«Пассажир» из Сан-Франциско - Бальчев Анатолий - Страница 8

— Извини, старичок, — сказал официант, — с икрой — швах. Попытай счастья в «Минске». У меня там приятель в оркестре наяривает. Скажешь, от меня…

Будущий отец перешел проспект Маркса, движение по которому было еще в обе стороны, где после определенных мытарств его подсадил в машину по пути четвертым сердобольный таксист.

А как вы хотели? Наступал час пик, а такси шло по десять копеек за километр.

В «Минске», опять же для блезира, ему всучили ананас…

А дальше по накатанной. По Тверской. Улице Горького то бишь.

В «Центральном» ему выдали батон сырокопченой колбасы.

В «Советской» — брикет замороженной севрюги…

— Что все это значит? — спросила наутро жена казенным голосом.

Он что-то пытался вякать по поводу икры и здоровья будущих поколений. Жена сочла это кощунством, но все же поинтересовалась:

— Ну и где же икра?

В извазюканном пакете было все — или почти все — кроме икры. А жизнь с тех пор дала сокрушительный крен. Была бы икра — пусть даже подсохшая паюсная — глядишь, все и стабилизировалось бы?…

…Сутулый официант, осанкой и шевелюрой напоминавший сфинкса, в нарушение какой бы то ни было ресторанной этики, вальяжно устроился за соседним столиком, закинув ногу на ногу, и созерцал, временами погружаясь в мгновенную дремоту после очередной разудалой ночи, сияющий за окном день.

Нельзя сказать, что он его особо радовал.

Волков подошел, поздоровался, жестом все же подозвал Сфинкса, который долго не реагировал на его призывные сигналы, всем своим видом показывая: а не пошел бы ты?!

Самое смешное — не сдвинься он с места, и скептически настроенный Волков, действительно, пошел бы. Ну, может, не конкретно по тому адресу, который имел в виду совершенно зарвавшийся и обнаглевший от ночных чаевых официант, но примерно в том направлении. Не жаловаться с пеной у рта администратору на нерасторопность обслуживающего персонала, а искать более сговорчивого халдея.

— Водки! Закуски не надо, А вот горячее, если не слишком холодное, можно, — попытался пошутить Волков.

Сфинкс стоял, как стоял. Ему было не до шуток.

Зато уборщица, переворачивающая в дальнем углу стулья, пошла в наступление, вплотную приблизилась к столику, задела его мощным задом и энергично задвигала шваброй под стульями, заставив друзей поджать ноги.

Вдоволь налюбовавшись, как уборщица изгаляется над посетителями, Сфинкс наконец-то соизволил пройти в сторону кухни.

Начался отсчет времени.

Минут через десять, пока все дружно курили натощак, играя в молчанку, Волков первым сдался и сказал, ни к кому не обращаясь конкретно:

— Спорим, халдей появится в течение пяти минут?!

— На что? — тут же уставился на свой многостаночный «Ориент-колледж» пижон Маковский.

— На сто пятьдесят и огурчик, — ничем не рисковал Волков, потому что все равно был за рулем. Коллеги-приятели добирались из Шереметьева на такси, машину, естественно, отпустили, так что разъезжаться будут на нем. Хотя бы до ближайшей станции метро. Если будут транспортабельны.

Ждать стало интереснее.

Волков проспорил еще шестьсот граммов и четыре огурца, прежде чем возник официант, груженный подносом со всев озможными закусками.

— Просили же, закусок не приносить, — раздраженно заметил Волков.

Сфинкс продолжил составлять снедь на столик. В центр он царственным жестом водрузил запотевший холодный графинчик. И тот не полный.

— А вот это самое петушиное мясо в горшочке, оно как, съедобно? — Сатаров попытался сгладить назревающий конфликт.

— Не знаю, — надменно ответил официант. — Я здесь не ем.

— Это видно, — с каждой минутой настроение Волкова портилось все больше. Наглый Сфинкс действовал на нервы так, что хотелось немедленно вскочить и дать ему в морду. Но тогда он так и не узнает, зачем Фил созвал военный совет. В лучшем случае суток через пятнадцать. А то и наимоднейшая 206-я часть вторая светит…

— А все-таки что люди говорят? — Сатаров улыбнулся, не оставляя попыток втереться официанту в доверие.

