Альфред Великий, глашатай правды, создатель Англии. 848-899 гг. - Аделейд Ли Беатрис - Страница 64

В прологе к «Обязанностям пастыря» упоминается о том, что Григорий Великий направил в Англию миссию святого Августина: на основании этого высказывались предположения, что следующей книгой, которую перевели Альфред и его помощники, была «Церковная история народа англов» Беды Достопочтенного, описывающая деяния Августина и его соратников и последователей. Излишний буквализм, характерный для перевода этого сочинения, также служит доводом в пользу его ранней датировки. Мистер Пламмер, однако, считает, что перевод Орозия предшествовал переводу Беды, поскольку по языку и синтаксису он напоминает Альфредовскую хронику; кроме того, отрывки, вставленные в Хронику из сочинения Беды, судя по всему, переводились непосредственно с латыни, и в них не обнаруживается никаких указаний на знакомство составителя с английским переводом. Некоторые исследователи вообще сомневаются, что перевод «Церковной истории» сделан Альфредом. Для нас вопрос о том, в каком порядке выполнены переводы, не столь существенен, поскольку и Орозий, и «Церковная история» принадлежат одному периоду литературного творчества Альфреда: по замыслу и конкретному содержанию они ближе всего соответствуют практическим просветительским целям, которые ставил перед собой король.

Перевод «Обязанностей пастыря» служил наставлением для английских клириков, Орозий и Беда предназначались для более широкой публики. Сочинение Орозия, которое Альфред изменил и дополнил для своих подданных, стало подлинной сокровищницей интересных и полезных знаний. Орозий написал свою «Историю против язычников» в начале V века, в оправдание христиан, на которых римляне-язычники возлагали ответственность за разорение Рима в 410 году. Он был учеником блаженного Августина, и в его книге прослеживаются параллели с сочинением Августина «О граде Божьем», созданном с той же целью. Взгляды автора «Истории» весьма односторонние и пристрастные, в ней множество ошибок и неточностей, но изо всех исторических сочинений, которыми располагали средневековые ученые, она была, вероятно, лучшей и наиболее подробной. Кроме того, ее откровенно христианская направленность снискала ей одобрение клириков.

Видимо, в силу того, что Орозий писал свою книгу «на злобу дня», Альфред счел себя вправе обойтись с текстом достаточно вольно. Он действовал не только как переводчик, но и как редактор: без колебаний изменял, сокращал и дописывал оригинал, в соответствии со своими задачами, и перелагал сжатые латинские фразы таким образом, чтобы они отвечали вкусам и уровню понимания его подданных. В древнеанглийском переводе чувствуются спешка, неопытность и недостаток образования, но эти недостатки искупаются яркостью и живостью изложения и искренней страстью к познанию. Он несет на себе ясный отпечаток альфредовского стиля, и в данном случае авторство никогда не подвергалось сомнению, хотя единственными указаниями служат упоминание о том, что Охтхере рассказывал о путешествии «своему лорду королю Альфреду» в географическом введении к книге, и свидетельство Уильяма Мальмсберийского, включившего «Орозия» в перечень литературных трудов короля.

Самая древняя сохранившаяся рукопись датируется концом IX века: по своей значимости и по красоте исполнения она может соперничать с вустерским манускриптом «Обязанностей пастыря» и с древнейшей Паркеровской рукописью Англосаксонской хроники, относящимися к тому же периоду. Композиция древнеанглийского перевода сильно отличается от построения латинского оригинала. Альфред превратил семь книг Орозия в шесть, сократил количество глав примерно вполовину (в оригинале их две сотни) и предпослал каждой главе краткие заголовки, которые, вероятно, составил сам. Географическое введение значительно расширено по объему и содержанию, за счет собственных альфредовских дополнений, историческая часть переработана, сокращена и снабжена пояснениями согласно просветительским целям, о которых король никогда не забывал.

Дополнения, касающиеся географических реалий, особенно интересны и очень ценны. Они включают в себя, во-первых, составленное Альфредом описание «Германии», под которой он подразумевает все земли от Дона на востоке до Рейна на западе, и от Дуная на юге до Белого моря на севере, вместе со Скандинавским полуостровом. Это описание сводится фактически к перечислению границ, но топографически оно достаточно точно и представляет собой реальный вклад в научное знание того времени. Оно составлено, скорее всего, по рассказам путешественников, гостивших при уэссекцком дворе. Два других больших дополнения к тексту Орозия обязаны своим происхождением этому источнику. Речь идет о путевых рассказах норвежца Охтхере или Оттара, обогнувшего Норд Кап, и некоего Вульфстана, плывшего семь дней и ночей из Хедебю (Шлезвига) к восточным побережьям Балтики.

Эти истории, хотя они входят в древнеанглийский перевод Орозия, по сути самодостаточны, и им посвящено множество критических исследований. Рассказ Охтхере — самое древнее независимое свидетельство о путешествии на север — во все века вызывал зависть у наследников викингов.

