Энеата. Воин и Солнце (СИ) - Бодарацкая Анна - Страница 11

***

…Голос постепенно слышался всё громче и громче, и вскоре Эне смогла разобрать произносимые слова:

— Долго с этой разбирались. Парень скрылся. Там, в скалах, легко прятаться…

— Азмар, вам было дано такое простое поручение!.. — рассерженно отозвался другой голос.

— Приведите её в чувство! — вмешался третий — хрипловатый, властный.

Почти сразу на Эне вылили ковш воды, и она, встрепенувшись, попыталась разомкнуть отяжелевшие веки. Кто-то подхватил девушку и поднял с земли, но затем, схватив за плечи, вжал в пол, заставляя встать на колени.

— Очнись! — сразу после этого рыка ей дали пощечину, и она подняла голову, уставившись вперёд непонимающим и измученным взглядом.

Свет ослепил глаза, жаждавшие темноты, и Эне щурилась, но всё же смотрела на стоявших перед ней людей. Девушка боялась, что её снова ударят, если она хоть на миг прикроет веки, и изо всех сил таращилась на смутные силуэты и блики света — разглядеть что-либо она не смогла. Плечо страшно ныло. Но, скосив глаза, девушка увидела сквозь застилавшую взгляд муть, что дротик уже выдернут, а рана перевязана.

— Кто ты? — вопрос раздался откуда-то сзади, и девушка не видела говорившего.

— Эне… — хрипло начала Эне, кашлянула и постаралась продолжить чётче: — Асу Эне…ата… из Ар… Арка…

Получилось слишком тихо и невнятно, но пересохшее горло не давало говорить нормально.

— Дайте ей воды, — снова прозвучал тот холодный и властный голос, что приказал прежде привести её в чувство. Энеата вздрогнула.

К губам почти сразу прижали глиняную чашку с прохладной водой и заставили выпить. Проглотив жидкость, Энеата произнесла:

— Спасибо.

Это высказывание почему-то вызвало смех у большинства присутствующих. Только властный голос, сохраняя равнодушие, повелел:

— Повтори, кто ты.

— Асу Энеата. Дочь асу Хурсана из Арка.

— Асу Хурсан мне знаком, — произнёс кто-то ещё. — Когда-то давно он спас моего первенца, хотя прочие лекари советовали готовить похороны. Это уважаемый человек, да хранят его добрые боги! Но я не слышал, чтобы он был женат. Ты, стало быть, дочь рабыни?

— Я не знаю, господин. Я его воспитанница. Но он велел мне называться его дочерью.

Свет наконец перестал слепить так жестоко, и Энеата огляделась. Она была в просторном воинском шатре; позади неё стояли двое молодых воинов с короткими мечами наготове, следившие за каждым её движением, спереди находились ещё трое людей значительно старше, но, судя по облачению, тоже воинов; последним Эне отметила человека, сидевшего чуть поодаль, шагах в пяти, на постели из шкур. Он сидел боком к Энеате, устало опираясь спиной на несколько составленных один на другой мешков.

В сторону девушки он даже не поворачивался, и Эне видела лишь край его лица, исчерченный шрамами. Чутьё безошибочно подсказало юной целительнице, что именно этому человеку принадлежал тот пугающий голос, от которого по телу пробегала дрожь, а кожа покрывалась мурашками.

— Асу, значит? — хмыкнул один из немолодых воинов, подходя ближе и опускаясь на корточки перед Эне. — А вот наши ребята склонны считать тебя ведьмой.

— У меня есть дар, — признала Энеата. — Но я стараюсь его сдерживать.

— Сдерживать? — рука воина приблизилась к лицу Энеаты, странный перстень-коготь с заострённым концом коснулся щеки и больно впился в кожу. — Четверо моих людей до сих пор еле дышат.

Энеата постаралась отодвинуться, но воин нажал сильнее, и девушка ойкнула и почувствовала, что по щеке стекает капля крови.

— Это скоро пройдёт. Никто не пострадает, честное слово! Быстро пройдёт, — испуганно уверила Эне.

— Зачем ты нападала?

— Нападала? — Энеата попыталась отодвинуться, но тяжёлая рука стоявшего позади стража опустилась ей на плечо и заставила стоять и не шевелиться. — Я защищалась! Это вы напали на нас!

— Кто был с тобой?

— Мой друг. Сосед.

— Сосед? Он тоже из Арка?

— Да.

Хлёсткий удар оставила не только жаркий след боли, но и тонкую кровоточащую полоску от наконечника перстня. Энеата поджала губы, а рассерженный воин потребовал, сопровождая слова ещё одной пощёчиной:

— Не лги!

