Штормовой предел - Шигин Владимир Виленович - Страница 35

Пред собою без грима и девственно гол.

В зале творилось что-то невообразимое. Краем глаза Миклуха увидел, что и Юлия Николаевна смахнула слезинку, промочив таза платочком. Вздохнув, он потянулся за рюмкой коньяка…

Далее все продолжалось в том же духе. Поэт-символист Березкин читал, публика неистовствовала.

Наконец чтец выдохся, после чего, вскинув к потолку руки, провозгласил:

— А сейчас несравненная Ксения — муза и королева богемы — с водопадом поэтической феерии!

После чего на сцену вышла стройная аристократическая девица, завернутая в обтягивающее платье, из которого виднелась одна обнаженная до пояса нога. На голове у "королевы богемы" была огромная шляпа со страусовым пером, а во рту дымила сигарета на длинном мундштуке. Дождавшись, когда в зале наступит полная тишина, девица театральным жестом откинула в сторону шляпу и, заломив красивые руки, закричала:

Мой собеседник в темноте угла

Зажег, как возраженье, сигарету.

Я не учу…

Но здесь мораль мала!

И на вопрос я требую ответа!

После этого вслед за шляпой в дальний угол сцены улетела сигарета с мундштуком.

— Какой пафос! Какое прочтение женской темы! — неслось из зала.

— Это почти катарсис! — вытерла платочком слезы взволнованная Юлия Николаевна.

— Возможно, я чего-то недопонял, — не стал возражать Миклуха, в очередной раз приложившись к рюмке.

Завтра по плану на корабле предстояло продолжить удаление воды из цистерн и междудонных отсеков, начав одновременно зачистку машинно-котельного отделения…

* * *

Шло время. Нельзя сказать, что Миклуху не ценило начальство. Нет, оно прекрасно понимало, что Миклуха является не просто офицером, а офицером выдающимся и способным на подвиг, но хода в карьере меж тем не давало. Почему? Ответ прост. Излишняя самостоятельность, обостренное чувство справедливости, наличие собственного мнения и смелость отстаивать его перед самыми большими чинами, да и репутация человека с демократическими взглядами делали Миклуху слишком беспокойным и неудобным офицером. Именно поэтому черноморские начальники предпочитали держать его на вторых ролях. Однокашники Миклухи уже давно принимали под команду броненосцы и крейсера, а Владимир Николаевич все еще тянул лямку старшего офицера.

Помимо основных обязанностей на Миклуху взвалили и обязанности председателя суда 34-го флотского экипажа, к которому был причислен броненосец. Это также отнимало немало времени и нервов.

В течение двух лет Миклуха навел образцовый порядок на "Апостолах" и снова заскучал.

— Наши "самовары" больше стоят, чем ходят, — жаловался он жене, прогуливаясь с ней по Приморскому бульвару. — Буду проситься на канонерки!

Но в штабе флота его ждало разочарование. Подходящего места ему предложить не могли.

— Свободных вакансий нет! — полистав бумаги, развел руками уже знакомый Миклухе штабной чиновник. — Есть лишь свободное место вахтенного начальника на "Уральце". Но это будет, как вы понимаете, откровенное понижение после должности старшего офицера на корабле 1-го ранга. Вы, разумеется, отказываетесь?

— Наоборот, я согласен! — ответил Миклуха. — Должности — дело наживное. Главное, чтобы служба нравилась!

Миклуха был доволен. В отличие от броненосцев канонерки в базах особо не застаивались, они мотались не только по Черному морю, но и по Средиземному. Но поплавать на "Уральце" не удалось. Юлия Николаевна тяжело заболела, пришлось взять отпуск. Отдыхали на Киевщине, в родовом имении матери Малин. Здесь случилось новое несчастье: на охоте у Миклухи в руках взорвалось ружье, оторвав четыре пальца левой руки. Не потеряв самообладания, он сам ножом отрезал висевшие на лоскутах кожи пальцы, прижег раны порохом и перебинтовал их. Затем было продолжительное лечение.

Затем снова был "Уралец".

Однако на "Уральце" он задержался ненадолго. Помог случай. Дело в том, что осенью 1895 года командование флота решило перевести из Севастополя в Николаев броненосец береговой обороны "Новгород". К этому времени на Черном море уже свирепствовали зимние шторма, а броненосец представлял собой одну из так называемых "поповок", названных в честь их конструктора — адмирала Попова. Корпус корабля был круглым и очень трудно управлялся, машина старая, малосильная и крайне ненадежная. Вследствие конструктивных особенностей винто-рулевых механизмов "поповки" плохо держались на курсе, страдали от захлестывания волнами. Так как рулевое управление "поповок" было неэффективным, маневрировать приходилось исключительно машинами, что усложняло управление кораблем вообще, а кроме этого снижало и без того ничтожную скорость хода. Если же к этому прибавить и малую осадку ("поповки" строились для обороны устья Дуная), то можно понять, насколько рискованно было пускаться на таком "самотопе" в зимнее плавание по открытому морю, да еще и в штормовых условиях. В ту пору, наверное, не было на Черноморском флоте офицера, кто бы не знал стихотворения Некрасова о несуразных круглых броненосцах:

Здравствуй, умная головка,

Ты давно ль из чуждых стран?

Кстати, что твоя "поповка",

Поплыла ли в океан?

— Плохо, дело не спорится,

Опыт толку не даёт;

Всё кружится да кружится,

Всё кружится — не плывет.

— Это, брат, эмблема века.

Если толком разберёшь,

Нет в России человека,

С кем бы не было того ж.

Где-то как-то всем неловко,

Как-то что-то есть грешок…

Мы кружимся, как "поповка",

А вперед ни на вершок.

Несколько офицеров, кому было предложено перевести броненосец, категорически отказались, ссылаясь на невозможность этого предприятия. Командующий Черноморским флотом вице-адмирал Копытов уже собирался отложить переход до следующей весны, когда к нему прибыл на прием Миклуха.

— Ваше превосходительство! — заявил он еще с порога. — Я готов перевести "Новгород" в Николаев.

— Когда сможете выйти? — поинтересовался удивленный вице-адмирал.

— Я уже побывал на броненосце. Состояние его представляю и готов выйти сегодня к вечеру!

Утром следующего дня "Новгород" выбрал якоря и, развернувшись машинами к выходу из Севастопольской бухты, дал прощальный свисток. После чего тронулся вперед, подминая круглым корпусом волны бухты. На траверзе Константиновского равелина Миклуха перевел ручки телеграфа на полный ход в шесть узлов, и панорама Севастополя через некоторое время исчезла за облаком выпускаемого трубами дыма. Шторм налетел не сразу. Сначала он дал знать о себе тяжелой зыбью, которая начала медленно раскачивать круглую и плоскодонную "поповку". Вахтенный лейтенант доложил Миклухе о резком снижении атмосферного давления. А вскоре налетел первый шквал, за ним еще и еще. После этого круглый броненосец начал полностью зарываться в волны. Миклуха то и дело связывался с машиной — волновался, выдержит ли двигатель. Из машины докладывали, что пока держатся.