Проснись, Рапунцель (СИ) - Карпо Катти - Страница 28

– На полу, я имела в виду, на полу. Там вполне мягкие подушки. Поверь, твоему обласканному заду ничего не грозит.

– Ты отвратная хозяйка. – Яков передвинулся поближе к стене и настороженно уставился на нее с видом кота, несправедливо загнанного под кушетку пылесосом.

– У отвратных хозяек отвратные гости, – парировала Даня, с ногами влезая на собственный диван. – Дуй на пол!

Она не особо задумывалась, почему так настаивает на своем. Ей ничего не мешало самой поспать на полу, а с утра устроить гостю на прощание взбучку. Тем более что они оба устали. Однако что-то внутри нее клокотало и бесилось. Возможно, ее угнетала мысль о том, что Яков – первый парень, которого она пустила в святая святых – ее и братьев квартиру – и, фактически, в свою постель. Ухажеров Даня домой никогда не приводила, предпочитая встречаться на их территории. А еще она никогда не оставалась у них ночевать и не показывалась перед ними без косметики. Всегда настороже и в напряжении, всегда собранная и недоверчивая.

А теперь ради Якова пришлось изменить привычным установкам, и это выбивало Даню из колеи. Согнать обнаглевшую Принцессу, отвоевав территорию, – было уже делом принципа.

– Мне и так хорошо. – Яков с остервенеем потянул одеяло на себя.

– Еще бы тебе было нехорошо!

Даня принялась перелезать через Якова к стене, чтобы потом вытолкать мальчишку с пригретого места – пусть даже пинками. Цель была ясна, и методы разработаны. Однако что-то пошло не так…

Диван не был предназначен для разворачивания масштабных боевых действий. Перекинув одну ногу через мальчишку, Даня застыла, ловя равновесие. Места было мало, и перспектива кувыркнуться с дивана была близка как никогда. Вяло ругнувшись на свое ненужное упрямство, она отпихнула мешающее одеяло подальше и уместила левое колено на твердую поверхность. А вот и равновесие.

Порадовавшись этой маленькой победе, Даня, удерживаясь на коленях, выпрямилась и торжествующе глянула на лежащего под ней мальчишку. В таком положении он оказался прямо между ее бедрами: левое колено прижималось к его пояснице, правое касалось живота. Яков лежал на боку, свернувшись калачиком. Светлые локоны в свете ночника походили на рассыпанные по подушке ледяные нити. В них утопал его бледный лоб. Тонкие мягкие прядки покрывали его щеки, переносицу, обвивали выставленное напоказ ушко и украшали шею. Темно-фиолетовая футболка с длинными рукавами, принадлежащая старшему из братьев, все же оказалась велика Якову. Краешек футболки  кокетливо сполз с плеча, обнажив изящную линию шеи, плавно перетекающую в покатость плеч, и выпирающие ключицы. Сложенные вместе руки мальчишка притянул к щеке, прижатой к подушке. Тонкие бледные пальцы выглядывали из рукавов, а мизинчики цеплялись друг за друга с трогательной беззащитностью. От кожи Якова исходил едва ощутимый терпкий аромат граната – воспользовался Даниным гелем для душа, – и грейпфрута – ее шампунь.

Взгляд из-под приоткрытых век был затуманен. Его клонило в сон, ресницы трепетали, дыхание выровнялось. Но он продолжал следить за ней.

Беззащитный. Уязвимый. Как котенок.

Желание распустить руки было крайне велико. Наклоняясь к нему, Даня затаила дыхание, будто боясь, что Якова унесет вдаль как невесомую пушинку. Ей необходимо было убедиться, что перед ней не наваждение. Жизненно важно. Хотя бы для того, чтобы снова начать дышать.

Она коснулась его скулы – мягко и бережно. Подушечкой пальца, самым краешком – пока не ощутила соприкосновение.

Прохладная кожа. И очень нежная.

Не иллюзия.

Вдохнув воздух с хрипловатым шуршанием, Даня провела по этой нежнейшей коже выше до самого виска – осторожно, едва касаясь.

«Ум-м».

Яков издал звук, напоминающий одновременно и хныканье, и стон.

Даня отдернула руку и поспешно слезла с мальчишки, неуклюже перевалившись обратно на край дивана. Приютившись на коленях на самом краешке, она укрыла Якова одеялом, натянув едва ли не до самого носа. Это несложное движение забрало остатки сил. Даня, собираясь уже рухнуть вниз, на импровизированную постель из диванных подушек, в последний раз оглянулась на мальчишку.

