Специальный корреспондент (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 13

Это, черт побери, было великолепно! Я выбрался на прогулку, опираясь на костыли, сразу же, как только смог. Поместье было явным новоделом — но настолько достоверным, что я даже на секунду поверил, что перенесся в Альянс или Протекторат — в один из тех безумно-прекрасных замков эпохи Возрождения, которые создавали для себя короли и магнаты, желая стать равными языческим богам в красоте, роскоши и искусстве.

Колоннады и арки, барельефы и башенки особняка, хрустальный купол оранжереи, прекрасные скульптуры и подсвеченные электрическими лучами струи фонтанов в ярко-зеленом диком лесу, превращенном трудолюбивыми и искусными в работе человеческими руками в лучший парк из всех, что я когда-либо видел... Даже воздух был тут свеж и пах так, как будто кто-то специально распылял флёр-д-оранж по ветру.

Скорее всего — тут был еще и цветник, и сад, и ароматы доносились именно оттуда — но впечатление было именно таким.

Прислуга, а точнее — население поместья — состояло из молодых и красивых людей. Форменная одежда выглядела опрятно и даже элегантно: от белых передников горничных до сверкающих медных пуговиц на мундирах тех самых "строгих сторожей". Эти были тоже — молоды и красивы, но глаза выдавали в них настоящих матерых волков.

— Быстро вы встали на ноги, — меня догнал Летика, — И двух суток не прошло!

— Опухоль на ноге спала, скоро я и костыли брошу — припарки Филатра работают. А что касается ребра и всего остального — это терпимо. Бывало... — оборвал я себя на полуслове.

— Бывало и хуже? Бывало — еще и ружье при этом стреляло? — этот тип явно хотел понять, что я за человек, — Вы за кого воевали?

— За Новую Империю, — с вызовом глянул на него я.

Несмотря на то, что Колония была формально независимой от Альянса, мифология и нарративы, распространяемые лаймовской прессой по поводу лоялистов, Ассамблей и нашей гражданской войны, видимо, пустили корни и здесь. Я уже замечал кое-кого из своих бывших сограждан, которые осели в Гертоне. Они совершенно точно носили раньше синие мундиры. Местный народец с куда большим вдохновением слушал их рассказы про "души прекрасные порывы", в которых души — это глагол, а душители — это ваш покорный слуга и ему подобные. "Свобода, Равенство, Братство" — это всегда звучит красивее, чем "Порядок, Тяжкий Труд и Реформы".

-Вот как! Ну, конечно — кто бы пустил лоялиста на хлебное место в ИГО?

— Ой, бросьте вы. Была амнистия. Дыбенко — который написал про Свальбард — лоялист. И что? Живет и здравствует. Я лично с ним знаком — отличный парень!

— Вас послушаешь — у вас там тишь, гладь да Божья благодать, — кажется, это была его привычка — говорить стихами.

— Когда страна и ее народ проходит через то, что прошла Империя — кристально ясно становится, что работающий водопровод и наличие в магазине молочной смеси для детского питания гораздо важнее, чем крики ораторов с трибуны и портрет, который висит на стене. Сейчас у нас всё работает, и прилавки полны — уже несколько лет подряд. И народ это ценит.

-Такой прагматичный подход... Чарка и шкварка важнее идеалов и принципов?

— Не передергивайте. Эта чарка и шкварка появились именно потому, что нашлись люди, непреклонно верные своей присяге, стране и принципам.

— А свобода? Права человека?

Я вспомнил шелуху от семечек, плевки на мостовой Яшмы и повешенную за ноги семью и меня передернуло.

— Если каждый будет помнить про долг и честно исполнять свои обязанности — права и свободы будут не нужны. Это так же естественно, как соблюдать правила дорожного движения, когда едешь по городу на автомобиле.

— До тех пор, пока нам не указывают, куда ехать можно, а куда нельзя...

— Иногда это делать приходиться — например, чтобы починить дорожное полотно, — парировал я.

Все эти абстракции мало подходили для того, чтобы обрисовать происходившее в Империи три-пять лет назад, но вполне годились, чтобы вывесить флаг и обозначить позицию. Можно было не идти на таран, а разойтись бортами — и я, и Летика это понимали. Устраивать громкие дебаты здесь — это не входило в мои планы.