— Я людей не слушаю, — Сфинкс смотрел сверху вниз, всем своим видом показывая, что слушать людей — пошлость, до которой он никогда не опустится. — А горячее ваше будет после обеда.

— После какого обеда? — тут даже дипломатичный Сатаров оторопел.

— Санитарный час, — пояснил официант особо непонятливым товарищам, уже повернувшись и гордо удаляясь от стола.

— Принеси хоть водки! — закричал ему в спину отчаявшийся Сатаров. — Явный же недолив!

— В дневное время — не более ста граммов на посетителя, — проинформировал Сфинкс, не подумав обернуться. — А насчет недолива — это к буфетчику. Я такую отраву не употребляю…

Вот они трудовые будни! Не лучшее время для того, чтобы оттягиваться в «Архангельском». Все должны стоять у станка, а не ханку трескать. Ну, разве что интурист забредет, вдосталь налюбовавшись вычурностью одноименной усадьбы. Так с их мерками сто граммов под русскую селедочку за глаза хватит! Да и чаевые с гулькин нос, соответственно впечатлениям:

Только что тебе и «Вери, — как говорится, — гуд!»

Другой коленкор вечером! Вечером Кипа будет играть, богема понаедет, гульбарий начнется. Ресторан закроется, но «свои» останутся гулять до утра. Всякого Сфинкс тут понасмотрелся! Раньше, бывало, Высоцкий — царствие ему небесное — захаживал. С Мариной или еще с кем. Брежнева Галина не брезговала… Приезжал Ба-бек — миллионер с немецким паспортом, сын иранского коммуниста — вроде бы даже личного друга Сталина, успешно развивающий внешнеэкономическую деятельность СССР. Покупал и продавал он все — от носков до оружия, по-русски говорил не хуже профессора МГУ и был любимцем всей московской богемы — за свое обаяние и широту души. Высоцкий про него даже стишок сложил:

За Бабеком, как правило, тянулся шлейф первых московских красавиц, среди которых обязательно была Софка-Тусовка, всеобщая подруга и просто хорошая девка. Кстати, и слово это — «тусовка» — родилось здесь, в «Архангельском».

Но никогда никто до положения риз не напивался, мордобоя не устраивали. Все чин-чином.

Вот и сейчас в уголке культурно отдыхал толстый, лоснящийся от самодовольства полковник с двумя девицами, одетыми в джинсы и кофтенки явно не из московских универмагов. Девицы все время поглядывали на компанию интересных молодых людей, но о полковнике забывать было не резон: то закусочки ему положат, то водочки нальют. Их сто граммов, кстати, не в пример были более объемные.

— Вот так, Тимур, — усмехнулся Сергеев, до этого молча изучавший не слишком свежую скатерть. — Все сикось-накось. Что в стране, что в семье, что на работе.

— А чем тебе с нами плохо работается? — удивился Сатаров.

— Шикарно… Только вот, например, в четверг фигуристку подставили, а так…

— А мы-то здесь при чем?! — искренне удивился Сатаров, налил стопку, потянулся за огурчиком. — Видать кому-то не дала…

— Дала… Не дала… — мечтательно протянул Сергеев. — Ты что, со свечкой стоял?… Красивая… Из Парижа…

— Дома надо сидеть, а не по Парижам шляться, — иронично улыбнулся Маковский.

Волков посмотрел на собеседников, понял — начнут подкалывать, и резко сменил тему:

— Ты зачем нас позвал? — ему не хотелось, чтобы предметом этого застолья оказалась Вика. — Почему вдруг сегодня?

Маковский огляделся заговорщицки, немного помялся и загадочно произнес:

— Отступаю я, ребята…

— Что значит, отступаю? — спросил Сатаров.

— Я, ребята, визу получил. В Америку.

Маковский разлил остатки водки и крикнул официанту: «Повтори»!

Над столом повисло такое гробовое молчание, что было слышно, как одна из девиц грузила полковника:

— Ну, ты же обещал, малыш…

— Чего? — первым опомнился Сатаров, — и никому ничего…

— Не хотел говорить… чтоб не сглазить.

— Теперь затаскают… Ты что, не понимаешь?!. Ты нас под монастырь подвел! Он отчалит, а мы здесь без работы с волчьими билетами… Да теперь полтаможни разгонят к чертовой матери!