— Тэму! — грозно прикрикнул сидевший поодаль воин.

— Простите, байру, — Энеата заметила, что в голосе хлестнувшего её воина звучала и вина, и какой-то почти благоговейный страх перед этим господином с властным голосом.

— Для тебя есть надежда, асу, — спокойно и медленно говорил тот, кого назвали байру. — Честно отвечай, и уйдёшь живой.

— Ясно, — кратко ответила Эне.

Энеата не решалась поднять взгляда, а байру некоторое время молчал, пока не задал совершенно неожиданный вопрос:

— Асу, значит… И ты уже прошла испытание?

— В начале года, господин.

— И что, люди доверяют такой тощей асу?

Девушка обиженно засопела, не отвечая.

— Целительница, значит.

Энеату оскорбило недоверие в голосе воина. Она попыталась гордо вскинуть голову, но та предательски закружилась, всё поплыло перед глазами, и девушка лишь сильнее склонилась к земле. Упасть ей не дала рука стоявшего сзади воина, крепко держащая за плечо.

— Подойди, — приказал военачальник.

Стоявший позади воин отпустил её. Девушка попыталась подняться, но тело отозвалось на это движение резкой болью и головокружением, и Эне тут же рухнула обратно.

— Помоги ей, Тэму, — мрачно велел байру.

Сильные руки обхватили талию Эне. Воин не поднял Эне, не помог встать — грубо, как поклажу, подтащил к ногам военачальника.

Энеата упрямо сверлила взглядом стоптанную землю перед собой, боясь поднять поникшую голову. Краем опущенного в пол взгляда видела украшенные дорогими бусинами кожаные сандалии.

— Ты знаешь, кто я? — спросил суровый незнакомец.

— Байру, — растерянно произнесла Энеата.

— Я Асахир, сын Эллашира. Военачальник Идшара.

Энеате стало ещё страшнее. Слава Асахира заставляла трепетать при звуке этого имени… Как будто ей не хватало голоса.

— С тобой был Нунна, сын энаранского верховного судьи Арнунны.

Байру говорил мягко, но холодно, и звучание его голоса вызывало у Энеаты жуткое желание броситься наутёк.

— Но Нунна не мог никому навредить, господин байру, — Энеата переборола страх и заговорила, мотнув головой. — Он ни с кем не враждовал и никому не мешал.

— Его отец убил моего побратима.

Эне сглотнула.

— Я… я не причастна ни к чему такому, клянусь, господин байру! — прошептала она.

— Тебя я и не обвиняю. Но мне нужен твой спутник.

— Он тоже! Он бы не позволил случиться убийству. Он… добрый!

Против воли блеснула и скатилась по щеке слеза. Асахир наклонился и протянул руку, касаясь лица девушки и осторожно стирая каплю. Легонько щелкнув кончиками пальцев по подбородку Эне, он заставил её поднять голову и посмотреть вперёд.

Перед ней сидел могучий воин с иссиня-чёрными волосами, зачесанными назад и смазанными маслом, как и у всех идшарских воинов, но остриженными короче, чем подобало человеку его положения; облачение его также несколько отличалось от привычных жителям большинства дарфийских городов. Кроме чёрной льняной туники с нашитыми кожаными пластинами, обильно испачканной кровью в области правого плеча, на нём были и широкие кожаные штаны — такое облачение носили лишь жрецы-воители из Идшара. Два меча и множество коротких ножей расположились на широких кожаных поясах, перехватывающие грудь и пояс воина; через плечо был перекинут расшитый серебряными нитями лиственно-зелёный плащ, а на лбу красовалась узкая кожаная полоса со вставками из резного сердолика.

Точный возраст Асахира не был кому-либо известен; на вид ему было что-то около тридцати, но Эне уже знала, что люди считают его всего лишь двадцатитрёхлетним. Он гладко брил лицо, как и было положено воспитаннику жрецов, но отсутствие бороды и усов не очень-то молодило его — кровопролитные сражения отметили воина сильно заметными шрамами. Один из них, тонкий и прямой, как от плети, шёл по правой щеке к глазу, рассекая край брови, другой, совсем свежий и, похоже, оставшийся от тяжёлого удара, алым пятном расположился на подбородке. Россыпь шрамов помельче расчертила всю правую половину лица, шею и руки, а на ладони красовался свежий порез; нос с горбинкой был когда-то сломан и теперь слишком явно доказывал это искривлённой формой. Черты молодого военачальника словно подтверждали легенды о его происхождении: лицо байру Асахира напоминало высеченные из камня храмовые изваяния, изображавшие сурового бога войны и смерти — резкие, исполненные какой-то слишком суровой, диковатой мужественности.