— Пойдемте, я покажу вам сад, — сказал он, — Кстати, вы бывали в Зурбагане? Зурбаган, это я вам скажу, феерия — местами дождь, местами град, местами сладкий виноград...

— Летика! Летика! — кричал кто-то хорошо поставленным зычным голосом, — Почему не разгрузили оборудование для нового цеха? Грузовики уже прибыли, где рабочие?

Мой провожатый спохватился, хлопнул себя по лбу и бросил:

— Совсем я с вами тут... Возвращайтесь в свою комнату, вам не стоит сейчас находиться снаружи, чтобы не было проблем, — и убежал.

Конечно, я остался снаружи. Более того — нашел дырку в живой изгороди, которая отделяла сад от увитых плющом складских помещений. Плющ неплохо маскировал серые стены, и отсюда ангары казались довольно благообразными. Сквозь дырку я видел "зельвегеры" — протекторатские тентованные грузовики-трехтонники. Люди в спецовках спешно выгружали ящики, подогнали гидравлический погрузчик, и с его помощью перевезли в одно из складских помещений заводские станки.

Я бы узнал их даже среди ночи — очень часто жизнь и смерть солдата на поле боя зависела от бесперебойной работы этих штуковин.

— Там у нас фабрика игрушек! — раздался за моей спиной мелодичный женский голос, — Семейное дело! Мой отец начал делать игрушки — модели кораблей, зданий — так мы пережили несколько сложных лет, пока Грэй не нашел меня. Теперь в память о нем мой супруг организовал производство детских игрушек — по моделям Лонгрена. Деньги с каждой десятой проданной игрушки идут на благотворительность — вдовам, сиротам и больным. Это может быть чудесный материал для статьи, да? Хотите, я попрошу Артура — мы покажем вам фабрику и рабочее общежитие... И буфет! У нас чудесный буфет — я пеку туда иногда рогалики с ореховым кремом — совершенно бесплатно.

— С большим удовольствием! — сказал я.

Игрушечная фабрика? Как же... У нас обычно это были макаронные и папиросные производства. Калибра 7,62 миллиметра.

Всякий раз, невольно оказываясь в ситуации, когда приходилось слышать разговор, для моих ушей не предназначенный, я чувствовал себя двойственно: любопытство и понимание недостойности своего поведения коробили душу и оставляли мерзкое послевкусие. Так и сейчас, среди ночистоя на балкончике выделенной мне комнаты, я дышал прохладным воздухом и слушал разговор Летики и некоего Циммера — явно человека пожилого и имеющего крепкие дружеские отношения с алкоголем. Они были уверены, что я сплю, и потому не стеснялись в выражениях:

— ... Горации против Куриациев. Я уверен — это был гость графини. Хоть в "Унеси горе" он и был в маске — все говорят о том, что суматоха на вербовочном пункте случилась из-за иностранца в полувоенной одежде. Тарт и его ребята что-то не поделили с ним — кажется, замешана некая девушка из Верхнего города. Но парень оказался не промах — и избил двоих до полусмерти, а третьего запугал револьвером. Они решили отыграться... Знаешь, Летика, Тарт пользуется некоторым влиянием на публику из "Колючей подушки" и "Унеси горе..." В общем — за ним устроили настоящую погоню, так что удирал он через припортовые трущобы и дальше — в лес...

— Удирал, говоришь? — хмыкнул Летика.

— Клянусь своей скрипкой и смычком, это было отступление подобное подвигу Горациев...

— Циммер, я не силен в античных байках, просто расскажи как есть!

— Восемь человек в приемном покое — вот как оно есть. Он устраивал засады и использовал любую возможность, чтобы атаковать вырвавшегося вперед преследователя, если тот был в одиночестве. Одному чуть не раскроил череп ведром с навозом, представляешь? Другой споткнулся о выставленные грабли и распорол себе ногу от пятки до бедра... Страшное дело!

Летика молчал некоторое время, видимо, делая затяжку папиросой, а потом сказал: