Университетские будни - Емец Дмитрий - Страница 9

Дверь распахнулась от пинка. Подошла Маргарита Михайловна и стала слушать, о чем они говорят. Щукин и Воздвиженский торопливо замолчали.

Тогда Маргарита Михайловна вздохнула и произнесла:

– Вы думаете, это я больная? Это вы двое сильно здоровые!

Щукин и Воздвиженский молчали. Маргарита Михайловна еще раз вздохнула, толкнула дверь и ушла.

Профессора Щукина попросили провести семинар для писателей. Он пришел и сказал:

– Есть семь базовых элементов, завязанных на инстинкты и околоинстинкты. Это:

1. еда (кулинарные книги);

2. размножение (ромфант, любовный роман и проч.);

3. здоровье («Морковный сок как рецепт долголетия», «Мой друг кишечник» и т. д);

4. любопытство \ книги типа «как все устроено» или энциклопедии животных;

5. любопытство со страхом \ книги ужасов;

6. книги-мотивации \ книги про спорт и мотивацию \ истории успеха \ лайфхаки;

7. Книги, нарушающие любые табу.

Любая успешная книга – это выстрел в один из инстинктов. Это уже давно поняли и западные писатели, и наши. Но западные особенно хорошо поняли. Они хорошие математики и все делают по правилам, а когда по правилам работаешь – это всегда в целевую аудиторию попадает. Но, правда, 90 процентов книг все равно мертвые, потому что писатель симулирует. То есть пока книга в целевую аудиторию летела – она где-то по дороге подохла, но читатель может и не заметить, если не особо опытный.

Пятый и седьмой типы книг, на мой взгляд, вредны. Седьмой тип – самый скверный тип. В нем создается наибольшее количество опаснейших романов. Писатель – это обычно хитрое и умное существо, часто с заниженным или завышенным болевым порогом, поэтому в седьмом типе он довольно успешно может поломать любой среднестатистический мозг. У писателя заразится режиссер, он обычно лучше визуализирует и способен больше страсти добавить – и пошло-поехало. Вырастили духовный вирус.

– А есть какой-нибудь тип заведомо хороших книг? – спросил Воздвиженский.

Щукин пожал плечами.

– На самом деле всякая действительно хорошая книга – загадка. Никто не знает, как она прозвучала, зачем, как. Вычленить все элементы сложно, но некоторые перечислить можно.

Это:

1. Искренность. Из искренности обычно вытекает вера, но тут сложный элемент. Лучше не обсуждать.

2. Ориентация на правдивое описание того, что ты видишь без его назойливой оценки. Истина сама вытекает, если писатель стремится быть правдивым.

3. Конкретные жизненные истории. Берешь реально известного тебе человека, часто совсем неприметного, дядю Петю из котельной, и описываешь его во всей его сложности. Это почти всегда создает удачный рассказ. Читатель видит, что писатель не красуется перед ним, а просто доносит правду. Пример такого писателя в жанре рассказа – Шукшин.

4. Можно двигаться вглубь от Шукшина – описывать ни одного человека, а историю целого рода. Пример – «Война и мир». Изначально все герои Толстого – это реально существующие люди: Берсы, Волконские и т. д. Реальные истории реальных людей, потом, конечно, усложнившиеся.

5. Можно идти от Шукшина вглубь, но не столь глобально, а немного уклониться от реализма. Тогда будет «Прощание с Матерой» Распутина.

В общем, надо ориентироваться на правду, но правду не как на подбор окрашенных фактов, а именно на жадное наблюдение жизни. Ну как художник, который рисует скетчи и набрасывает людей в метро. Больше, больше людей и набросков. И все получится.

Доцент Воздвиженский сказал:

– У меня на даче живет кролик. Ужасно самодовольный кроличий мужчина. Усы, уши, мужские стати – ну самый крутой! Считает себя хозяином жизни, самым мудрым. Видели бы вы его морду, когда он жует траву! Натуральный академик! Гений!

Но я всегда могу его перехитрить и загнать в клетку, хотя кролик никогда не верит, что я могу это сделать. Смотрит на меня так, словно я дебил какой-то, а он всё контролирует!

