Пророчество о пчелах - Вербер Бернар - Страница 15

Соединенные Штаты. Демонстрации после гибели афроамериканца, убитого полицейским при обыкновенной проверке документов, переросшей в драку. Шествия, организованные движением Black Lives Matter, собрали десятки тысяч участников, в Лос-Анджелесе они вылились в мятежи, приведшие к поджогам и к грабежам магазинов.

В Турции, где в 2020 году превратили храм Святой Софии в мечеть, государство решило закрыть все церкви и запретить христианские богослужения на турецкой территории. Совет Европы заявил протест, но президент Турции напомнил, что он ни перед кем не отчитывается и что речь идет о внутренней политике страны. Арестовано множество журналистов и руководителей оппозиционных турецких газет, занимавших светские позиции.

У берегов острова Маврикий снова произошло крушение нефтеналивного танкера. Судно под панамским флагом с сомалийской командой принадлежало украинскому судовладельцу. По первым сообщениям, это одна из «плавучих помоек», бороздящих моря под флагами, не подпадающими ни под какой контроль. Эта экологическая катастрофа грозит рыбам, птицам, местной флоре. Правительство Маврикия грозит судебным иском в компетентные инстанции в связи с преступным экоцидом…»

Рене слышит поворот ключа в замке, скрип двери. Входит Опал. Она тоже падает в низкое мягкое кресло напротив Рене и, совсем как он несколько минут назад, тяжело вздыхает.

– Ну, как твой первый рабочий день? – спрашивает ее Рене.

Опал скидывает туфли на высоком каблуке и массирует натертые пальцы ног. Потом она встает, наливает себе стакан воды, снова садится.

– Оказывается, Маркус – хронический меланхолик. Он все видит в черном свете. Из-за этого курит, как паровоз. Сильнее всего меня угнетают его приступы «зачемства».

– Это еще что такое?

– Это когда постоянно нудят: «Зачем это нужно?» «Зачем мыть руки? Зачем работать? Да и жить – зачем?»

– Забавно.

– В этом нет ничего забавного, уверяю тебя. Это психическое заболевание, называется «гебефрения». Он сам мне признался, что страдает этим недугом. Он характеризуется исчезновением всех желаний.

– Со мной тоже такое случается, но ненадолго. Съем пирожное, посмотрю хороший фильм – и все, прошло.

– А у него почти никогда не проходит. Самого себя он называет прохвостом.

– Кажется, это называется «синдром самозванца» – чувство несправедливости собственного успеха.

– Так или иначе, мне приходится постоянно его утешать. Он грозится покончить с собой, вернее, как он сам говорит, избавить мир от своей вредной персоны. Хорош психотерапевт, а? В промежутке между двумя посетителями он меня спросил, не стыдно ли мне работать на субъекта, пользующегося слабостями людей, чтобы вытряхивать из них денежки.

Рене улыбается.

– Он трезво мыслит. По крайней мере, ему не чужды угрызения совести.

– Разуй глаза! Стоит пройти приступу гебефрении, как он мигом превращается в тирана. Иногда я даже его боюсь.

Опал встает и бредет в кухню, чтобы достать из холодильника все необходимое для сэндвича: колбасу, помидоры, сыр, корнишоны. Рене присоединяется к ней, достает тарелки, стаканы, приборы, делает сэндвич себе.

– Я реалистка, – говорит Опал. – Такая работа, не заставляющая сильно напрягаться и хорошо оплачиваемая, – большая редкость. Меня вот что беспокоит: открываю как-нибудь утром дверь его кабинета – а он висит под потолком на галстуке. Довел до конца свое «зачемство».

Рене не успевает ее успокоить: в дверь баржи звонят. Он идет открывать. На пороге стоит мужчина в сером пальто и в круглой шляпе.

– Прошу прощения за опоздание, – с ходу произносит он. – Только сейчас смог вырваться.

– Мы никого не ждем. Вы кто?

– Я судебный исполнитель, – уверенно отвечает нежданный гость. – Моя задача – произвести оценку этой баржи и переписать ваше имущество. Хотел бы также узнать, имеется ли здесь мебель, которую можно выставить на продажу. Но сначала вопрос: у вас здесь напряжение 220 вольт или 12, как обычно бывает на плавсредствах?

