Дворянство. Том 2 (СИ) - Николаев Игорь Игоревич - Страница 56

Уличные девки (Елена даже про себя старалась избегать слова «шлюхи», полагая его тупым и несправедливым) тем временем устали, выдохлись, но продолжали выяснять отношения. Дрались они, на самом деле, интересно, не как типичная гопота с заточенными костями. В движениях чувствовалась некая упорядоченность, система, немного вычурная, идущая, похоже, скорее, от танца, нежели от фехтования. Маневрирование по кругу, прижатая к телу свободная рука, играющая роль щита на крайний случай, а также высоко поднятые клинки. Это напомнило красноглазую ведьму на корабле, у нее тоже прослеживалось что-то подобное — стойка не бойца, но скорее тореадора. Елена сморщилась от неприятного, болезненного воспоминания и решила спросить у Пантина, что бы это могло значить.

Еще она поняла, что противницы не намерены убивать друг друга. Видимо схватка носила ритуальный характер и долженствовала показать всем истинную свирепость и чОткость, но без серьезного кровопролития. Слишком уж широкие взмахи на всю амплитуду, грозные внешне и не слишком эффективные. Слегка изогнутые клинки навахообразных ножей яростно кромсали воздух, оставили несколько царапин на руках — обилие дешевых медных браслетов и бисерных «фенечек» играло роль наручей — однако не более того. Окончательно измотавшись, тетки покрыли друга совсем уж страшными оскорблениями, призвали чуму и шанкры на весь род от начала и до конца времен, а затем вполне мирно разошлись, провожаемые радостным улюлюканьем публики.

Интересно, а куда они прячут ножи, подумала Елена. Те хоть и складные, а клинок длиннее ладони. Она тоже зашагала дальше, углубилась в лабиринт, стараясь ориентироваться по крепостной стене, но довольно быстро поняла, что это занятие бесполезное, так можно бродить часами без всякой пользы. Несколько минут она постояла, борясь с желанием плюнуть на все и уйти, оставив эту хрень на потом. Завтра… послезавтра. Когда-нибудь, в общем. Но превозмогла зов душевной слабости, незаметно проверила, хорошо ли выходит клинок из ножен, не перетерлась ли тесемка на рукояти, повязанная еще Чертежником. И пошла вперед, туда, где заприметила группу явных проституток, выделявшихся из общей массы. Попутно расстегнула большую пуговицу, на которую застегивался плащ, так что плотная ткань лежала на плечах уже без фиксации, дерни рукой — тут же свалится.

«Девицами» их нельзя было назвать при всем желании. Скорее они напоминали волчиц или, ежели по местной традиции — гиен. Жесткие, битые жизнью со всех сторон тетки возрастом около тридцати лет плюс-минус, что по внешности, а также опыту соответствовало бы земному «крепко за сорок, чуть-чуть не хватает до полтинника». У каждой не хватало, по меньшей мере, пары зубов, одна щеголяла роскошной пиратской повязкой на глазу, у другой не имелось обеих ушей, и женщина подчеркивала это, зачесывая волосы назад. От внимательных взглядов Елене становилось неуютно.

— Добрый день, — вежливо поприветствовала лекарка, глядя «широким объективом», на всех сразу и ни на кого конкретно.

На нее продолжали смотреть, все также молча и внимательно, неприятно, будто прицениваясь к мясу в лавке, стоит ли оно свою цену? Елена, помня об уроках общения с якудзами Мильвесса, терпеливо ждала, понимая, что сейчас происходит оценка и выжидание — поставит она себя как однозначный проситель, которым следует помыкать на все деньги, или выше, как человек, достойный хотя бы предварительной беседы.

— Вроде мужик, — наконец процедила сквозь редкие зубы самая рослая. Все проститутки по давней традиции «маркировали» себя медными кольцами, показывая род занятий. И любопытно — церковники вроде бы ничего не имели против того, что священный символ Пантократора используется в столь низменных целях. У этой женщины кольцами было обшито платье, причем так обильно, что одежда напоминала кольчугу. Судя по разнообразию, то были трофеи, носимые напоказ.

— А вроде и нет, — продолжила мысль «кольчужница». — Страховидла какая. Диковинка.

