Нерушимый (СИ) - Ратманов Денис - Страница 14

— Я поехала, Саша. — И посмотрела выжидающе, даже с какой-то надеждой.

И я чуть было не сломался. Где-то в глубине души мне захотелось утешить эту женщину, дать ей желаемое… но дальше-то что? А вдруг влюбится? Что мне, под ее юбкой сидеть? А если обидится, может и проблем доставить. Майор милиции в таком небольшом городке — это полубог.

Нет, товарищ майор, вы уж как-нибудь сами, без меня. Не для вас я этот стручок в междумирье моделировал, ха-ха!

— Хорошей дороги, Ирина Тимуровна, — нейтрально сказал я, и она не скрыла разочарования.

— Смотри мне тут! — пригрозила она.

— Все будет на высшем уровне! — бодро пообещал я, а сам мысленно облегченно вздохнул. — Кстати, а у вас случайно нет телевизора?

— Случайно есть. Старый, но работает. Найдешь. Все, бывай. Буду завтра после пяти.

Из окна я наблюдал, как она выезжает со двора. Советская одинокая женщина. Такую не каждый, как говорит молодежь, вывезет.

Я распахнул дверь первой спальни со скошенным потолком, не обнаружил телевизора. Часы показывали 21:30. Еще часов пятнадцать я буду лучшим в мире стрелком… или только до полуночи? В описании таланта это не объяснялось, а опытным путем не проверить — стрелять нечем!

Стало жалко пропадающий талант, но что мне с ним делать? Из плевалки по мухам стрелять? Так зима, даже мух нет. Что будет со мной завтра? И когда именно завтра я рискую оказаться в невыгодном положении, став худшим непонятно в чем? В двенадцать ночи? Примерно в четыре, когда я запросил талант?

Еще вопрос — в чем именно стану худшим? Вдруг — самым тупым? Буду сидеть, сведя глаза у переносицы, и слюни пускать… Да уж, Нерушимый, тебе не угодишь! Нет бы радоваться жизни новой, в красивом юном теле — нет, елки-палки, нужно поныть о несвершившемся!

Поругав себя так, пообещал, что решать эти проблемы буду по мере поступления. А сейчас…

Я вошел во вторую спальню с кроватью-сексодромом и улыбнулся, увидев на стене, господи, телевизор «янтарь»! Но не который из моего детства, с выпуклым кинескопом, а с большой диагональю — плазменный!

Впрочем, порадовало меня совсем другое. Телек — какой-никакой, а источник информации.

Наверное, на моем месте Саша Звягинцев лег бы в кровать, включил телевизор да под него и заснул, совместив приятное (сон) с полезным (информация о мире). А утром на свежую голову, отдохнув, быстренько собрал бы прикроватные тумбы да шкафы.

Новый я не могу себе этого позволить, потому что неизвестно, в кого превращусь завтра — а вдруг в короля рукожопов, точным ударом молотка плющащим себе палец? И объясняй тогда Ирине Тимуровне, что не хвастался мастерством, а просто в организме от стресса что-то расстроилось.

И вообще, вдруг в этом мире нет моды на сморкание в жилетки психотерапевтов и на мальчиков, рыдающих над мультиками? Стресс у тебя? Что это за рудимент загнивающей буржуазии? А ну иди сюда, познай, что такое стресс.

Н-да. Пульта под рукой не оказалось, и я нажал кнопку на самом телеке. Хорошо придумали, вот они, кнопочки. Тык — и все понятно. А пульты эти — сплошная боль для стариков, да и самому иной раз приходилось заморочиться с интуитивно понятным интерфейсом.

В правом верхнем углу загорелась единичка, под которой было написано: «Первая программа ЦТ», но с эфиром мне не повезло — крутили «Место встречи изменить нельзя», что в познании нового мира никак бы не помогло.

Второй и третий каналы, как назло, тоже занимались тем, что развлекали советского зрителя предновогодним репертуаром — показывали «Джентльмены удачи» и «Иронию судьбы». Странно, за столько лет после развилки не сняли ничего достойного?

Четвертый канал утвердил меня в этой мысли, демонстрируя фигурное катание. Пятый, видимо, решил отличиться и показывал «Жестокий романс». Молоденькая Лариса Гузеева печально пела о том, что скажет напоследок, и я переключил на шестой канал — судя по всему, местный, областной.

