Последний синклит - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 47

• Предыдущая
• 47/47

Дронго не успел договорить. Квернер швырнул в него трубку и вскочил на ноги, выхватывая небольшой «браунинг» из кармана.

– Будь ты проклят! – прохрипел он. – Я не думал, что ты сумеешь все так просчитать.

Доул встал, пытаясь помешать Квернеру. Полынов бросился к ним, но было ясно, что они не успеют. Никогда Дронго не ощущал себя столь огромным и беззащитным. И в этот момент раздался выстрел. Квернер пошатнулся, взглянул на Дронго и с грохотом упал на столик, опрокинув стоявшую на нем вазу. Все посмотрели на стрелявшего. Под пледом у сэра Энтони был пистолет, который тот успел вытащить и выстрелить первым.

После этого он перевел пистолет на Элизу Холдер.

– Нет! – крикнул комиссар Брюлей. – Этого нельзя делать, сэр Энтони!

Пистолет в руках старика дрожал. Элиза сидела выпрямив спину и не глядя в его сторону. Сидела как безжизненная мумия, словно не собиралась более никогда ни с кем разговаривать.

– Ты... – выдохнул сэр Энтони. – Я тебя... ты... как ты могла?.. Ты моя... – Он задыхался, продолжая держать пистолет в руках.

– Сэр Энтони, – строго сказал Доул, – отдайте пистолет. Квернера вы убили в порядке самозащиты. Мы все будем свидетелями, но стрелять в миссис Холдер нельзя.

– Она убила моего внука, – прохрипел сэр Энтони, уже собираясь нажать на спусковой крючок.

– Стойте! – крикнул Дронго. – Она ведь ваша родственница! Ее родная сестра родила вам ребенка! Она тетя этого ребенка!

Сэр Энтони взглянул на молодую женщину. Если бы она шевельнулась, он бы ее убил. Но она сидела, даже не глядя в его сторону, словно ей было все безразлично. И тогда он опустил пистолет и заплакал.

– Как ты могла? – беззвучно плакал старик. – Как ты могла? Бедный Роберт...

Подошедший комиссар Брюлей забрал у него пистолет.

– Вызовите полицию и врачей, – сказал он, обращаясь к Полынову. Тот кивнул головой.

– Глупец! – раздался недовольный голос Хашаба. – Как будто не мог нас заранее подготовить.

– Он индивидуалист, – поддержал его Хеккет, – все время хочет быть первым.

– Господа, – строго сказал Доул, – только что мистер Дронго сделал работу, за которую мы должны быть ему благодарны.

– Боюсь, что благодарность – это свойство благородных людей, – добавил Симура.

В комнате находились четверо мужчин. Двоим было за семьдесят. Третьему – под семьдесят. И лишь четвертому – только сорок. По возрасту он годился сидевшим напротив него пожилым людям в сыновья. Густые клубы дыма наполняли комнату. Двое из присутствующих дымили своими трубками. За столом сидели Мишель Доул, комиссар Брюлей и Кодзи Симура. А напротив в кресле расположился Дронго. По предложению Доула они собрались в этом кабинете известного английского клуба, чтобы отметить свое расставание. По желанию Дронго гонорар разделили на всех экспертов, приехавших в Дартфорд. На всех без исключения. На восемь человек. В том числе там были доли погибших Важевского и Квернера. Их семьям не дано было узнать обо всех подробностях, но внушительные суммы на их счетах появились на следующий день.

Ужин был закончен, все необходимые слова уже были сказаны. Мужчинам подали чай. Двое из них достали трубки.

И тогда наступил момент, ради которого они собрались в этой комнате. По знаку Мишеля Доула они отложили свои трубки и неожиданно поднялись. Дронго поднялся следом за ними, еще не понимая, что именно происходит. Трое пожилых мужчин стояли перед ним. Высокий, худощавый, подтянутый, серьезный Мишель Доул, мягко и грустно улыбавшийся комиссар Брюлей и абсолютно невозмутимый Кодзи Симура, одетый почему-то не в обычный европейский костюм, а в национальный костюм японского дворянина. Дронго удивленно взглянул на них. Он не ожидал такого финала.

– Мистер Дронго, – сказал Кодзи Симура, – возможно, это наша последняя встреча не только в этом году и в этом столетии, но и в уходящем тысячелетии.

Дронго вдруг понял, что Доул пригласил его в клуб не просто так. Он не мог даже представить себе, что здесь произойдет нечто подобное.

– На протяжении последних лет самыми великими и самыми известными экспертами считались мой английский коллега Мишель Доул и его французский собрат комиссар Дезире Брюлей, – торжественно произнес Симура.

– Вы могли бы назвать и свою фамилию, – пробормотал великодушный комиссар.

– Смыслом нашей жизни было служение людям и закону. Именно так, – подчеркнул Симура, – сначала людям и только потом закону. Мы помогали там, где могли помочь. Мы разоблачали там, где нужно было разоблачать. Мы проявляли милосердие там, где можно было проявить милосердие. И мы проявляли жестокость там, где она была необходима. Но нам много лет, мистер Дронго. Мы принадлежим уходящему тысячелетию. А вы – человек нового миллениума, нового века. Сегодня мы принимаем вас в наш клуб, объединивший самых известных экспертов всего мира. Отныне вы всегда можете рассчитывать на нашу помощь, понимание и поддержку. Отныне вы равный среди равных.

Впервые в жизни Дронго почувствовал, что не может ничего сказать. Впервые в жизни он почувствовал, как глаза наполнились слезами, а горло перехватил непривычный спазм. Он хотел поблагодарить, хотел произнести какие-то слова, соответствующие данному моменту. И не мог. На него смотрели три пары мудрых и все понимающих глаз. Трое стариков стояли перед ним, и Дронго вдруг подумал, что сегодня он получает самую высшую награду в своей жизни, которую никто и никогда не сможет у него отобрать. Именно здесь, в Лондоне, на исходе тысячелетия, на исходе двадцатого века.

И тогда он внезапно понял, что именно он должен сделать. Он опустился на колени перед стоявшими напротив него людьми.

– Не равный, – сумел пробормотать Дронго, закусив губу, – нет, не равный. Я сделал столько ошибок в своей жизни!.. Я так ничему и не научился...

И он вдруг почувствовал, что может заплакать. Первый раз в жизни он может расплакаться счастливыми слезами. И впервые в жизни он по-настоящему счастлив. Трое мужчин, дружелюбно смотревших на него, улыбались, они хорошо понимали его состояние. Дронго почувствовал, как предательская влага наполняет его глаза. Ему было стыдно и приятно одновременно. Он стоял на коленях перед своими великими наставниками и беззвучно плакал, не стесняясь своих слез.

Потому что истинные мужчины редко плачут. А счастливыми слезами не плачет почти никто. И если такое случается хотя бы один раз в жизни мужчины, значит, его жизнь удалась. Даже если он и не эксперт по расследованиям.

• Предыдущая
• 47/47