Пророчество о пчелах - Вербер Бернар - Страница 18

Но я не нашел ничего такого в его мозгу. Выходит, он еще об этом не знает. Пока что он – всего лишь один из крестоносцев.

Рене глубоко вздыхает, чтобы прояснить свои мысли и понять происходящее. Картины невероятной битвы, пережитой ее участником, запечатлелись в его сознании, как эпизоды сна, соперничающего с самой что ни на есть вопиющей реальностью.

Он видит себя в разные критические моменты. Падение. Вонзившаяся в щит стрела арбалета. Двое верхом на коне. Стычка с одноглазым бароном.

Он – рыцарь, защитивший евреев от своих собратьев, христиан-крестоносцев.

Проведенные в 1995 г. археологические раскопки показали, что в горах Сеир (между Мертвым и Красным морями) жил более четырех с половиной тысяч лет назад народ, одним из первых начавший делать предметы из металла.

Главная трудность с получением этого металла (чаще всего – бронзы) состояла в том, чтобы делать печи, в которых можно было бы получить достаточную для расплавления породы температуру.

Описываемый народ решил проблему при помощи конкретной технологии – нагнетания воздуха к углям. Так были изобретены кузнечные горны, состоявшие из емкости для углей и из больших мехов.

В отличие от растениеводства и скотоводства, представляющих собой всего лишь сбор в одном месте природных элементов, открытие металлургии наделило человека силой творца. Благодаря горну он мог изготовлять совершенно новый материал, не существовавший в природе.

Вследствие своего изобретения этот народ стал боготворить само понятие дыхания и нарек этого Бога-дыхание именем, происходившим от издаваемого кузнечными мехами звука, – «Яхве».

Древнейший документ, раскрывающий существование народа, поклонявшегося Богу-дыханию Яхве, – это египетская надпись, датируемая 2100-ми гг. до нашей эры. В ней упомянут город «Рушалим, в земле Ханаан, где живут поклоняющиеся Яхве».

Впоследствии в архивах фараона Эхнатона нашли упоминание яростного сопротивления этого народа кузнецов-монотеистов в городе Рушалим (впоследствии именовавшемся «Иерусалим», на иврите «Иерушалаим»), оказанного во время кампании по вторжению в Ханаан его отца, фараона Аменхотепа III.

В отличие от своего отца, фараон Эхнатон не проявлял враждебности к этому странному народу верующих в Бога, подобному дуновению. Вместо того чтобы пойти на него войной и снова завоевать, Эхнатон пригласил его в свою новую столицу Ахетатон – только что построенную и малонаселенную.

– Я тебе не верю!

Александр Ланжевен выслушивает рассказ Рене Толедано с недоверием, переходящим в восхищение. Он молча смотрит на него, потом громко хохочет.

– Вот это да! Давненько я не слышал ничего столь же…

Смехотворного?

– … поразительного! Так ты говоришь, что оказался в Иерусалиме 1099 года благодаря своей технике регрессивного самогипноза?

Перед ними остывает обед.

– Благодаря практике этого умственного упражнения я неплохо натренировался. Это как ныряние под воду, только вместо спуска в жидкую бездну ты преодолеваешь слои своего собственного серого вещества и открываешь дверь своего бессознательного. Или, если прибегнуть к компьютерной метафоре, это сродни поиску в корневой памяти. Там скапливается кэш-память, доступ к которой обеспечивает специальная программа.

Они наконец принимаются за свой желтый кускус с мергезом – жалким кусочком белой курятины, с двумя переваренными морковками, с противными ломтиками кабачка и с пакетиком острой приправы – так выглядит блюдо, выдаваемое за праздничное.

– А твоя программа глубоководного погружения – это и есть регрессивный гипноз?

– Может, есть и другие: шаманский бубен, танец кружащихся дервишей, традиционный перуанский напиток из лианы «аяуаска», галлюциногенные грибы, ЛСД, еще какие-нибудь наркотики… Что мне нравится в регрессивном гипнозе – это отсутствие «отходняка», приступа шизофрении или паранойи. Тебя не рвет, ты ничего не платишь. Перемещение мгновенное, его можно совершить где угодно (главное – спокойствие), риск привыкания отсутствует. Из этого состояния можно моментально выйти, оно никак не влияет на память, разве что поддерживает ее.