Воздвиженский нервно хихикнул.

– Но я, конечно, подавляю его своим интеллектом! А потом он оказывается в клетке и не понимает, где допустил ошибку! Он же всё же сделал правильно! Всё просчитал. А я его то коробкой накрою, но каким-то звуком отвлеку и схвачу, то морковкой заманю. А он такой… блин!… но я же всё прочитал! Но такой фактор анализа, как наброшенная мне на голову футболка мне бы и в страшном сне не привиделся!.. Ну ничего! Вот в другой раз я точно всё просчитаю!

– И что? – сказал Щукин.

– А то. И вот я все чаще думаю, что я тоже такой же кролик. Считаю себя умным, все контролирующим, всё знающим наверняка, разве что траву не жую, а Бог смотрит на меня молча и молчит. А я такой: «Ну объясняй мне, объясняй!» А он молчит!

Профессор Щукин сказал:

– Читаю библиографический словарь XIX века в двух томах. Там огромное количество писателей. Наверное, больше 500. Количество демократических писателей по отношению к консервативным – 9 к 1. Т. е. почти все были демократы. Но реально остались в истории литературы только консерваторы.

Лесков, Толстой, Достоевский, Пушкин, Гоголь – консерваторы, империалисты, государственники, монархисты… В общем, жуть.

Из демократов остались Тургенев, Салтыков-Щедрин, Некрасов. Причем Салтыков-Щедрин – вице-губернатор, Тургенев – аристократ (барыня из «Муму» – это его мама), у Некрасова коллекция охотничьих ружей больше, чем в Русском музее. Т. е. демократы все-таки такие, нашего разлива.

Т.е. в литературе надо быть консерватором. Консерваторы в литературе – это фундамент, а у фундамента коэффициент выживаемости выше, чем у стекол.

– Смешная история, – сказал профессор Щукин. – Когда-то мне было двадцать два года, и я работал на телевидении. Даже не совсем работал, а был практикантом и сценаристом заодно. Однажды я сидел в комнате, а там десять важных начальников обсуждали, какого цвета платок должен быть на ведущей. Тридцать минут это обсуждали. На полном серьезе, с выпученными глазками. Я все пытался понять, издеваются они или нет. И от нечего делать я стал что-то писать на листе бумаги. Увлекся, искренно так писал.

Видимо, на лице что-то такое отразилось и самый главный начальник спросил у меня, что я делаю.

– Я тут придумал генеральный план развития вашего канала на два года вперед! – сказал я радостно. – Пять проектов передач и другое всякое по мелочи. Короче, вам все это нужно будет сделать! Можно я покажу?

– Завтра покажешь! – сказали мне.

Но назавтра оказалось таинственным образом, что я уволен. И я понимаю отлично, где я ошибся, но я всегда эту системную ошибку совершаю. Она моя базовая.

У доцента Воздвиженского была невеста. Потом у них что-то слегка разладилось. Невеста стала говорить ему: «Позвони мне в следующую пятницу. Может, мы встретимся с тобой через две субботы, если у меня будет настроение».

Потом она стала говорить ему: «Позвони мне месяца через два.» Потом стала говорить: «Позвони мне через годик! Может, я определюсь, люблю я тебя или нет».

Воздвиженский жаловался Щукину.

– Глупо! – говорил он. – Такие отношения меня ужасно путают. Я не понимаю, есть у меня невеста или нет. Свободен я или нет? Если я свободен, я вправе кого-то искать дальше. Но вдруг я драматизирую и порю горячку? Она же не говорит «нет», то есть, может, невеста у меня все же есть? Может, я ее сейчас брошу, а пройдет семь месяцев и она меня горячо полюбит? Может, я развожу панику?

– Да нет, – говорил Щукин. – Это всё вариант долгого динамо. Не полюбит. Если долгое динамо, то надо набраться храбрости и искать дальше.

– Нет, – говорил Воздвиженский. – Надо еще потерпеть. В следующий раз я позвоню ей через месяц. Если ничего не изменится, тогда вот уже точно… А так и невесту потеряешь, и ничего другого не найдешь.