Прежде чем Рене догадывается выставить его за дверь, судебный исполнитель просачивается в квартиру при плавучем театре. Выхватив из сумки планшет, он делает фотографии. На глазах у пораженных Рене и Опал он так же фотографирует баржу снаружи и, вежливо попрощавшись, уходит довольный.

Несколько минут Опал и Рене стоят как громом пораженные, потом молча ужинают, готовятся ко сну и ложатся.

В постели Рене пододвигается к Опал и гладит ее волосы. Но она опять отвергает его ласки.

– Подожди, – спокойно говорит она. – Не сегодня.

Она отворачивается и засыпает. Рене смотрит на электрические часы, на них 23:23 – время его ежевечерних погружений в прошлые жизни.

Мучаясь от приступа ностальгии, он уходит в туалет, запирается там и садится по-турецки на крышку унитаза, прямо под плакатом: «ТОЛЬКО ЗДЕСЬ ИСТИННЫЙ ПОКОЙ».

Он набирает в легкие побольше воздуху, как фридайвер перед нырянием, закрывает глаза, медленно дышит.

Рене мысленно спускается по винтовой лестнице, ведущей к двери его подсознания. Вставляет ключ в большой железный замок. Открывает дверь. Переступает через порог.

Вот он и в коридоре своих прошлых жизней.

У него ощущение, что он попал в старую гостиницу, где когда-то проводил отпуск.

Стены в коридоре белые, двери красные, на них позолоченные номера.

Так, теперь формулирую желание.

Хочу в ту мою прошлую жизнь, где найдется мудрец, который подскажет, как не допустить, чтобы в 2053 году разразилась третья мировая война.

Одна из дверей начинает светиться. На ней номер 27. Он встает перед этой дверью. Открывает ее. Входит.

Он стоит на бульваре.

Как только сознание осваивается с прежним телом, Рене рассматривает свои руки, чтобы ответить на три вопроса, без которых не понять, в какую инкарнацию он попал: какого цвета его кожа? Какого он пола? Сколько ему лет?

Похоже, это руки взрослого белого мужчины.

Теперь – ноги.

На нем сапоги, штаны, длинная кольчуга.

Поверх кольчуги грязная светлая накидка, на ней намалевано подобие креста. К опоясывающему его ремню прицеплены длинные ножны, он держит щит, на плечах плащ.

Подняв глаза, он убеждается, что на голове у него шлем с прорезью для глаз.

Рене ждет, пока вокруг персонажа, в которого он вселился, рассеется туман. Его сильно трясет.

Обстановка требует ответов на еще три вопроса: день или ночь? Внутри или снаружи? Один или в окружении других? Ответы не заставляют себя ждать.

Он понимает, что сидит на лошади, мчащейся галопом по серой каменистой земле в разгар дня, вместе с многочисленной толпой.

К нему возвращается слух, и он слышит собственное оглушительное дыхание, отдающееся внутри железного шлема. Снаружи раздаются более резкие звуки: крики, металлический звон, ржание его лошади, издали доносится гудение труб и рокот барабанов.

Воздух, который он втягивает через прорезь в шлеме, пропитан запахом пота – его собственного и скакуна. Он взъерошен во всех смыслах этого слова, в одно и то же время исполнен воодушевления и ужаса.

Боже, что творится?

– ГОСПОДИ, СПАСИ! – вопит некто в доспехах рядом с ним, высоко воздевая меч.

Он видит через прорезь в своем забрале тысячи всадников, одетых так же, как он. На их туниках тоже кресты, они тоже размахивают мечами и мчатся галопом.

Так, все это мои, то есть наши.

– ГОСПОДИ, СПАСИ! – кричат голоса вокруг него.

Неподалеку, на зубчатой стене, видны солдаты, одетые по-другому, в тюрбанах, поверх которых нахлобучены островерхие шлемы.

А это, должны быть, враги.

Всадники скачут к пролому в крепостной стене. Все происходящее залито слепящим солнцем.

Он поправляет щит на левом предплечье, не выпуская поводьев; правой рукой он крепко держит рукоять меча, правый рукав слегка задран.

Я – конный рыцарь, участник штурма какого-то города.