с остатками боевого экипажа.