На экране возник суровый мужчина с квадратным подбородком, обратился к кому-то, а по факту — ко мне:

— …освоение целины, если в ней не заинтересовано государство, не передать энтузиастам? Знаю, что эта теория не очень популярна в верхах, но из песни слов не выкинешь: на своей земле наши люди, как ни прискорбно, работают с куда большим энтузиазмом, чем на общественной. Просто сравните показатели урожайности в колхозах…

— Позвольте! — перебил его женский голос.

Камера отдалилась, и стало видно полную женщину и крепкого мужчину, сидящих по разные стороны черного блестящего стола. Ого, да здесь настоящие дебаты!

Женщину показали крупным планом, и я осознал (мама дорогая!) — она с наращенными ресницами! Она была в очках с золотой оправой и бежевом деловом костюме и прямо-таки излучала зрелость и рассудительность.

— Вот вы ходите вокруг да около, Станислав Владленович, — заговорила она, — а нет бы прямо, по-нашему сказать: ошибались товарищи большевики старой закалки, загоняя всех в колхозы! Сколько скота перемерло, сколько народу голодом заморили! А все почему? Потому что у нас так: что не свое, на то плевать! А красивых слов-то сколько наплели!

— Позвольте не согласиться! Такие решения диктовались необходимостью. Кто города кормить будет? Эти ваши, — он повертел пальцами, — энтузиасты? Или государству у них покупать продукцию для школ, больниц, армии? А человеческая халатность в колхозах решается просто, как показала практика: талантливым руководством.

Женщина слушала его, чуть улыбаясь и поглаживая синюю папку. Когда он закончил, выудила оттуда лист с какой-то таблицей и протянула подошедшей девушке.

— Здесь статистика. Сравнительный анализ прибыльности и эффективности хозяйств кооперативных и государственных.

И минуты не прошло, как на экране над парламентерами появились цифры.

— Видите? — с неким торжеством воскликнула она. — У кооперативов куда более высокие показатели!

Говорила она эмоционально, но все же мягко. Я послушал их дискуссию еще минут десять, и картинка вырисовалась: Станислав Владленович и очкастая женщина, которую звали Анжелика Петровна, лоббировали передачу неиспользуемых государством земель в аренду частникам, но делали они это так, словно спорили друг с другом. Что ж, умно. Вполне вероятно, этих двух лидеров мнений отправили на дебаты как раз-таки местные партийные боссы-олигархи вроде того же Шуйского. Видимо, поэтому беседа велась интеллигентно, оппоненты не перебивали друг друга, брызгая слюной, и не норовили дать волю рукам.

От этой интеллигентности меня начало клонить в сон.

Щелкнув кнопкой переключения передач, я сменил канал и радостно потер руки — угодил на седьмой, «Спортивный», и показывали там не просто футбол, а обсуждали футбольные итоги года! Тут-то я, собиравшийся стать великим футболистом, навострил уши, и чем больше узнавал, тем больше офигевал.

Для начала, ведущим футбольной программы в этом мире оказался старенький, но еще бодрый, — а главное живой! — Владимир Иванович Перетурин.

«Ну надо же! — подумал я. — В той России, лишившись любимой работы, известный спортивный журналист перенес два инсульта и скончался в 2017, год не дожив до восьмидесяти. А здесь — вот он, жив курилка!»

На душе стало очень тепло. Не то чтобы я очень любил Перетурина как комментатора, но мне, провинциальному юноше, в девяностых очень не хватало информации о футболе, и получал я ее двумя путями: через «Футбольное обозрение» Владимира Ивановича и еженедельник «Футбол». Да, после первого инсульта Перетурина меняли на других, в том числе Конова и Гусева, но для меня то окошко в большой футбол всегда ассоциировалось с Владимиром Ивановичем!

Эксперты тоже оказались знакомыми, правда, выглядели совсем не так, как в моей жизни — оба были коротко стрижены, поэтому узнал я их не сразу. Но когда узнал, снова улыбнулся: Валерий Карпин и Александр Мостовой.

Оба высказались о том, как московский ЦСКА прошелся катком по своим ближайшим конкурентам — занявшему второе место киевскому «Динамо», которое возглавлял Алексей Михайличенко, и бронзовому призеру, днепропетровскому «Днепру», тренируемому Геннадием Литовченко. Все четыре матча с ними московские армейцы выиграли с общим счетом 11:2.