Александр недоверчиво кривится.

– Говоришь, это доступно любому?

– Все как всегда: дело движется, когда у тебя есть желание. Занимаясь этим со зрителями, я убедился, что посещать прежние жизни получается только у половины из их числа. У другой половины не получается от страха. Люди задают себе слишком много вопросов, боятся, что у них ничего не выйдет, а все дело в недостаточном расслаблении.

– А ты?

– Я принимаю этот странный опыт. Я кидаюсь в воду, и происходит то, что должно произойти. Я просто внимателен к деталям и к своим ощущениям в прошлой жизни.

Александр все еще полон сомнений. Рене ищет другие аргументы.

– Это отчасти сродни пари Паскаля. Паскаль предлагает пари, что Бог существует, потому что считает, что с этой уверенностью проще жить. Я предлагаю пари, что у нас были прошлые жизни. Никто никогда не будет твердо уверен, что это существует или не существует. На мой взгляд, те, кто говорит о своей уверенности в прошлых жизнях, так же глупы, как те, кто говорит наоборот. Лучше признать, что ничего не знаешь. Никто ничего не знает.

– Зачем тогда ты этим занимаешься?

– Это позволяет мне… шире взирать на жизнь.

Александр пожимает плечами, лакомясь мергезом.

– У каждого свои причуды.

Рене не оставляет попыток его переубедить.

– Знаете, когда вы попадаете в прошлую жизнь, то первое ваше доминирующее ощущение – чесотка, по той простой причине, что в былые времена не заморачивались гигиеной. Второе ощущение – это очень часто голод, потому что в былые времена у людей было мало возможностей досыта наесться. Я пережил периоды голода и могу вас уверить, что теперь умею провести различие между понятиями «аппетит» и «голод». Когда вы голодны, вы готовы есть даже землю! Если бы не мой регрессивный гипноз, то я бы не сумел познать это так остро, всеми органами чувств.

Говоря это, Рене цепляет вилкой кусочек курятины, отправляет его в рот и с наслаждением, жмурясь, жует.

Александр забавы ради, желая его передразнить, так же жмурится и смакует кружок кабачка.

– То есть ты утверждаешь, что вчера вечером смотался в Иерусалим 1099 года, как раз в момент его штурма крестоносцами? Как тебе тамошняя погода? Как обстановочка?

Рене сознательно игнорирует сарказм и отвечает совершенно серьезно:

– Я очутился в седле, мой конь несся вскачь в разгар наступления.

– В чем разница между сеансом регрессивного гипноза и простыми грезами? Вдруг твоему подсознанию приспичило внушить тебе, что ты там был, и навеяло тебе такой сон?

Он не ошибается. У меня нет никаких доказательств, что это не простой сон, но если я это признаю, то на этом наш разговор кончится.

– Разница – в связности подробностей. Их не счесть.

Александр хранит молчание. Они завершают трапезу.

К ним присоединяются Бруно и Мелисса, на их подносах такие же тарелки с кускусом.

– О чем беседуете? – интересуется Мелисса.

– Рене объясняет, как он пользуется регрессивным гипнозом для возвращения в свои прежние жизни и для наблюдения за тем, что тогда происходило на самом деле, – отвечает Александр совершенно бесстрастным тоном, как будто произносит обыкновенную банальность.

Бруно, уже собравшийся отправить в рот крупу, разражается смехом и случайно брызгает желтой жеваной пищей в лицо Рене, сидящему напротив.

– Извините, – говорит он, протягивая пострадавшему салфетку. – Какой, говорите, гипноз?

– Регрессивный, – бормочет Рене, вытирая лицо.

– Объясни им, Рене.

Только спокойствие!

– В общем, так… Как бы это сказать? Утром, только проснувшись, вы неплохо помните ваш последний сон? Если вы его запишете, то он останется у вас в памяти, иначе вы его забудете. Вот и здесь примерно то же самое. Разница в том, что память не о сне, а о вашей прежней жизни.