— Наверно из тех, что привязывают хер деревянный, — предположила безухая. Она глянула прямо на Елену и добавила. — Здесь такое не делают. Тут баб и мужиков дерут по натуре. Без всяких извратов. Так что вали по здорову.

Одноглазая пожевала губами, втянула щеки и молча, смачно харкнула, ювелирно попав комком слюны на самый кончик елениного ботинка. В этот момент наступила развилка уже для Елены. Можно было признать себя измеренной, взвешенной и признанной легкой. Соответственно уйти, без последствий, хотя и без пользы. Или… не уйти, но уже принимая на себя все риски.

Елена посмотрела на ботинок, преувеличенно долго и внимательно, пошевелила стопой, снова подняла взгляд на одноглазую и сказала, негромко, вынуждая напрягать слух, чтобы разобрать ее слова на фоне гвалта тесной улицы:

— Невежливо.

— Че?..

— Очень. Невежливо, — едва ли не по складам повторила рыжеволосая, тщательно дозируя и слова, и интонацию. Здесь важно было с одной стороны показать себя как угрозу, но с другой не «бычить».

Боковым зрением Елена увидела, что толпа сама собой естественным образом редеет, растворяется как черная капля в кружке чистой воды.

— Ага, — согласилась одноглазая и повторила действие, на этот раз врастяжку, как бы смакуя каждую стадию. Плевок угодил точно в мысок ботинка, демонстрируя переход от простого неуважения к откровенному вызову.

Они что-то еще говорили, но Елена уже не слушала. Она обезоруживающе улыбнулась, робким, неуверенным жестом снимая кепку, чуть склонилась вперед, будто собираясь поклониться обидчице. На лицах «гиен» отобразилось презрительное снисхождение, вернее начало проявляться, как изображение на фотобумаге в ванночке с реактивом. Все происходило медленно, под легкий звон в ушах Елены, как будто мироздание вибрировало натянутой струной. Затем в голове фехтовальщицы мерно заколотил внутренний метроном, отбивающий такт, словно барабанщик.

Раз.

Она бросила кепку в лицо одноглазой, вынудив рефлекторно шатнуться, потерять равновесие. И тут же с подшага ударила в пах, изо всех сил, как настоящий футболист. У женщин тестикул нет, но это все равно очень больно, и противница тут же сложилась пополам, как циркуль, раззявив рот в немом вопле. Из ее глотки вырвался лишь долгий мучительный всхлип на вдохе.

Два.

Елена, как спортивный фехтовальщик, шагнула назад, разрывая дистанцию. Одновременно взмахнула руками словно Бэтмен, схватив края плаща. Перехватила над головой оба конца ткани уже одной — левой — рукой, в два маха обмотала предплечье, оставив часть висеть свободно. Но так, чтобы на полу нельзя было наступить.

Три. Она прижалась спиной к противоположной стене, чувствуя спиной сквозь рубашку шероховатую поверхность. Нож уже плотно — но без лишнего усилия! — зажат в кулаке прямым хватом, тесемка на пальцах, чтобы легче и быстрее менять хват. Клинок прячется за плащом, скрытый от противников.

Четыре.

Елена выдохнула, не разжимая зубов. Сердце билось чаще, однако не скакало безумным зайцем, стало жарковато, рубашка чуть прилипла к телу. Женщина на первый взгляд рассеянно, как-то по-доброму и отстраненно улыбнулась «гиенам», будто ничего и не произошло. Или все произошло где-то далеко, не здесь и может быть даже не сейчас.

Тишина. Стало тихо, потому что все, кто видел происшедшее, замолкли. В этой полной тишине родился душераздирающий вопль, скорее даже вой — от женщины, валяющейся на подметенных камнях мостовой.

Пять.

Увы, кажется, переговоры не удались.

Они шагнули к обидчице все сразу, как хорошо натасканный пехотный строй, и здесь, наверное, следовало бы как следует испугаться, потому что это было худшим из возможного — одновременное нападение сработанной команды, пусть даже по фронту, без обходов и ударов сзади. Но Елена испуга не ощутила, она, как арифмометр, считала в голове уровень опасности, ранжировала противниц по классу, прикидывала варианты.

Надо сразу положить самого сильного, сразу и предельно жестоко, чтобы кровь хлестала фонтаном, вопль и кишки завивались на мостовой. Тогда есть шанс.