Зеленые глаза глядели на нее сквозь поволоку сновидения. Дрожащие веки предприняли последнюю попытку остаться открытыми, а потом сомкнулись. Заметив, что губы мальчишки шевелятся, Даня наклонилась к его лицу.

– Что? – шепотом спросила она.

– Ты красивая.

Даня позволила своей щеке прижаться к подушке. Сонно щурясь, она вглядывалась в спящее лицо Якова. Безмятежное и нежное. Так близко.

Он, верно, пошутил. Красивая здесь вовсе не она…

А, может, ей послышалось? Может, Принцесса и во сне умеет издеваться?

Нужно узнать. Ради любопытства. И Даня обязательно узнает. Но сначала прикроет глаза. Всего на секундочку…

Необычное ощущение.

Проснувшись, Даня не спешила открывать глаза. Просто лежала и анализировала свое состояние. Каждое утро она просыпалась со стойким желанием прокатить кого-нибудь мордой по асфальту, и это было вовсе не из-за недосыпания – она легко вставала по утрам. Причина заключалась в самом пробуждении. Оно словно служило напоминанием о том, что некто, носящая имя Даниэла Шацкая, владелица диплома с отличием о получении высшего образования и двух дипломов с отличием о дополнительном образовании к высшему, могла бы встречать новый день не здесь, в тесной квартирке с тремя братьями за стеной.

А далеко. Очень далеко отсюда.

Когда-то у нее была такая возможность. Встречать иной рассвет. Жить другим днем.

Каждое утро прогнать мрачность из мыслей стоило ей неимоверных усилий. Она бросалась в новый день с головой, надеясь, что скорость выбранного ею образа жизни сотрет воспоминания – размажет по гладким стенкам напускных повседневных проблем и будничного фарса. Сдерживалась и уговаривала себя сдерживаться. Злилась, если на краткое мгновение возникала жалость к себе, и крепко сжимала зубы, если свербило в носу и болели глаза от подступающих слез. В одном Даня делала себе послабление. Она позволяла себе не улыбаться братьям – по крайней мере, так, как они, может быть, хотели. И ждали от нее. И надеялись.

Вполне возможно, что Даня ненавидела утро. Человек нуждается в ненависти, и Даня тоже в ней нуждалась. И безопаснее всего было ненавидеть утро.

Однако это пробуждение было иным. Особенным. Другим.

Даню окружало тепло. Ей было уютно. Спокойствие обволакивало ее, создавая ранее незнакомое ощущение безопасности. Впервые не хотелось куда-то бежать. Впервые хотелось понежиться в постельке, отчего-то вдруг ставшей умиротворяюще уютной.

Нехотя, но все же пришлось открыть глаза. Все хорошо, но нельзя было не заметить одну деталь: сегодня она расположилась на диване менее вольготно чем обычно. Повернув голову, Даня немедленно нырнула носом в какой-то мягкий пух. Путем нехитрых изысканий, в ходе которых она просто-напросто пару раз фыркнула, чтобы сдуть загадочный пух с лица, выяснилось, что это чья-то светлая распушившаяся шевелюра.

В ворохе разлохматившихся прядок обнаружилось бледное лицо. Яков спал, тихонечко посапывая. Сжатая в кулачок рука была подложена под левую щеку, а сам мальчишка прижимался к плечу Дани, уткнувшись в него носом и приникнув полуоткрытыми губами к девичьей коже.

«Тихо, Шацкая, тихо. Валидол, валерьянка, один хрясь по затылку. Ты взрослый разумный человек. И уж точно не стала бы заваливать какого-то там мальчишку. Тем более на своей постели».

Кусочки воспоминаний постепенно собрались в единую и вполне безопасную для совести картину.

«Чудесно, Шацкая, браво! До запасной постели на полу всего один кувырок и бесславное падение, а ты взяла и вырубилась рядом с Принцессой!»

Пошевелившись, Даня почувствовала на себе нечто, распространяющее по коже обжигающее тепло. Подцепив край одеяла (неужто во сне умудрилась по собственной воле нырнуть под одеялко в тепленькую норку, где обосновалась Принцесса?), она опасливо оглядела себя. Правая рука Якова бесцеремонно возлеживала на ее животе. На оголенной коже. Под маечкой то бишь.