Хаклит знал о нем и воспроизвел его в XVI веке, а совсем недавно о нем с восхищением вспоминал капитан Фритьоф Нансен, соплеменник и наследник Охтхере. Норвежец «рассказал своему лорду, королю Альфреду» о дальнем севере, издавна обладавшем особой притягательностью для ищущего и беспокойного человеческого духа. Он сказал, что живет на северной окраине Норвегии, и затем поведал о том, как он отправился из родных земель в пустынный край, где живут финны, промышляющие охотой и рыбной ловлей. Охтхере рассказывал также о «беормас», народе земледельцев, обитающем на берегах Белого моря, о китах и моржах (китовых конях), чьи ценнейшие клыки он привез королю и чья кожа идет на изготовление прочных канатов; о тюленях и прирученных оленях, которых используют как приманку для их диких собратьев. Он заявил, что у него самого (а он — один из самых знатных людей в своем «скире», Халогаланде) шесть сотен оленей, но лишь двадцать голов скота, двадцать овец и двадцать свиней, и что «небольшой участок, где он сеет хлеб, он пашет с помощью коней». Это последнее утверждение было удивительно для англосаксов, впрягавших в плуг быков. Охтхере рассказал, что Норвегия — «очень длинная и узкая» и все пахотные земли расположены по побережью, а дальше к востоку тянутся болота: в некоторых местах они уходят очень далеко, и нужно две недели, чтобы их пересечь. Он говорил о шведах и о «квенас», обитающих на северо-востоке, которые во времена вражды с норвежцами перенесли свои легкие маленькие лодки посуху в норвежские озера, о датских островах и о земле, где жили англы до прихода в Британию: мимо нее он проплывал во время своего пятидневного путешествия из Скирингсаля на юге Норвегии в Хедебю.

За развернутыми описаниями Охтхере следует краткий рассказ Вульфстана, поведавшего о своем путешествии в Восточную Пруссию. В этой диковинной «Восточной земле» в изобилии имеются мед и рыба и в каждом бурге правит свой король; короли и богатые люди там пьют молоко, а бедняки и рабы напиваются медом, и обычаи, по которым они хоронят своих умерших и передают наследство, очень странны.

Альфред воспринимал человеческое знание как единую целостность и расценивал свои переводы с практической, просветительской точки зрения, поэтому у него едва ли возникали сомнения, когда он включал путевые рассказы своих гостей-путешественников в древний географико-исторический трактат. При его страстном интересе к сведениям любого рода ему не составляло труда перейти от естественной истории и современных реалий к мифам и легендам далекого прошлого. Его живое воображение занимали и поражали в равной мере охтхеревские киты и боевые слоны эпирского царя Пирра, плавание скандинавского торгового судна и стратегия персидских и пунических войн.

В историческую часть древнеанглийского перевода (Эрозия Альфред добавлял новый материал не столь щедро, как в географическое введение, однако свобода, с которой он редактирует текст, многое говорит нам о его методах работы. По выбору отрывков, пропускам и дополнениям можно судить о его воззрениях и вкусах. Альфред опускает все частное и преходящее, зато рассказывает подробно о героических деяниях, обо всех проявлениях мужества, патриотизма и самопожертвования. Он объясняет незнакомые образы: римский триумф, храм Януса, кентавры, амазонки (в его представлении — «бедные бездомные женщины»). Иногда король дополняет рассказ Орозия собственными сведениями и историями, возможно, содержавшимися в «Энхиридионе». Альфред, говоря о походе Цезаря в Британию, уточняет, что римский полководец сражался с бриттами «в земле, что ныне зовется Кент» или «возле брода, именуемого Уоллингфорд»^{245}; рассказывает, что император Тит считал день потерянным, если он не совершил ни одного доброго поступка^{246} (упоминание такого рода содержится и в Англосаксонской хронике). Короля привлекали яркие образы, и он стремился придать каждой картине зримую реальность. Описывая казни египетские, он утверждает, что жабы не давали людям работать, и в поданной на стол еде их было столько же, сколько мяса; а укусы мошкары, терзавшей людей и скот, «горели и болели»^{247}. Историю прошлого король переосмысливает в соответствии с личным опытом. В его изложении персидский царь отнимает у «элдормена» его «скир»^{248}; Тиртей, хромой поэт, предводительствуя армией спартанцев, воодушевляет своих воинов песней словно англосаксонский gliwman^{249} а Гомер становится «скопом», то есть «придающим форму», «созидающим»^{250}. Филипп Македонский собирает корабли и «становится викингом»: он грабит торговые суда, чтобы пополнить свою казну, опустевшую за время долгой осады Византия (Константинополя), «главной королевской резиденции, морского бурга, первого в восточном королевстве»^{251}.